Когда, упрятав папку в портфель, Олег снова глянул на горбушку, воробья там уже не было – ее ворочал клювом жирный грязно-перламутровый голубь.
– Ну-у? – спросил на следующий день Каракозин, и опять же в присутствии общественности.
– Очень своевременная книга! – ответил Башмаков. – Одно мне непонятно: зачем надо было государственную тайну выдавать?
– Это ты для нас говоришь или для товарища майора? – Рыцарь Джедай таинственно обвел глазами комнату, давая понять, что, вполне возможно, в лаборатории установлены микрофоны.
– Для вас.
– Мы потрясены! Ты хоть «Архипелаг ГУЛАГ» читал?
– Не без этого… – уклончиво ответил Башмаков, слышавший несколько глав по «Голосу Америки».
– Ну и как?
– Нормально. Только атомная бомба тут при чем?
– Олег Тугодумыч, ты в самом деле не понимаешь?
– Нет.
– Государство, создавшее ГУЛАГ, не имеет права на атомную бомбу! Понимаешь, не и-ме-ет!
– Может, и так. Но почему же Иннокентий – или как его там? – настучал именно американцам, которые, в отличие от нас, бомбу уже сбросили?!
Тут возникла неловкая пауза, и все посмотрели на Башмакова так странно, будто он пришел на работу в балетной пачке и пуантах. Бадылкин-Чубакка по-оперному кашлянул.
– На Хиросиму? – жалостливо уточнил Каракозин.
– И Нагасаки! – совершенно серьезно, даже с обидой добавил Башмаков.
И все вдруг засмеялись. Нина Андреевна хохотала почему-то громче и обиднее остальных.
– Олег Турандотович, – сурово и веско произнес Рыцарь Джедай, – если ты не понимаешь таких простых вещей, то нам с тобой вообще не о чем говорить!
– Значит, ты… – начал Башмаков.
Он собирался выяснить, готов ли сам Каракозин так же, как солженицынский Иннокентий, сообщить геополитическому противнику какой-нибудь секрет, которыми «Альдебаран» был набит по самое некуда, но осекся, сообразив: такой вопрос нельзя задавать ни в коем случае… Однако смысл незаданного вопроса все поняли – и смех оборвался.
– Ладно, дискуссия окончена! – приказал Уби Ван Коноби и глянул на своего заместителя с грустным удивлением.
И действительно, с ним долгое время вообще не разговаривали, а когда он внезапно входил в комнату, кто-нибудь негромко, как в казарме при появлении офицера, предупреждал: «Товарищ из центра», – и все сразу замолкали или переходили на показательно деловой, чаще всего издевательски бессмысленный разговор:
– Товарищ Бадылкин, а что вы думаете о рабочих качествах фильтра ФТО-3683/3?
– Что вам сказать, коллега… Фильтр ФТО3683/3 – это совсем не то, что фильтр ФТО-3683/2.
Впрочем, Чубакка однажды тайком подошел к Олегу Трудовичу и сообщил, что он-то как раз полностью разделяет взгляд Башмакова на омерзительный поступок Иннокентия:
– Государственная тайна – это святое! А Каракозин… Ну ты сам все понимаешь. Я вообще удивляюсь, как его тут держат…
Все знали, что Бадылкин Джедая не любил, особенно после одного действительно жестокого розыгрыша. Чубакка постоянно жаловался на желчный пузырь и даже иногда отказывался выпивать на лабораторных посиделках. И вот однажды Каракозин вскользь сообщил, что у него есть бутылочка чудодейственной воды, заряженной одним магом, которого даже приглашают к пациентам в Четвертое управление. Бадылкин пристал: отлей да отлей! Джедай отлил, но строго предупредил: принимать надо каждый час, не более пяти капель на стакан жидкости – лекарство очень сильное. Нина Андреевна тоже попросила для своего недужного супруга, но ей было решительно отказано.
Чубакка обзавелся специальной пипеткой, каждый час накапывал в стакан и выпивал. Через неделю ему стало лучше. И тогда Каракозин задумчиво сообщил, что этот факт подтверждает одну его давнюю гипотезу.
– Какую? – пристал Бадылкин.
– Понимаешь, – объяснил Каракозин, чудовищным усилием воли сохраняя на лице серьезное выражение, – я считаю, моча после очистки и дистилляции тем не менее на атомарном уровне сохраняет свои лечебные свойства и может быть использована в уринотерапии…
– Ты-ы! – благим басом заорал Чубакка и, зажав обеими руками рот, вылетел из комнаты.
Народ повалился от хохота. Оказалось, Джедай лечил Бадылкина дистиллированной водой, полученной из мочи в соседней лаборатории; из этой воды потом в специальной установке выделялся кислород, пригодный для дыхания. Таким образом, выходил замкнутый цикл, а это очень важно во время длительных космических полетов. Чубакка потом написал докладную, и Уби Ван Коноби заставил Каракозина извиниться перед пострадавшим, но Бадылкин все же затаил обиду.
Нина Андреевна искренне сочувствовала Башмакову и однажды, когда они остались вдвоем в комнате, взяла его за руку и попросила:
– Знаешь, ты все-таки извинись перед ребятами!
– За что?
– Ты еще не понял?
– Нет, не понял.
– А ты подумай! Я буду ждать, – вздохнула она с обреченностью женщины, полюбившей рецидивиста.
А потом как-то все само собой устаканилось. Началось с того, что однажды Докукин встретил Олега в коридоре и завел к себе в кабинет:
– Про Чеботарева слышал?
Башмаков значительно кивнул, давая понять, что слухи о переходе краснопролетарского партийного лидера вместе с его знаменитой зеленой книжицей на большую работу в ЦК КПСС ему известны.
– В понедельник пленум. Провожать будут…
– Он в орготдел идет?
– Туда. Может, и про меня вспомнит! Как думаешь?
– Обязательно вспомнит.
– Если не сгорит со своим характером. Там, – Докукин показал пальцем в потолок, – прямоходящих не терпят. Говорю тебе это как коммунист коммунисту… Книжки читать любишь?
– А что? – осторожно спросил Башмаков, холодея при мысли, что напряженная духовно-нравственная жизнь лаборатории стала известна начальству.
– Да ничего. Перед пленумом книжная распродажа будет. Для своих. Могу дать пропуск.
– Если можно.
– Бери. – Докукин вытряхнул на стол десяток розовых картонных квадратиков с круглыми гербовыми печатями и витиеватой росписью какого-то ответственного лица. – Ладно, бери два. Куда их девать-то?!
