Драконы в рюкзаке

Zetta Elliott

Dragons in a Bag

Text copyright © 2018 by Zetta Elliott

Jacket art and interior illustrations copyright © 2018 by Geneva B

© Семенова Н., перевод, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Посвящается Мари, чьи драконы – до сих пор в моем рюкзаке

1

Мама проводит пальцем по моей щеке, перед тем как надавить на кнопку дверного звонка. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, но не позволяю себе расплакаться. У мамы сейчас и так хватает поводов для переживаний.

– Это совсем ненадолго, Джексон. Я вернусь – ты и глазом моргнуть не успеешь.

Я киваю и смотрю на глазок в двери. Если опустить взгляд себе под ноги, слезы точно покатятся, и из носа потечет, и мама поймет, как я не хочу, чтобы она меня тут оставляла.

Мама прикусывает губу и нервно постукивает пальцем по двери. Снова жмет на кнопку звонка и долго не отпускает. Мы оба слышим, как в квартире кто-то возится и ругается. Мама нервно усмехается и говорит:

– Иногда Ма сквернословит, точно матрос, но она – старушка безвредная. И еще занятная. Тебе она понравится, Джекс.

Я и не знал, что у меня есть бабушка в Бруклине. Раньше мама никогда о ней не упоминала. Иногда мама скрывает от меня что-то – то есть я не мешаю ей верить, что она успешно скрывает. Она думает, я не знаю, что квартирный хозяин пытается от нас избавиться. Срывает уведомления о выселении, которые он пришпиливает нам на дверь. Но я все равно в курсе, что происходит. Сегодня маме надо идти в суд. И я хотел бы пойти с ней, но она хочет, чтобы я побыл здесь.

К двери шаркает чье-то тяжелое тело. Мы с мамой терпеливо ждем, пока подошедший отопрет не меньше трех замков. Цепочка остается на двери, так что та приоткрывается лишь чуть-чуть. И я чувствую себя не в своей тарелке, когда скрипучий голос осведомляется:

– Чего вам надо?

Мама мило улыбается и кладет ладонь на дверь. Она говорит медленно и вежливо:

– Это всего лишь мы, Ма. Я звонила утром и предупредила, что мы едем. Помнишь?

Женщина за дверью рявкает:

– Конечно помню. Ты позвонила и спросила, можешь ли оставить мальчишку со мной, и я сказала – НЕТ!

Милая улыбка не сходит с маминого лица. Наоборот, словно затвердевает на нем. Мама пытается надавить на дверь, но цепочка никуда не делась, и непохоже, чтобы моя таинственная бабушка собиралась ее снять.

Мама кладет вторую руку на дверной косяк и прижимается к щели так, чтобы женщина с другой стороны видела и слышала, в каком она отчаянии:

– Всего на несколько часов. Прошу, Ма. Больше у него никого нет.

Я отступаю на шаг и думаю, правда ли это. Уверен, что Викрам разрешил бы мне посидеть у него. Его родителям я нравлюсь, и они не против, чтобы я приходил в гости. Миссис Патель говорит, что я оказываю на ее сына хорошее влияние. Те взрослые, которые меня знают, всегда так про меня говорят. Но эта злобная старушенция не собирается даже дверь открыть, чтобы дать мне шанс. Что ж, не хочет меня впускать – тем лучше для меня.

Но не для мамы. Она шепчет что-то женщине за дверью, но теперь мамина улыбка исчезла, а на щеках сверкают слезы. Я хочу взять ее за руку, но вместо этого опять шагаю назад и отчаянно вцепляюсь в лямки рюкзака. Мама снова и снова повторяет одно слово: пожалуйста.

Я никогда не видел, чтобы моя мать кого-то о чем-то умоляла. Но даже это не срабатывает: дверь в итоге закрывается. Мама утыкается в нее лбом, потом утирает глаза, поворачивается ко мне и устало говорит:

– Идем, Джекс.

Я вздыхаю и беру маму за руку. Едва мы ступаем на лестницу, как я слышу звук отодвигаемой цепочки, и дверь снова открывается:

– Один день. Дай мне слово, Алисия. Один день.

Мама говорит:

– Обещаю, Ма.

А потом тянет меня обратно, к квартире бабушки. Дверь открыта, но свет внутри выключен, так что я не вижу, кто там. Мама быстро обнимает меня и проталкивает в дверь. Я не успеваю спросить, когда она вернется, а она уже летит вниз по ступенькам и исчезает.

2

Я делаю шаг в темную квартиру.

