Мервин, в свою очередь, вытащил из кармана носовой платок, бухнулся на колени и яростно атаковал пятно краски на полосатом ковре.
– Скипидаром не проще будет? – подсказала Трой.
Слуга приподнялся и начал дико озираться. Трой подала ему бутылку со скипидаром.
– Та… – нечленораздельно выдохнул Мервин и продолжил работу. Оголенный загривок его сверкал от пота. Он не переставая бубнил что-то себе под нос.
– Что? – переспросила Трой. – Что вы там говорите?
– Он узнает. Уж он-то увидит. Он все замечает. Подумают, что это сделал я. Все так подумают.
– Кто увидит, кто узнает?
– Все узнают. Все без исключения. Все они.
– Отмойте остатки водою с мылом и принесите еще ковриков, – произнесла художница как-то отстраненно, будто не слыша сама себя. С самого начала работы над портретом ковер вокруг мольберта в библиотеке был защищен от краски несколькими перевернутыми ковриками – откуда-то из закромов кухни.
Мервин снова поднял на нее глаза. Вид у него был страшно испуганный и в то же время лукавый, как у озорного ребенка, который что-то задумал или уже натворил.
– Вы меня не сдадите? Не пожалуетесь? – спросил он. – Ведь правда? Честно? Не настучите? Имейте в виду, это не я. Я этого не делал. Вы ведь на меня не думаете? Не делал! Я бы никогда, я бы ни за что. Я ж не придурок, не спятил же я, белены не объелся, чтоб такое делать. Я бы ни за что…
– Ладно, хорошо! – почти закричала Трой, перебивая его. – Давайте не будем… Не надо начинать все сначала. Вы сказали, что это не вы, и я… вообще-то говоря, я вам верю.
– Спасибо вам, добрая леди.
– Не за что, не за что, не будем к этому возвращаться. Однако, – угрюмо и задумчиво вопросила она, – если это сделали не вы, то кто же?
– Ага-ага! Вот это другой разговор, верно? А что, если я знаю?
– Так знаете или нет?
– Ну, есть одна мысль, кое-что ведь соображаю. Меня не проведешь, я все насквозь вижу. Дерьма этого содомского на всех на нас хватит, уж простите, что выражаюсь.
– О чем это вы, не пойму. Пока что, кажется, со мной одной…
– Я вас умоляю! С вами! Ха! Вы тут просто случайная мишень. Карточный болван и больше ничего. Подумали бы вы, милая леди.
Мервин качнулся назад на каблуках и дико воззрился на Трой. Цвет его лица, раньше напоминавший подрумяненную выпечку Кискомана, теперь изменился – стал пунцовым.
– …О господи. Право слово, не знаю, что вы обо мне теперь подумаете, мадам, – заговорил он опять, начав вдруг тщательно подбирать слова. – Забылся я, я тут не при делах, просто разошелся, вышел из себя…
– Ничего страшного, – перебила Трой. – Но может быть, вы все же объясните?..
Он выпрямился во весь рост и начал поспешно пятиться к двери, на ходу обматывая превращенный в тряпку носовой платок вокруг кисти руки.
– Ох, мадам, мадам, мадам! – с мольбой в голосе взвыл лакей. – Да пораскиньте же вы мозгами, прошу вас! – И на том оставил ее в одиночестве.
И как ни странно, но только много позже, уже у себя в комнате смывая с волос следы масляной краски со скипидаром, Трой припомнила: а ведь Мервин попал в тюрьму за то, что убил человека точно таким способом. Детской забавой, ловушкой для воров.
III
Если Крессида днем и потеряла что-то в глазах своего суженого, если образ ее слегка и померк, то в течение вечера он, как показалось Трой, засиял с новой силой. В гостиную, где нынче вся компания впервые перед совместным обедом собралась вместе, она спустилась последней – в так льнувшей к телу легкой тунике, с брюками такого интенсивного золотистого цвета, что сама ее фигура казалась позолоченной статуэткой – вроде тех двух изваяний Духов победы эпохи Кватроченто[35 - Quattrоcento – буквально «1400-е годы», то есть XV век – общепринятое обозначение эпохи Раннего Возрождения в Италии.], что застыли, трубя что-то свое, на каминной полке. Когда девушка переходила с места на место, туника переливалась на ней кипящим златом, если перефразировать Геррика[36 - Геррик, Роберт (1591–1674) – английский поэт. Будучи сыном золотых дел мастера, очень часто использовал в стихах метафоры, связанные с золотом. Здесь, вероятно, имеется в виду стихотворение «На волосы Юлии, собранные золотой сеткой» (1648).]. Выглядела она неимоверно роскошно и, конечно же, чрезвычайно очаровательно. У Хилари просто-таки перехватило дыхание – Трой сама это слышала. Даже миссис Форрестер хмыкнула с ироническим восхищением, а мистер Смит – правда, очень тихо – провыл руладу волком. Полковник сказал: «Дорогое мое дитя, да ты просто изумительна!» – такое же уместное определение в данном случае, как и любое из сотен его синонимов, подумалось Трой. Крессида по-прежнему нимало не вдохновляла ее как художницу, и она по-прежнему поеживалась, ловя на себе вопросительные взгляды Хилари.
