Убийства в поместье Лонгер. Когда я в последний раз умирала

Матильда Паддикет, очень богатая неуживчивая пожилая дама. Решила, что ее внучатые племянники должны участвовать в легкоатлетических соревнованиях, чтобы получить наследство.

Годфри Йеомонд, ее племянник, женившийся по любви, а не ради денег.

Мальпас Йеомонд, Фрэнсис Йеомонд, Присцилла Йеомонд и Гилари Йеомонд, четверо детей Годфри. Гилари (19 лет) – самый младший.

Мисс Мира Кэддик, затюканная компаньонка миссис Паддикет, но с хорошим жалованьем. Бледная, угловатая женщина с романтическими мечтаниями и различными финансовыми ожиданиями.

Клайв Браун-Дженкинс, сын Мэри, сестры Годфри, который, как и кузены, будет претендовать на деньги миссис Паддикет.

Селия Браун-Дженкинс, сестра Клайва. Как и Присцилла, тоже участвует в «забеге».

Ричард Кауз, другой кузен, также претендующий на наследство.

Амарис Кауз, его сестра, студентка из Челси, изучающая искусство. Считает себя богемой.

Тимон Энтони, приемный внук миссис Паддикет от ее последнего брака. Поскольку он выразил желание стать актером, то его вычеркнули из списка наследников.

Джозеф Херринг, известен также как Проныра, весьма нелюбезный слуга миссис Паддикет.

Людвиг Кост, тренер; блондин, крепкий, привлекательный молодой мужчина, которого наняли, чтобы тренировать внучатых племянников в различных видах легкой атлетики.

Джекоб Хобсон, неотесанный, грубый местный житель, который закончил не очень хорошо.

Джени Хобсон, его жена; она не сильно плакала по мужу.

Инспектор Блоксхэм, озадачен при каждом новом повороте расследования.

Миссис Беатрис Лестрэйндж Брэдли, известная дама-психоаналитик; случайно оказалась на месте преступления и помогла инспектору Блоксхэму.

Диготы, хозяева миссис Брэдли. Дочь Маргарет – по- друга Присциллы Йеомонд. Сын Рекс – помогал миссис Брэдли во время расследования.

Миссис Макбрай, кухарка в доме миссис Паддикет, столь же властная, как и ее хозяйка.

Сэр Бертрам Пэлли, главный констебль.

А также слуги, полицейские и местные жители.

Глава 1. Сложности с богатыми родственниками

Тетушка Паддикет была очень богатой дамой. В семье также традиционно полагали, что она плохой человек.

«Единственная вещь, с которой она расстается без сожаления, – сказал ее племянник Годфри в день своей свадьбы, – это непрошеный совет».

В этот момент он рассматривал свадебный подарок от тетушки – серебряный чайник и кувшинчик для сливок, – причем с откровенным отвращением. Совет, о котором шла речь, был дан по важному поводу и сводился к настоятельной рекомендации жениться «на деньгах», оставив предполагаемую невесту, кроткую и мягкую Элизабет Талли, дочь сельского священника, работавшую воспитательницей. Годфри отреагировал на подобный совет быстро, резко и предсказуемо, после чего три года тетушка и племянник не виделись и не переписывались.

«И теперь, – заметил Годфри в адрес скромной Элизабет через три дня после рождения первого ребенка, – только от нас зависит, как пойдут дела. У старой леди не должно быть оснований для злорадства по поводу того, что мой сын вырос бедным человеком. Она пишет, что отправляет ему в подарок крестильный коврик».

Нет ничего более благотворного для успеха, чем четкая, грамотно поставленная цель. К моменту, когда четвертый ребенок, тоже мальчик, дорос до того, чтобы посещать школу, Годфри Йеомонд был состоятельным человеком.

Тетушке Паддикет понадобилось тридцать два года для того, чтобы забыть причины ссоры с племянником. Когда эта эпоха завершилась, она призвала секретаршу-компаньонку, угловатую, романтически настроенную незамужнюю женщину, проведшую двенадцать полных самоотречения лет на службе у старой леди, и заявила:

– Мисс Кэддик, я старею.

– Неужели, миссис Паддикет? – с надеждой воскликнула та.