– Закрой дверь, парень, – рычит моя бабушка.

Я гляжу на три замка и решаю защелкнуть только тот, что ближе всего к дверной ручке, – на случай, если мне понадобится быстро убегать. Потом я даю глазам привыкнуть к полутени и начинаю искать бабушку. Квартира, хоть и пахнет плесенью, на вид аккуратная. В гостиной – два больших окна с тяжелыми занавесками, не дающими весеннему солнцу пробраться внутрь. Я снимаю рюкзак и кладу рядом с дверью, сообразив, что, если здесь все пойдет плохо, я всегда могу удрать и надеяться, что Патели меня приютят.

Комната, в которой я стою, должно быть, столовая. Направо от меня отходит короткий коридор, и, кажется, бабушкин голос раздавался оттуда.

В коридор просачивается свет, и мгновение спустя я слышу звяканье кастрюль и сковородок. Видимо, бабушка собирается что-то готовить, так что я подхожу к кухне и останавливаюсь в дверях.

На бабушке лиловый плюшевый халат, чей цвет соперничает с оранжево-зелеными кухонными обоями. Халат явно старый, потому что ткань на локтях и попе протерлась. Могу предположить, что бабушка много сидит, хотя телевизора в гостиной я не видел. Сейчас же она стоит у мойки, уставившись в шкафчик, внутри которого негусто.

– Есть хочешь? – неприветливо спрашивает она.

– Нет, мэм, – отвечаю я.

– Мальчики всегда хотят есть, – бормочет бабушка, перед тем как снять с полки банку арахисовой пасты.

Я смотрю, как она вытаскивает из сушилки нож, а с холодильника достает хлеб. Похоже, хочу я того или нет, а бутерброд мне сделают. Седые бабушкины волосы топорщатся злым облаком, пока она намазывает пасту на хлеб, не прекращая бубнить что-то себе под нос. Я почти уверен, что речь обо мне, но голос недостаточно громкий, так что она явно говорит не со мной.

Я таращусь на протертый участок на заду бабушкиного халата, гадая, какое же у нее лицо. Она до сих пор на меня не взглянула, так что, наверное, ее не интересует, какое лицо у меня. Любопытно, похожи ли мы. Мне вечно говорят, что я – копия мамы. У нас одинаковые темные глаза, длинные ресницы и немного завивающиеся брови, которые наползают на лицо, точно гусеницы-близняшки.

На кухонном столе стоит коробка, и вид у нее такой, словно она только что пришла по почте. Размером примерно с половину коробки для обуви и с кучей разноцветных штампов, которые окружают поле с бабушкиным адресом. Только там не указано имя – и обратный адрес, насколько я вижу, тоже.

Я подхожу к столу, чтобы взглянуть поближе. Присаживаюсь на стул и изучаю штампы. По большей части на них птицы и бабочки, а на других – динозавры и лемуры.

– Откуда прислали эту коробку? – спрашиваю я.

Бабушка ворчит:

– Очень, очень издалека. – Она делает паузу, бросает на меня взгляд через плечо и добавляет: – У меня есть старый друг на Мадагаскаре. Ты знаешь, где это?

Я не смотрю на нее, но чувствую на себе взгляд. Что-то подсказывает мне, что это проверка. К счастью, я знаю правильный ответ:

– Остров у побережья Африки.

Бабушка кладет нож и – впервые – оборачивается, чтобы взглянуть на меня. Уж не знаю, что видит она, но я, глядя ей в лицо, вижу обычную пожилую женщину, вовсе не похожую ни на меня, ни на мою маму. Глаза у нее мутного сине-черного цвета, а бровей и вовсе нет.

Она морщится и спрашивает:

– Парень, что ты знаешь об Африке?

Не понимаю, какого ответа от меня ждут. Но в географии я силен.

Перебираю в голове все известные мне факты и сообщаю:

– Африка – это континент. На нем больше стран, чем штатов в США. Мадагаскар находится в южной Африке, у восточного побережья Мозамбика.

Бабушка скрещивает руки на груди, и ее локти едва не прорывают плюш халата.

– Так-так-так, – тянет она, судя по тону, впечатленная.

Я утыкаюсь взглядом в коробку, чтобы бабушка не видела, насколько мне не по себе. Люди обычно не ждут, что ребенок моего возраста знает хоть что-то хоть о чем-то. Я привык, но все равно это иногда очень мешает жить.

Бабушка снова поворачивается к столу и заканчивает с бутербродом.