В этот вечер подавали коктейли с шампанским. Прислуживал Мервин (под присмотром Катберта). Трой изо всех сил старалась на него не смотреть. Вообще ее охватило чувство какой-то отрешенности, непричастности к происходящему – она словно парила над гостиной, а не передвигалась по ней на своих двоих, как все прочие. Сама красота этой залы, прежнее ощущение удобства и некоего эстетического раскрепощения, непринужденная роскошь обстановки – все это испарилось, утратило смысл и ценность, стало каким-то… бесплодным, что ли? Напрасным?..
– Хотел бы я знать, – тихо бросил Хилари, взяв ее под локоть, – что может значить этот взгляд? Вопрос неуместный, даже дерзкий, понимаю. Естественно, вы можете не отвечать. – И, не дав ей это сделать, сразу продолжил: – А Крессида очаровательна, вы не находите?
– Нахожу, конечно, нахожу. Но прошу вас, не просите меня писать ее.
– Я думал, мы уже договорились?
– Ничего путного из этого не выйдет.
– Почему вы так уверены?
– Вам такой портрет не понравится.
– Или слишком сильно понравится, – промолвил Хилари. – Настолько сильно, что этого надо опасаться.
На такое замечание Трой предпочла не реагировать.
– Что ж, – продолжил Хилари, – пусть будет как будет и как должно быть. Уже слышу за спиной дыхание синьора Аннигони[37 - Аннигони, Пьетро (1910–1988) – модный итальянский портретист, автор в том числе ряда известных портретов Елизаветы II.]. Еще коктейль с шампанским? Ну, конечно. Катберт!
Больше Хилари с ней не заговаривал, он вообще стал странно немногословен и глядел только на свою невесту, но художница чувствовала: в каком-то неуловимом смысле общение между ними продолжается.
За ужином Хилари все же усадил Крессиду на место хозяйки стола, и Трой невольно залюбовалась тем, как место это ей к лицу; как ярко она на нем сияет и как доволен будет Хилари потом, когда они поженятся, позволяя жене царить на иных «паркетах» и в иных собраниях – уж точно гораздо более блистательных, чем нынешняя странноватая ассамблея. Она для него будет как ходячий символ всего этого великого достатка, подумала Трой и сама поморщилась от банальности собственной формулировки.
Крессида же, очевидно воодушевленная шампанским, проявила большую искрометность, чем обычно. С Хилари у них вышел шутливый диалог, не лишенный любовных обертонов. Невеста сначала долго подтрунивала над «блеском и величием» «Алебард», а когда в ответ тот обиженно нахмурился, рассмеялась.
– Нет, поймите меня правильно, я сама готова вцепиться во все это зубами и когтями. От одного вида «Алебард» кровь Тоттенхэмов вскипает во мне, как… – Тут она, правда, осеклась, встретившись взглядом с миссис Форрестер, смотревшей сурово и укоризненно. – В общем, – заключила Крессида, делая ручкой неопределенный жест в сторону Хилари, – обожаю это место.
При этих словах полковник внезапно провел старческими узловатыми пальцами по губам. Вены на его руках как будто еще сильнее вздулись.
– О, дорогая, – произнес Хилари в ответ и отсалютовал суженой бокалом.
Мистер Берт Смит от шампанского тоже слегка отпустил вожжи. Он без умолку болтал об их с Хилари общих делах, и Трой ни на секунду не усомнилась: перед ней действительно тот трезвый, расчетливый, практичный и проницательный человек, за какого он себя выдает. Неудивительно, что он так сказочно преуспел. Надо полагать, в фирме «Билл-Тасман и Смит» – кажется, так они себя официально называют? – именно он играет роль двигателя, а Хилари – скорее внешний корпус с весьма изысканной обшивкой и совершенными линиями дизайна.
Форрестер слушал эти речи, несомненно, рожденные высокой мощью интеллекта, с видом почтительного удивления. Он сидел как раз рядом с Трой, и его тихо высказанная просьба помочь «все это усвоить» показалась ей очень трогательной.
– Вы не теряете нить его мысли? – шепнул полковник озабоченно. Слуховой аппарат, по счастью, находился при нем.
– Немного теряю. Во всем, что касается бизнеса, я – полный профан, – прошелестела она в ответ, чем вызвала у старика приступ восторга.
– Вот именно! Я тоже. Вот именно! Но надо сделать вид, будто нам все ясно, так, что ли?
– Я не посмею. Сразу себя выдам.
– Да… Звучит жутко толково. Прямо, знаете ли, слышен скрип мозговых шариков. – Форрестер выразительно поднял брови. – Потрясающе. Просто – уухх! Правда?