Днем ранее она прочитала в газете о домохозяйке-компаньонке, жившей при старой даме, которой после смерти работодателя оставили целое состояние в пятнадцать тысяч фунтов. И мисс Кэддик, обладавшая математическим складом ума, изложила на обратной стороне листа из дневника свои собственные надежды и ожидания в форме следующей пропорции:

«Домохозяйка-компаньонка получает 15 тысяч фунтов от стоимости движимого имущества в 161 512 фунтов после десяти лет беспрерывной службы. Секретарша-компаньонка получает Х фунтов от стоимости движимого имущества в Y фунтов после двенадцати лет (минус три дня на похороны кузины Эгги) беспрерывной службы, с учетом общего состояния ее нанимателя в 500 тысяч фунтов.

NB. Или это состояние может быть немного больше».

Мисс Кэддик работала над задачей, используя различные приблизительные значения Y, и в итоге остановилась на средней величине. Сумма в двадцать пять тысяч фунтов, возникшая из этой сложной математики, испугала ее, и она зачеркнула все, спрятав дневник.

– Просто… на всякий случай… – пробормотала она, думая о чужих глазах, которые могли бы увидеть ошеломляющую цифру.

Подобно убийце, прячущему труп в шкафу с одеждой, мисс Кэддик знала, где лежит плод ее преступления. Двадцать пять тысяч фунтов! Двадцать пять тысяч!

Старая миссис Паддикет относилась к компаньонке-секретарше с подозрением. Она была очень старой дамой, нос ее напоминал клюв попугая, голос звучал пронзительно, а характеру позавидовал бы римский император.

– Что ты имеешь в виду, соглашаясь со мной таким тоном? – пропищала она. – Почему это я поссорилась с Годфри?

Немедленно осознав, что если какой-либо выгодоприобретатель и имеется в уме ее нанимательницы, то это один из родственников, чьи имена так редко упоминались в доме, мисс Кэддик оставила свои мечтания о двадцати пяти тысячах фунтов. Она закатила блеклые глаза, сморщила остроконечный нос и нацепила на лицо выражение ментальной агонии. По опыту мисс Кэддик знала, что ей не платят за то, чтобы помнить о вещах, которые забыла миссис Паддикет. Поэтому после периода сокращения лицевых мышц, который продлился пятнадцать секунд, она потрясла головой, увенчанной опрятной прической, поджала тонкие губы, нахмурилась, пытаясь добиться максимальной концентрации мысли, и снова потрясла головой.

– Ну уж извините, миссис Паддикет… – начала она.

– Ты дура, Кэддик, – ядовито пропищала миссис Паддикет. – Распорядись насчет кресла на колесиках и пошли за кухаркой.

Кухарка происходила из Шотландии. Она не боялась хозяйки, была сильной и опытной, а также часто повторяла присказку, которую извлекала, видимо, со дна собственного желудка по всякому поводу. Присказка звучала так: «Да чтоб мне лучше утонуть!» Фраза произносилась с сильным шотландским акцентом, калечившим добрые английские слова.

Кухарка, призванная мисс Кэддик из недр дома, во- рвалась в комнату старой миссис Паддикет. Она мрачно посмотрела на хозяйку и молча стала слушать, как старая леди излагает пожелания по поводу меню на день. А потом заговорила:

– Это вы что, хотите рубленое мясо с овощами к ленчу? Да чтоб мне лучше утонуть!

– Но почему бы нам не получить рубленое мясо с овощами к ленчу? – вскричала старая миссис Паддикет, имевшая десятилетний опыт ежедневных сражений с этим серьезным неприятелем.

– А откуда мы возьмем это блюдо? Вспомните, несчастная женщина, что у нас осталось не более четверти фунта говядины после того, как мистер Тимон покормил своих зверьков сегодня утром!

– О, – пискнула тетушка Паддикет. – Вот он как? Ну предложи что-нибудь сама! Только не будь дурой!

– Ого, ага! Это что, я должна делать работу за вас? Да чтоб мне лучше утонуть! Я буду готовить хорошее мясо, но не стану думать о том, что готовить! Вы это делаете! Вовсе не я хозяйка в этом доме!

– Точно к часу дня ты отправишь хорошо приготовленный, тщательно сервированный ленч в столовую, и не мели чепухи! – заявила тетушка Паддикет. – И меня не волнует, лучше тебе утонуть или нет!

Кухарка ушла, и миссис Паддикет снова обратила внимание на мисс Кэддик. Словесная битва привела старую леди в хорошее настроение, та понизила скрипучий голос и заговорила почти доброжелательно:

– Ты найдешь адрес Годфри Йеомонда в моем бюро. Напиши ему, что я собираюсь посетить его в четверг. Хочу посмотреть на его детей.