– Это мама рассказала тебе про Африку?

Я трясу головой, только потом сообразив, что она этого не видит, и говорю уже словами:

– Нет, мэм. Я сам это изучил. – Потом я добавляю: – На Мадагаскаре обитает множество редких видов животных.

– Это уж точно! – с коротким смешком отзывается бабушка.

Впервые за день я начинаю расслабляться. Может, в конце концов, у нас все же есть что-то общее. Я протягиваю руку, чтобы повернуть коробку и рассмотреть штампы на другой стороне. И тут, к моему изумлению, коробка подпрыгивает!

У меня отпадает челюсть, но я стараюсь спрятать удивление, когда бабушка снова поворачивается ко мне с бутербродом. Она ставит передо мной тарелку, а сама опускается на стул.

– Ешь, – говорит бабушка и подталкивает тарелку еще ближе ко мне.

Я не то чтобы голоден, но прихожу к выводу, что стоит просто послушаться. Беру половинку бутерброда с тарелки, не сводя взгляда с коробки. Слой арахисовой пасты толстый, и мне требуется немало времени, чтобы проглотить хоть кусочек. Бросаю взгляд на бабушку и по глазам вижу, что она потешается надо мной.

– Тебе нужно пива – запить, – говорит она. – Возьми-ка бутылочку из холодильника.

Пива? Мне же девять лет! Я решаю, что просто погляжу, что еще есть в холодильнике, и налью себе стакан молока. Отодвигаю стул, делаю три шага на другой конец кухни. Приходится с силой потянуть за дверцу, и единственное, что я обнаруживаю внутри, – это вянущий кочан капусты и упаковка из шести бутылочек корневого пива[1].

– Вам достать? – спрашиваю я.

– Конечно, – отзывается бабушка. – Почему бы нет?

Я вытаскиваю две бутылки и закрываю дверцу холодильника. После этого замечаю, что коробка с кухонного стола переместилась на столешницу для готовки. Я не слышал ни звука от бабушки, но теперь коробка вне зоны моей досягаемости.

Я ставлю перед бабушкой бутылку и смотрю, как она откручивает крышку, а потом отхлебывает.

– А-ах! – крякает бабушка. – Нет ничего лучше холодненького пива с утра пораньше.

Настенные часы показывают 11:20, но я не говорю об этом. Просто сижу, открывая собственную бутылочку. Делаю маленький глоток, потом гляжу на коробку на столешнице. Кажется, она на сантиметр сдвинулась, но, может, это просто обман зрения. Может, бабушка переложила, чтобы я не испачкал ее арахисовой пастой. Или, может, она не хочет, чтобы я узнал, что там внутри.

Я чувствую, что бабушка за мной наблюдает, так что переключаю внимание на свой бутерброд. Заставляю себя взять его и откусить еще раз.

– Ты не голодный? – спрашивает бабушка.

Я качаю головой, и она угощается второй половиной моего бутерброда. С набитым ртом спрашивает:

– Ты любишь читать, парень?

Я киваю, и бабушка продолжает:

– Хорошо – у меня много книг. Телевизора нет, но ты можешь почитать любую книгу в этой квартире.

– И у нас тоже нет телевизора, – сообщаю я, радуясь, что нашел у нас еще кое-что общее.

– Да неужто? – отзывается бабушка. – Видно, твоя мама не забыла то, чему я ее учила.

Я снова бросаю взгляд на коробку. На этот раз я уверен, что видел, как она сдвинулась. Бабушка внезапно встает и завинчивает крышку на банке арахисовой пасты, прежде чем убрать ее обратно. Хлопнув дверцей шкафчика, она заявляет:

– Мне нужно позвонить. Когда закончишь с едой, иди в гостиную и выбери себе книгу. Понял?

– Да, мэм.

– И хватит звать меня «мэм», – огрызается она. – Это действует мне на нервы.

– Извини… бабушка.

Не знаю, то ли дело в арахисовой пасте, то ли в том, как странно звучит само это слово, – оно едва не встает мне поперек горла. Я быстро отпиваю корневого пива и, подняв взгляд, вижу на лице бабушки шок.

– Парень, я тебе не бабушка!

Теперь уже я шокирован.

– Не… нет? – заикаюсь я. Мама что, ушла и оставила меня с какой-то чужой женщиной? – Ну… а как мне тогда вас называть?

Она крякает и задвигает свой стул под стол:

– Называй, как и все вокруг называют, – Ма.

А потом женщина, которая оказывается не моей бабушкой, шаркает прочь из кухни, оставив меня наедине с загадочной коробкой.

