Вспоминая прошлое, он задремал и увидел во сне Елену. Отгоняя мух, она жадно доела за Настей морковно-яблочное пюре, потом побледнела, схватилась за живот и упала…
Глава 15
Запах мужчины
В комнату без стука вошел Жарынин, саркастически осмотрел дремлющего на кровати соавтора и сурово спросил:
– Отдохнули?
– Немного, – потянулся Кокотов.
– Вам привет от девочек!
– От каких еще девочек? – удивился автор «Полыньи счастья».
– От Валентины Никифоровны и Регины Федоровны. Вальке вы даже, по-моему, понравились. Не упустите: забористая женщина!
– Я сюда не для этого приехал!
– Коллега, нам неведомо, зачем мы все пришли в этот мир. Откуда вы можете знать, для чего приехали сюда, в «Ипокренино». Но точно не для того, чтобы дрыхнуть. Не спи, не спи, художник! За работу! Пройдемте ко мне!
Странно сказать, но автор «Полыньи счастья», морально ослабленный воспоминаниями, подчинился беспрекословно. Очутившись в номере режиссера, Андрей Львович в приоткрытую дверь ванной увидел свою занавесочку с розовым нерушимым Советским Союзом, и сердце его снова заныло от обиды. В комнате все так же пахло табаком и хорошим одеколоном, а на письменном столе симметрично расположились початая бутылка перцовки и две мельхиоровые наполненные рюмочки. На блюдце красовался любовно нарезанный и художественно выложенный соленый огурец, а рядом покоился вынутый из трости стилет. На тонком лезвии осталось белесое семечко.
– Ну-с, – произнес Жарынин, выверенным движением берясь за рюмку, – за Синемопу!
– За что-о?
– За Си-не-мо-пу! – по слогам повторил соавтор.
– А что это?
– Не что, а кто! Муза кинематографа.
– А разве такая есть?
– Конечно. Десятая. А вы не знали?
– Не-ет, не помню…
– А девять остальных хотя бы помните?
– Конечно.
– Называйте!
– Зачем?
– Да вы просто не знаете! – обидно засмеялся Жарынин и отпустил рюмку.
– Знаю.
– Ну тогда перечисляйте!
– Терпсихора, Мельпомена… – бодро начал Кокотов.
– Хорошо, дальше!
– Талия, Клио…
– Четыре. Отлично! Дальше?
– Урания…
– Великолепно! Пять. Еще!
– Ев… Евтерпа…
– Прекрасно! Шесть. Ну, напрягитесь!
– Э-э-э… Забыл… – ненавидя свою дырявую память, сознался Андрей Львович.
– Вы что заканчивали, я запамятовал?
– Пединститут.
– Ну что ж, для пединститута вполне прилично. Может, звонок другу?
– Не откажусь.
– Считайте, что вы мне уже позвонили. Запомните и передайте другим: Полигимния – муза сочинителей гимнов. Семь. Не путать с Полигамнией – музой измены. Эрато – муза лирической поэзии. Восемь. Вы же писали в юности стихи?
– Писал.
– Должны знать. Каллиопа – муза эпоса. Девять. И, наконец, Синемопа – муза синематографа! Десять. За Синемопу!
Выпили. Хрустнули огурчиком. И Кокотов почувствовал, как в животе затеплилась надежда на то, что жизнь все-таки не напрасна. Мысли пришли в веселое движение.
– Дмитрий Антонович, а как зовут одиннадцатую музу? – спросил он, улыбаясь.
– Одиннадцатую?
– Да, одиннадцатую.
– Хм… И что же это за муза?
– Не догадываетесь?
– Нет…