Годфри Йеомонд захохотал, прочитав письмо.

– Она хочет увидеть детей до того, как умрет, – произнесла его жена. – Бедняжка. Мне кажется, она очень одинока и несчастна там, в деревне. Ответь ей быстрее, дорогой, и скажи, как сильно мы хотим ее видеть.

– Я лучше намекну парням, чтобы они вели себя с ней прилично, – буркнул Годфри, чьи мысли потекли совсем в ином направлении. – Тетушка должна оставить свои деньги кому-то, а она никогда не любила кошек. – Он помолчал, а потом добавил: – Я не вижу, с чего бы она должна очароваться нашими парнями или Присциллой. Ясно, что они отличные детишки. Но есть Браун-Дженкинсы и Каузы, и все это кроме людей из семьи Энтони, за которого она вышла замуж. Я скажу парням, чтобы вели себя тактичнее, пока тетушка будет тут. Им придется изрядно потрудиться, если она осталась той же злобной мегерой, какой была всегда.

Дела Годфри Йеомонда находились в хорошем состоянии, однако его порой мучили угрызения совести по поводу того, что из-за запальчивых слов, произнесенных тридцать лет назад, шансы его детей на наследство тетушки Паддикет выглядят столь хилыми. Поэтому он потратил время на подготовку инструкций к визиту пожилой родственницы, чтобы снабдить ими членов семьи. Годфри решил, что стратегия сентиментальной мольбы лучше всего подойдет к их возрасту и складу ума.

Во время ужина в среду вечером, как раз накануне прибытия тетушки Паддикет, он разразился отрепетированной речью.

– Главный начальник сегодня был в форме, – позднее заметил Фрэнсис Йеомонд брату Мальпасу.

– Да, невероятно хорош, – отозвался тот, критически разглядывая сигару в руке. – Полагаю, он добыл это по оптовой цене? – Мальпас осторожно зажег сигару.

– Я бы хотела знать, сколько времени она проведет у нас, – произнесла Присцилла Йеомонд. – Придется ли нам толкать ее кресло на колесиках?

– Главный начальник говорит, что она может обходиться без него, – ответил Гилари, самый младший.

– Придется как-то устроить и смыться отсюда, если все окажется очень плохо, – проговорил Мальпас. – Старая леди та еще кошечка.

– Я везу десять мальчишек в Швейцарию, слава богу, – сообщил Фрэнсис, второй из сыновей.

– А мне придется написать старине Шусмиту и напроситься к нему в гости, если я не выдержу здесь. – Гилари вздохнул.

– Вы эгоистичные типы! – горячо воскликнула Присцилла. – Бедная старая леди!

– Бедная старая ты, вот что ты имеешь в виду, – заявил Гилари с братской прямотой. – Тебе придется нянчиться с этим ребеночком, если мы все сумеем улизнуть. Веселее, уточка, ведь Фрэнсис будет посылать тебе открытки с красивыми видами… Правда, брат?

– Понимаете, – Присцилла смотрела прямо, не отводя взгляда, – если вы слиняете, я сообщу ей почему. А вы знаете, что именно о ее деньгах думает главный начальник. Вот!

– Но, моя дорогая девочка… – произнесли в унисон три мужских голоса.

Однако тетушка Паддикет оказалась менее серьезным испытанием, чем они ожидали. Прежде всего, как выразился девятнадцатилетний Гилари, она «в полном порядке», когда вы выводите ее на прогулку. У нее ужасный голос, с чем они все согласились, но, к счастью, она решила, что воздух Лондона вреден для ее горла. Предупрежденные родителями Йеомонды перемещались по городу без особой спешки. Они ухитрились даже перетерпеть концерт классической музыки, не выражая протестов; сопроводили миссис Паддикет в два или три театра, где давали пьесы, подходящие для ее возраста и опыта; и во вторую субботу визита гости поехали с ней на стадион Уайт-Сити, чтобы посмотреть международную легкоатлетическую встречу между Швецией и Англией. Тетушка Паддикет увидела рекламу матча на железнодорожной станции, спросила, что это, а затем потребовала, чтобы ей показали.

– Мисс Кэддик не захочет пойти, – добавила она.