3

Я сижу на кухне в одиночестве, мой взгляд прикован к коробке, а челюсти склеены арахисовой пастой. Стараюсь не моргать, но ничего не происходит так долго, что я сдаюсь. Не нафантазировал ли я себе все это? Может, на самом деле в этой самой коробке и нет ничего особенного.

И тут я слышу какое-то поскребывание со стороны окна, которое немного приоткрыто. Сперва я думаю, что это ветерок шуршит пожелтевшей внешней шторкой из бумаги по оконной раме. Но звук не затихает, и я понимаю, что по пожарной лестнице что-то движется.

Я снова отпиваю корневого пива, чтобы расклеить рот, – мало ли придется звать на помощь. Потом встаю и глубоко вдыхаю. Подхожу к окну и осторожно поднимаю уголок занавески. Вид пушистой серой белки вызывает у меня вздох облегчения. Белки безвредны, но вот эта, по-видимому, решительно настроена открыть окно. Она тянет лапки к щели и острыми когтями царапает металлическую раму.

– Хочешь внутрь? – спрашиваю я, хотя и знаю, что она меня не поймет.

Однако белка, к моему удивлению, оставляет раму в покое и кивает мне!

Я бросаю взгляд через плечо, чтобы убедиться, что Ма нет рядом. У нее, наверное, один из этих жутко старинных телефонов с вращающимся диском: я слышу, как она набирает номер в столовой. Тяну за штору, чтобы она немного поднялась. Белка хлопает в ладоши и нетерпеливо перескакивает с лапы на лапу. Если бы я запустил грызуна в нашу кухню, мама точно закатила бы скандал! На мой взгляд, они милые, но для мамы белки – те же крысы, только с пушистыми хвостами. Готов поспорить, Ма тоже устроит истерику, но что-то в этой белке наводит меня на мысль, что игра стоит свеч. Я открываю окно, давая зверушке возможность пробраться в кухню.

Первым делом белка запрыгивает на столешницу, где Ма оставила покрытую штампами коробку. Белка обнимает коробку, точно собирается оторвать ее от стола. Потом поворачивает голову и кладет ее на коробку сверху. Закрывает яркие черные глазки. Я осознаю, что белка прислушивается к тому, что происходит внутри.

На несколько секунд кухня погружается в тишину. Я слышу голос Ма из другой комнаты. Похоже, она с кем-то ругается. Белка наконец отпускает коробку и разражается стремительным потоком визга и чириканья. Я, разумеется, не понимаю, что она говорит, и белку это, по-видимому, расстраивает. Она спрыгивает со столешницы на кухонный стол и хватает то, что осталось от моего бутерброда с арахисовой пастой.

– Ты голодная? – спрашиваю я. – Вперед, угощайся. Я больше не хочу.

Я жду, что белка накинется на надкусанный бутерброд, но она вместо этого прыгает обратно на столешницу и кладет кусок хлеба на коробку. Потом мы оба ждем, что произойдет. Из коробки слышится низкий рокочущий звук, а потом она внезапно подскакивает, и бутерброд летит на пол кухни!

Я наклоняюсь подобрать его и тут же чувствую беличьи лапки у себя на спине! Разогнувшись, я вижу, что она перепрыгнула со столешницы на холодильник. Целеустремленная белка сталкивает с него хлебницу, которая мешает добраться до дверцы шкафчика.

– Что там такое? – спрашиваю я.

Белка отвечает на своем языке, продолжая тянуть за ручку дверцы. Ее, видно, заклинило – или она заперта, – так что белка выбивается из сил, упираясь задними лапами в металлическую хлебницу, от чего та подползает все ближе и ближе к краю холодильника.

Я тянусь, чтобы не дать ей грохнуться на пол, а потом нервно оглядываюсь через плечо.

– Лучше бы тебе успокоиться, а то Ма услышит, – предупреждаю я белку.

Та прекращает гомонить и упирает лапки в бока, меря взглядом закрытую дверцу. Может, шкафчик и правда заперт. Я тоже упираю руки в бока и с минутку раздумываю. Что там может быть такого важного, что Ма заперла это в кухонном шкафчике? И какая связь между этим – чем бы оно ни было – и тем, что лежит в коробке с Мадагаскара?

Белка пытается запустить когти в щель между дверцей и шкафчиком, но тот не поддается. Зверушка повизгивает и раздраженно подпрыгивает на месте.

– Погоди, я тебе помогу, – говорю я.

