Поэтому Вася не стал усложнять дело, казавшееся Сорокину сравнительно простым. Он просто пообещал в максимально короткий срок предоставить Башарина живым или мертвым.
– Все, что потребуется… – и Сорокин выразительно замолчал. – И все, кто потребуются…
– Пока – только свобода действий.
– Не только.
Сорокин полез в ящик стола и достал мобильный телефон – не свежайшей конструкции, не «Nokia» с наворотами, а вполне благопристойная «Motorola».
– Ваш? – спросил, принимая, Вася.
– Твой. Запиши номер: девять – тридцать семь – сорок два – шестьдесят пять. Связь каждый час.
Вася вернулся в кабинет как раз вовремя – снова запищал телефон.
– Горчаков слушает, – сурово сказал Вася.
– Вась, ну что ты?… – заныл Игорь. Похоже, он действительно не понимал всей преступной мерзости своего поведения.
– Ничего. Головой думать надо, – изрек прописную истину Вася.
– Да я все понял! – прямо-таки застонал насильник-неудачник. – Вася, ты ее видел? Она там была?
– Я бы на твоем месте показался невропатологу, – с тем Вася и положил трубку. Понимая, что Игорь будет звонить еще и еще, он решил одним выстрелом убить двух зайцев: избавиться от Игоря и разобраться с инкубом. Потому сразу набрал давно знакомый номер.
Был в Васиной практике случай, когда свидетелем в деле о покраже старинных икон оказался почтенный дед, бывший декан педагогического института. Дед обладал феноменальными знаниями, один мог заменить всю Большую советскую энциклопедию, и при этом трепетал перед именами Маркса и Энгельса. Это Васю удивило – но дед показал статьи Энгельса по военному делу, загнул что-то про односторонний подход к «Капиталу», и Вася понял, что спорить с таким монстром и зубром он еще не дорос, кишка тонка.
Несколько раз дед давал бесценные консультации – почему бы не расспросить его про инкубов?
– Добрый день, Георгий Никанорович! – сказал Вася. – Следователь Горчаков беспокоит. Вопросец у меня. Только не смейтесь – что вы думаете про инкубов?
– Добрый день, Василий Федорович! – отвечал дед. – Интересует ли вас трансформация образа инкуба в мировой литературе, исключительно в русской, в живописи, в музыке? С точки зрения психиатрии? С точки зрения католицизма и православия?
– Да я хочу понять вообще… – пробормотал Вася.
– Вообще – это бунт пола против вынужденного целомудрия, – четко, словно отличник на экзамене, доложил дед. – Вы в школе лермонтовского «Демона» проходили?
– Проходил.
– Извольте радоваться – натуральный инкуб. Прилетает ночью, соблазняет, привязывает, губит. Но в литературе, Василий Федорович, чаще суккубы встречаются. То есть – чертовки, которые высасывают из мужчины его мужскую силу. Проще говоря – если кому чего в жизни недостает, то оно ему и мерещится. Допустим, некий поэт девятнадцатого века, сидящий на холодном чердаке Монмартра и не имеющий десяти франков, чтобы пригласить гризетку, засыпает натощак и видит себя в нежных объятиях какой-нибудь Венеры или Армиды…
Тут декан голосом постарался передать округлости, аромат и прочие соблазны, но, видать, подзабыл это дело и сам того устыдился.
– Воспаленное воображение наутро усаживает его за стол, – сурово продолжал декан, – сует ему в руки перо и диктует страстные стихи о неземном духе, который в ответ на его мольбы подарил ему блаженство. Он готов погубить свою душу ради прекрасного суккуба – по крайней мере, так он пишет в трех десятках строф, насколько хватает полученного заряда, а потом одевается и совершает обход издателей с новорожденной поэмой. Или же монахиня, глядя на лик Иисуса, влюбляется чистейшей любовью, но плоть начинает требовать запретного плода – и приходит сон, в котором она, вроде поэта, попадает в нежные объятия. Наутро бедная монахиня в ужасе, она убеждена, что ее искушал дьявол, что блаженство было испытано наяву, но – с инкубом. Если у бедняги хватит глупости признаться в своем грехе на исповеди, то ее ждет тяжкое искупление.