Неожиданно освобожденная от обязанностей Мира Кэддик в тот самый день, с бьющимся сердцем и в тайном экстазе, ускользнула из высокого дома в георгианском стиле к ближайшей остановке автобуса. Вооруженная очками и пакетиком сладостей, она отправилась в неведомое. Ее ждал первый в жизни фильм с настоящим звуковым сопровождением. Поэтому блеклые глаза Миры Кэддик сияли новым, невиданным ранее светом, а пакет сладостей она сжимала в руке крепче обычного.

– Но почему они не могут? – удивилась старая миссис Паддикет.

Ее внучатый племянник Гилари окинул взглядом стадион Уайт-Сити, который был хорошо виден с переднего ряда центральной трибуны. Проиграв все, что только можно, Соединенным Штатам в июне, английские легкоатлеты твердо намеревались проиграть все шведским коллегам в августе. Амстердам видел ту же самую историю, Южная Африка могла бы засвидетельствовать ее истинность. Англия – указать на своих барьеристов, на спринтеров, ее бегуны на длинные дистанции вызывали нечто вроде гордости, но что касалось прыжков и метания – ядра ли, диска ли, копья ли, – о, где же была она?

– Сплошные трупы. – Мужчина в военной форме, сидевший слева, с готовностью выдал бестактный ответ.

Гилари Йеомонд вздохнул:

– Это все частные школы.

– Но я думала, что частные школы… – Тон тетушки Паддикет был весьма нелюбезным – она слышала много хорошего о частных средних школах.

– Вот чушь! – сердито воскликнул Фрэнсис Йеомонд, с помощью бинокля наблюдавший за сверхчеловеческими стараниями желтоволосого юнца двадцати лет побить рекорд в прыжках с шестом. – Школы просто не могут тренировать детей прыгать с шестом или толкать ядро.

Будучи младшим преподавателем языков в одной из школ, о которых шла речь, а также участником соревнований в беге на сто ярдов от своего колледжа в университете, он говорил, как человек, обладающий авторитетом.

– Конечно, ты можешь тренировать их. – Мальпас Йео- монд откинулся назад и равнодушно захлопал в ладоши, поскольку желтоволосый швед под громогласные аплодисменты чисто прошел над планкой и изящно упал на маты с другой ее стороны. – Все дело в стиле, – продолжил он, обращаясь к старой леди. – Стиль и постоянная практика. Ты не должен позволять мальчишкам пробовать большую высоту, когда они только осваивают прыжки с шестом, и не должен давать им ядро в двенадцать фунтов до тех пор, пока они в достаточной степени не разовьются телесно. Но ты можешь привить им корректный стиль и заставить их регулярно практиковаться.

– Чушь, – усмехнулся Фрэнсис.

Мальпас пожал плечами, взглянул в программку соревнований и принялся лихорадочно делать в ней иероглифические отметки, поскольку в мегафон объявили порядок последнего этапа забегов.

– Здесь должно быть все в порядке, – уверенно сообщил он. – Мы представлены лучше, чем шведы. Их амстердамский победитель не приехал, и тот парень, который всегда появляется в очках с роговой оправой… как же его имя?.. я видел его в Париже в прошлом году…

– Ничего себе! Тот приятель с лопаткой копается в земле, словно хочет дорыться до Австралии! – воскликнул какой-то мальчишка, и следом раздался, похоже, голос его отца, грубоватый, но добродушный:

– Эй, парень, хватит! Ты уже не в армии!

Взрыв смеха стал реакцией на это замечание. Юный швед закончил выкапывать ямки на стартовой позиции, взглянул вверх и радостно помахал лопаткой в сторону улыбавшихся зрителей. Было не ясно, услышал ли он слова и понял ли их, но в искреннем дружеском отношении трибун он мог не сомневаться.

– На старт! – объявил судья-стартер, облаченный в красное, после чего вознес к небу пистолет.

– Внимание! – Два бегуна подняли заднюю часть тела и одновременно наклонились вперед так, чтобы бо́льшая часть их веса приходилась на выставленную вперед ногу и на руки. Оба неотрывно смотрели на беговую дорожку перед собой.

Пистолет выстрелил, и они побежали.

