А Кюхельбеккер, тот в запале,
Насмешкой дружеской взбешен,
Он мимо выстрелил едва ли.
Случайно промахнулся он.
Потом до смертного порога,
Казня себя за тот картель,
Благодарить он будет бога,
Что пуля не попала в цель.
И будет видеть пред собою,
Что мог принесть тот глупый миг:
Окровавленной головою
К сырой земле Сверчок приник.
Читатель, ты представь попробуй,
Что гения во цвете лет
Сразил свинцом не меднолобый
Кавалергард, а друг-поэт!
Ну, нет, немыслимо такое!
Превозмогая злой угар,
Сама поэзия
рукою
Железной
отвела удар…
Рассказ экскурсовода
– Вот на этой походной кровати
Под шинелькой солдатскою,
встарь,
От монарших и прочих занятий
Утомясь,
почивал государь.
Император считал:
на порфире
Не бывает от крови следа.
Принцип: кто не со мной —
тот в Сибири,
Средь законов был главным тогда!
Впрочем, царь не бежал наслаждений —
Был он первый в стране сердцеед,
Ведь от царственного вожделенья
Польза есть, а спасения нет!
Умер деспот.
Сменилась эпоха.
Но у нас до сих пор говорят:
– Да, конечно, при нем жили плохо!
– Был тираном.
Но спал, как солдат!
Листопады
В глубине переулка
Особняк из старинных.
Здесь музей листопадов —
Только листья в витринах.
А на каждой витрине
Обозначена дата:
Мол, такие-то листья,
Облетели тогда-то.
Эти желты,
те черны
(Их палило пожаром).
И свои листопады
Ищут люди по залам,
А найдут – замирают,
Как-то сразу грустнея…
Хорошо, что покуда
Нет такого музея!
Красота
Как хороши: пылающий восход
Над бархатистой дальней синей кромкой,
Туманный аромат рассветных вод.
И птичий гомон, безмятежно громкий!
Идешь сквозь поле незаметной тропкой
И словно ощущаешь: рожь растет!
Как хороша, возлюбленная, ты,
В прозрачной темноте смеясь глазами…
Мне кажется, что чувство красоты
Мы принесли, того, быть может, сами
Не замечая, из-за той черты,
Где были рожью, влагой, небесами…
Моя космогония
Наташа,
погляди на вспышки звездные,
Затеявшие на небе
возню!
Вселенная!
Порядки там серьезные,
Но я тебе сейчас их объясню.
Вселенная.
Наука разделяется,