– Георгий Никанорович! – взвыл Вася. – А нет ли в литературе, в музыке или в архитектуре сведений об инкубах, которые появляются днем на улицах, у которых руки-ноги как у обычных мужчин, которые даже… могут врезать в ухо…
– Об инкубах, которые силой отгоняют от своих избранниц их законных мужей, известно. Но насчет того, чтобы врезать в ухо… Я полагаю, это зависит от фантазии того человека, который пишет рассказ или повесть об инкубе. А что? – тут в глуховатом голосе всезнающего деда прорезался интерес. – Вы решили, так сказать, поменять стезю?
С большим трудом Вася отвертелся от такого обвинения. И точно – зачем бы следователю угрозыска с инкубами и суккубами путаться? Попытки арестовать инкуба дед-марксист бы точно не понял.
Очевидно, все это время Игорь накручивал телефонный диск.
После разговора с дедом Вася сообразил, что обратился не по адресу, и следующий вопль Игоря в трубке принял уже более благосклонно.
– Хочешь реабилитироваться? Во-первых, записывай номер моей мобилки…
Игорь с таким энтузиазмом записал, что Вася понял – по крайней мере три цифры окажутся перевранными.
– Во-вторых, чеши в газетный киоск и купи всю желтую прессу на потусторонние темы, какую только увидишь.
– И порнуху? – Игорь не поверил ушам, но это было и не обязательно.
– На потусторонние! Выполняй. И сразу же – ко мне. Я скажу дежурному, чтобы сразу пропустил.
Пока Игорь закупал газеты и брошюры, Вася позвонил Башариным, убедился, что отец семейства так и не появлялся, позвонил в офис «Гербалайфа», выяснил, что работничка там не видели, и связался наконец с Борисом Жуковым – тем самым соседом Башариных, с которым Валентин то вместе пиво пил, то в «козла» рубился, то призывал его подержать стремянку при ловле вспорхнувшего на дерево кота, то снабжал десяткой до получки. Жуковская теща утверждала, что Валентин его и в совместные заходы налево сманивал, но доказательств, кажется не имела.
Жена Башарина утверждала, что если кто и знает секреты непутевого муженька – так только Борька, вечный башаринский прихлебатель и заступник. Но, возможно, знает, да не выдаст.
И она оказалась права. Борис не говорил, а блеял в трубку. Его послушать – так впервые с сотворения мира ступала по земле такая кристально чистая личность, как Валентин Башарин. И эту чушь он нес не совсем с перепугу. Очевидно, Жуков действительно считал Башарина образцом настоящего и крутого мужика. В отличие от жены…
Вася не был ясновидцем, однако, не кладя трубки, представил себе этого Жукова въяве. Если Башарин – высокий, крупный, с резкой, хотя и малоподвижной физиономией, так Жуков непременно должен быть маленьким, хилым, со скошенным подбородком. Он просто обязан смотреть на Башарина сверху вниз, верить во все истории о победах над женщинами, с благоговением приносить кумиру пиво… тьфу!
Очевидно, общение с Игорем не прошло для Васи даром – его тоже занесло.
Потом он, имея под рукой список из шести номеров, обзвонил башаринскую родню и всем вежливо, но строго предложил: при появлении беглеца звонить следователю Горчакову! В его же, Башарина, интересах!
А потом появился стажер Уфимский.
– Маньяк вынырнул на Малой Артиллерийской!
– Люсеньки домогался?
– Люсеньки!
– Чует мое сердце, ловим мы клиента для дурдома, – сказал Вася.
Малая Артиллерийская была тут же, за углом, подальше высунуться из окна Васиного кабинета – и как раз увидишь. Значит, Башарин окончательно спятил. Гонять баб возле самой районной ментовки – это уже чересчур.
– А не хочешь ли знать, почему его не поймали? – спросил Уфимский.
– Хочу.
– Он удрал с такой скоростью, что обогнал троллейбус!
– Обогнал троллейбус?…
– Да! Есть свидетели.