– Вот так, вы видите, тетушка. – Мальпас Йеомонд повернулся к старой леди, когда первый бегун грудью разорвал тонкую ленточку на финише. – Англия побеждает. Мы можем бегать вполне неплохо, но, увы, встречу проиграли. Смотрите, тетушка. Шведы взяли ядро, диск, оба вида прыжков. Сегодня на поле у нас нет человека, который сумеет добраться до двадцати четырех футов в прыжках в длину. Лишних два дюйма могли бы дать нам прыжки в высоту, но мы не в силах добыть эти дюймы. Потом прыжки с шестом – просто подарок для них. И мы проиграли первую спринтерскую эстафету из-за того, что плохо передавали палочку. В ходьбе мы хороши. Однако на стадионе они делают нас, и они будут всегда делать нас до тех пор, пока не изменится система тренировки мальчишек на самых ранних стадиях. До тех пор пока двадцать один фут в длину, шесть футов в высоту, сорок футов ядром и одиннадцать футов шесть дюймов с шестом будут считаться чемпионскими показателями в Англии, наше дело безнадежно. Кстати, нам бы лучше начать двигаться. А то мы загораживаем проход, оставаясь здесь.

Дорога домой была короткой, и тетушка Паддикет говорила мало. Она сидела в салоне большого автомобиля, все ее внимание занимали программа соревнований и золотая ручка Мальпаса. Братья обсуждали события встречи. Обед последовал почти незамедлительно после того, как они вернулись, и, к всеобщему удивлению, – поскольку она имела привычку уходить отдыхать около девяти часов после легкой закуски, – старая леди, сверкающая бриллиантами, оказалась в своем кресле у обеденного стола. В левой руке ее была зажата программка, которую тетушка Паддикет приобрела на стадионе. Она положила программку рядом с тарелкой и не сказала ни слова во время трапезы, разве что ядовито запищала на дворецкого Тимкинса, когда он предложил ей вина.

Когда обед подошел к концу, тетушка Паддикет отложила яблоко, которое она начала чистить, и со значением осмотрела присутствующих.

– Как ты сказал, племянник, они называют ту тарелку, что швыряют по полю? – спросила она, глядя на Гилари.

– Диск, тетушка, – ответил он со скоростью, делавшей честь его разумности. – Только Англия не…

– Ты знаешь, как бросать эту штуку?

– Ну, я видел, как это делают, само собой, и мне известна теория броска, но сам никогда не держал диск в руках.

– Ты можешь научиться это делать. – Миссис Паддикет кивнула седой головой, явно недовольная голосом младшего племянника, в котором не хватало решительности. – А как насчет тебя, племянник? – продолжила она, обращая желтоватые глаза на Мальпаса Йеомонда.

– В прыжках в высоту, – произнесла Присцилла с противоположного конца стола, – он постоянно побеждал, когда учился в школе. И он до сих пор хорош.

– Что за ерунда, Присцилла! – Мальпас усмехнулся. – Ты думаешь о парне, которого звали… э… его звали Смаггинс.

– Она думает о парне, которого звали Йеомонд! – яростно воскликнула старая миссис Паддикет.

– Отвечаю от имени Мальпаса, – торжественно проговорил Фрэнсис. – Он лжец, тетя. Не обращайте на него внимания. Я видел, как он победил в двадцатом году. Сделал три десять с половиной в школе Тенби-Хаус, и кастелянша наблюдала за тем, чтобы игра была честной. Я всегда клялся, что она сдвинула планку на два дюйма вниз для него, но это ни нашим, ни вашим. Он победил. И ты знаешь, что победил, – закончил он, энергично пиная старшего брата под столом.

– И он сделал три фута… почти четыре фута, – промолвила тетушка Паддикет задумчиво, и ее глаза вспыхнули. – Очень многообещающе. И на Уайт-Сити в следующем году он сделает почти восемь футов или, может, немного больше.

– Что? – озадаченно произнес Годфри Йеомонд. – Но, дорогая тетушка, мировой рекорд в прыжках в высоту…

– Шесть восемь с половиной, отец, – торопливо встрял Гилари. – Х. М. Осборн из Соединенных Штатов держит рекорд, и он был установлен в городе Урбана в мае 1924 года. Извините, тетя. По-моему, это напечатано тут. – Он пролистал программку тетушки до конца. – Ага, вот оно!

– Итак, – возгласила старая леди, – думаю, это очень плохой рекорд!

Ее племянник и его сыновья замерли с приоткрытыми ртами.

– Богохульство, – пробормотал Фрэнсис себе под нос, снова пиная Мальпаса под столом.

– Вы хотите сказать мне, – продолжила тетушка Паддикет хриплым, пронзительным тоном, – что взрослый мужчина не может прыгнуть в два раза выше, чем десятилетний мальчишка-школьник? Ерунда, племянники! Я не знаю, куда катится мир в наши дни!