Я поднимаю стул, чтобы шуметь как можно меньше, и ставлю его к холодильнику. Ставлю одну ногу на сиденье и даже не успеваю поднять вторую, когда в кухню возвращается Ма:

– Что, черт возьми, такое здесь…

Ее взгляд перебегает с белки на коробку. Я спрыгиваю со стула и готовлюсь к потоку ругательств, но, вместо того чтобы кричать, Ма тихо спрашивает:

– Где зефирки?

– Зефирки? – переспрашиваю я.

Так вот что Ма запирает в шкафчике?

– Ты же не давал им их, парень? – На лице у Ма паника.

– Нет, мэм. – Она мечет в меня яростный взгляд, и я быстро поправляюсь: – Нет, Ма.

Непонятно, кого она имела в виду, говоря «им»? Стало быть, кто бы ни сидел в коробке, их там несколько!

Белка колотит крошечными кулачками по дверце шкафчика и визжит на Ма.

– А ТЕБЯ кто спрашивал?! – орет Ма. – Ты, шумная мелкая хулиганка, ВОН С МОЕЙ КУХНИ!

Белка не слушается, и Ма хватает прислоненную к стене деревянную трость. Сперва я думаю, что она собирается поколотить меня, но Ма вскидывает трость, целя в белку. Та отскакивает очень вовремя: ручка трости врезается в металлическую хлебницу. Та с грохотом валится на пол, а белка приземляется мне на голову, прежде чем вернуться на столешницу. Там она поднимается на задние лапы и яростно тараторит что-то, обращаясь к Ма.

– Не учи меня, как мне вести мои дела! Я, может, и старая, но из ума еще не выжила. А теперь пошла, ПОШЛА!

Ма снова замахивается тростью, и на этот раз ручка с силой обрушивается на картонную коробку. Мы с белкой хором ахаем. Непохоже, чтобы Ма волновало то обстоятельство, что внутри коробки сидит что-то живое. Она снова заносит трость над головой, и белка сдается. Она пятится прочь от смятой коробки, подняв лапки в знак капитуляции.

А потом, к моему изумлению, белка глядит прямо на меня. Она мотает головой на запертый шкафчик над холодильником, а потом шмыгает в раскрытое окно и исчезает на пожарной лестнице.

4

Ма с грохотом захлопывает окно, хватает покореженную коробку и сует под мышку. Потом разворачивается на пятках, оказываясь лицом к лицу со мной:

– По-моему, я велела тебе почитать книгу.

Я открываю рот, чтобы ответить, но тут же понимаю: Ма ждет, что я буду нем как рыба. С горящими от стыда щеками я поднимаю с пола хлебницу с вмятиной. Ставлю ее на стол и засовываю руки в карманы, чтобы они не навлекли на меня еще каких-нибудь неприятностей. Снова открываю рот, чтобы сказать Ма, что, вообще-то, я очень послушный ребенок, но так и не нахожу слов. Дома я почти никогда не нарушаю правила, но здесь все другое. Здесь я сам чувствую себя другим. Хочу задать Ма десяток вопросов, но суровое выражение на лице старой дамы намекает, что лучше мне их пока попридержать.

Ма подталкивает меня тростью, я выхожу из кухни и шагаю впереди нее по темному коридору. В столовой, посередине круглого стола, я вижу старомодный телефон, а потом замечаю, что от него не отходит провод.

– Вы позвонили, кому хотели? – спрашиваю я.

В ответ Ма лишь грохает помятой коробкой о стол и тычет меня тростью в зад.

– Иди выбери себе книжку, – говорит она, кивая в сторону гостиной.

На этот раз я делаю, как мне сказано. Думаю, что, может, если я больше не нарушу никаких правил, Ма расскажет мне, что же находится в этой коробке с Мадагаскара.

Когда я в первый раз видел гостиную, то не обратил внимания, что одна стена комнаты полностью завешана книжными полками. Проблема заключалась в том, что здесь так темно, что я не мог прочитать даже названий.

– Можно мне открыть занавески? – спрашиваю я, но Ма слишком занята, копаясь в своей сумочке, и не отвечает.

Я с облегчением вижу, как таинственная коробка несколько раз подпрыгивает. Значит, существа внутри все еще живы! Но тут Ма припечатывает коробку кулаком, и изнутри раздается всхлипывание, а потом коробка затихает.

Я всецело поглощен коробкой и не замечаю, что Ма наблюдает за мной. От ее слов я подпрыгиваю:

– Ты уже выбрал себе книгу?