Мальпас принял вызов.

– Тетя, все не сводится к тому, чтобы прыгнуть в два раза выше. Вы…

– Возьмем силу гравитации, например, – вступил Фрэнсис, пытавшийся скрыть свое веселье и внести вклад в обеление великих имен мировых чемпионов, только что до последней степени униженных.

– И закон как-бы-вы-его-ни-назвали, – услужливо добавил Гилари.

– И биномиальную теорему радиоэлектричества, – вступила Присцилла, не отрывавшая взгляда от скатерти.

– Вы все могли бы помолчать, – сказала тетушка Паддикет с внезапной решительностью, – и послушать меня. Я возвращаюсь домой в конце этой недели. После того как прибуду в Лонгер, я вызову Кеслэйка, чтобы он оформил мое завещание.

Она обвела столовую глазами, чтобы проверить, какой эффект оказали ее слова. Присутствующие взирали на тетушку, и, глядя на выражения их лиц, Присцилла с трудом подавила желание хихикнуть.

– Чтобы оформить мое завещание, – повторила миссис Паддикет, по очереди рассматривая каждого члена семьи. – Бо́льшую часть недвижимости и почти все личное состояние я намереваюсь оставить одному из своих внучатых племянников.

– И кому же? – спросил Фрэнсис, который был не в состоянии придумать что-то более уместное, но чувствовал – для поддержания драматического напряжения нужна реплика от кого-то еще, кроме тетушки Паддикет.

Старая леди зловеще взглянула на него.

– Тому, кого первым выберут защищать честь Англии в этих видах спорта, о которых вы так много говорили, – заявила она. – Я должна упомянуть, что три девушки…

– Три? – уточнил Гилари.

– Определенно. Твоя сестра Присцилла, Селия Браун-Дженкинс и Амарис Кауз.

– А, Селия и Амарис, – кивнул Мальпас. – Я смутно припоминаю их. Селия была прекрасным ребенком, а Амарис – чем-то весьма странным в очках и кудряшках.

– Может, мне все же позволят продолжить и не будут постоянно перебивать? Три девушки получат по сто фунтов каждая вне зависимости от их достижений. – Миссис Паддикет презрительно взглянула на довольно красивое, хотя и увядшее лицо Элизабет Йеомонд, браку которой с Годфри она так яростно противостояла, и ее позиция, выраженная очень ядовито, вызвала незабываемую реакцию со стороны жениха. – И их манер, – заявила она и посмотрела на Присциллу, которая отвернулась и уже не сдерживала смеха, – или их поведения.

Все присутствующие знали, что упоминание поведения было сделано из-за Амарис Кауз, которая в возрасте двадцати одного года сбежала из городка Уэлин-Гарден, приятного, тихого и спокойного, в отвратительный лондонский Блумсбери. Там, вызывающе опровергая предсказания семейных пророков, к числу которых относилась и сама тетушка Паддикет, Амарис продолжала наслаждаться жизнью среди художников всецело развязным – по мнению ее ближайших и (предположительно) самых дорогих людей, – раздражающим и успешным образом.

– Сто фунтов? – спросила Присцилла, могучим напряжением воли справившаяся с игривым настроением. – Вы очень добры, тетушка. Я бы купила…

– Новые вечерние платья и the dansant[1], – произнес ее нераскаявшийся брат Гилари, пряча улыбку за ладонью. – Веселее, сестра, – добавил он шепотом. – Злобная старая кошка.

Тетушка Паддикет взглянула на него с раздражением – порой ее слух был необычайно острым.

– Конечно, если ты вдруг станешь наследником моего состояния, племянник, – заметила она тоном, который намекал, что подобное событие воспринимается как маловероятное, – то ты будешь иметь полную свободу передать что угодно из имущества сестре. Я далека от того, чтобы комментировать твою предполагаемую щедрость.

Подталкиваемое невозмутимым Годфри Йеомондом кресло с богатой родственницей покинуло столовую. Миссис Йеомонд, улыбаясь обычной, никогда не меняющейся вялой улыбкой, двинулась следом. Остальные члены семьи остались сидеть с отвисшими челюстями.

Слово взял Мальпас.

– Будь я проклят! – воскликнул он, и другие мрачно кивнули.

– Старческое слабоумие, – вздохнул Фрэнсис, качая головой. – Бедная старая дама.