Поворачиваю голову к книжной стене:

– Нет, Ма.

– Мне подойти и выбрать за тебя?

Быстро мотаю головой и всматриваюсь в ряды корешков, которые теснятся на полке. Ма снова принимается копошиться в сумочке, и я слышу несколько ругательств. Не разбираю, что именно она бормочет, но одно имя слышится снова и снова: Элрой. Может, это тот самый старый друг на Мадагаскаре? Интересно, что бы почувствовал Элрой, узнав, как Ма обращается с его подарком.

Книги выглядят старыми и слегка попахивают плесенью. Пыли на полках нет, но у меня возникает чувство, что эти книжки не читали уже очень-очень давно. Буквы на корешках написаны поблекшей золотой краской, так что едва читаются. Я отдергиваю одну из тяжелых синих занавесок, так что в комнату проникает хоть чуть-чуть света. Мое внимание тут же привлекает толстая зеленая книга «Удивительные ящерицы Мадагаскара» автора Эл Роя Дженкинса.

Может ли друг Ма, Элрой, быть этим самым Эл Роем Дженкинсом?

Едва я снимаю с полки тяжелую книгу, как Ма зовет:

– Подойди сюда, парень.

Сперва я убеждаюсь, что трости у Ма в руках нет, а затем делаю несколько шагов в столовую. Ма улыбается, а трость спокойно висит себе, зацепленная ручкой за спинку одного из окружающих стол стульев. Но самый большой сюрприз заключается в том, что коробка со штампами теперь открыта! Четыре створки подняты, и внутри я вижу ворох бумажных макаронин. То, что было в коробке, аккуратно упаковали. Надеюсь, это означает, что с существами оттуда все хорошо.

Когда Ма видит, что я пожираю взглядом коробку, она ставит перед ней свою пустую сумочку старой дамы, чтобы заслонить мне обзор. Потом улыбается еще шире и спрашивает:

– Хочешь мятную конфетку?

После того жуткого бутерброда с арахисовой пастой мятная конфетка мне, может, и не помешала бы. Но я киваю исключительно для того, чтобы получить повод зайти в столовую и подобраться поближе к коробке. Одной рукой прижимая к груди книгу, я протягиваю другую Ма. Та выуживает из кучи предметов на столе маленькую красную жестянку, встряхивает, открывает крышку и высыпает все конфетки мне на ладонь.

– Э-э, мне только одну, – говорю я.

– Сунь остальные в карман, – говорит Ма. – Мне нужна эта коробочка.

Потом она выдувает из пустой жестянки мятную пыль и велит мне отвернуться.

– Зачем? – спрашиваю я, высыпая двадцать с лишним конфеток в карман штанов.

– Просто делай, как я говорю, парень, – огрызается Ма. – И глаза закрой!

Прежде чем послушаться, я бросаю быстрый взгляд на раскрытую коробку. Если я хочу завоевать доверие Ма, придется следовать ее правилам – по крайней мере до поры до времени.

– И не подглядывай, – предупреждает она, чувствительно тыча меня в плечо.

Я зажмуриваюсь и слушаю, как Ма ворошит что-то в коробке, а потом захлопывает крышку жестяной баночки. Спрашиваю:

– Теперь мне можно повернуться?

В ответ Ма подталкивает меня в сторону гостиной:

– Иди почитай свою книгу.

Вместо этого я оборачиваюсь и пытаюсь заглянуть в коробку. Она теперь стоит на полу, а ворох бумажных макаронин венчает всю ту кучу предметов, которые Ма вытряхнула из сумочки. Жестянка из-под мятных конфеток достаточно мала, чтобы уместиться у Ма на ладони. Что она могла положить внутрь? Я ищу предлог, чтобы задержаться в столовой, и спрашиваю:

– Так… вы читали эту книгу?

Ма даже не глядит на том у меня в руках. Просто начинает складывать все обратно в сумочку, причем красную жестянку из-под мятных конфеток убирает первой. Я понимаю: ей хочется, чтобы я просто ушел и посидел тихо, но решаю сделать еще одну попытку:

– На вид интересная. Написал какой-то Эл Рой Дженкинс. Вы его знаете?

– Нет.

– Точно? Книга о Мадагаскаре…

Ма раздраженно вздыхает:

– Слушай, парень. Я в жизни не читала ни одной из этих книг. На деле большинство из них даже не мои. Я просто держу их на тех здоровущих старых полках, потому что это проще, чем все выкинуть и оклеить стену обоями.