Кэйтлин и Купидон

Посвящается Иану Хантеру

за то, что всегда играл со мной в «Угадай ингредиент»

Глава 1

Она теребит свой рукав, отчего оранжевые ворсинки слетают с джемпера и кружатся в воздухе, как сигаретные искры. Щеки у нее румяные, усыпанные веснушками, а когда она улыбается – с одной стороны появляется ямочка. Невозможно не влюбиться в эту улыбку.

Вот только я почти не видела ее улыбки с тех пор, как пришла в ресторан двадцать минут назад. Я наблюдала, загибая пальцы всякий раз, когда она улыбалась: первый раз, когда вошла сюда; второй – когда официант принес ей вино; и третий – когда она заметила меня притаившейся в соседней кабинке в этом дурацком парике, от которого чешется голова.

Я напрягаю слух, пытаясь через окружающий шум голосов поймать обрывки их беседы и понять – что же пошло не так на этом свидании. Почему она сидит с таким бесстрастным видом, словно предпочла бы оказаться где-нибудь в другом месте. В зеркале, расположенном под продуманным углом недалеко от их столика несколько часов назад, я вижу, как он покачивает бокал с вином. Его рука усыпана черными волосками. Я стараюсь что-то определить по «языку тела» – он наклоняется вперед, и я слышу его смех, нервный и хриплый, а вот она ни разу не засмеялась вместе с ним.

Передо мной со стуком появляется бокал «Апероль Шприц», и кубики льда позвякивают, когда Бобби пододвигает его поближе. От Бобби исходит запах чеснока и масла; и даже от одного взгляда на него у меня начинает урчать в животе.

– Ба! Да это же Сваха! – громогласно радуется он, и я шикаю на него, поднося палец к губам. Он искоса смотрит на меня виноватым овечьим взглядом.

– Прости, – шепчет он. – Вечно забываю, что ты должна оставаться инкогнито. – А затем дергает меня за парик: черный «боб», напоминающий не столько прическу Умы Турман в «Криминальном чтиве», сколько космы Эдварда Руки-ножницы. – Не самый твой лучший, – сообщает он, качая головой.

– Спасибо, Кэп, – откликаюсь я, прикрываясь салфеткой, чтобы почесать под злосчастной штуковиной.

– Так. – Он потирает ладони. – И за кем мы сегодня шпионим?

Я показываю пальцем на кабинку позади нас.

– А, хорошенькая, – говорит он о Елене, моей клиентке.

– И умница, а главное, я знаю, что они превосходно подходят друг другу, – гордо улыбаюсь я ему.

Он смеется – легко, от души:

– Это мило, но в последнее время дела у тебя идут не так уж хорошо. Я скучаю по всем тем поцелуям.

Я шутливо пихаю его локтем в бок.

– Ни по чему ты не скучаешь! Не ты ли названивал мне каждый вечер: «Кэйтлин, уточка, пожалуйста, я не могу это выносить, они обслюнявили мою лучшую кабинку!»

– Ну это все же лучше, чем: «Кэйтлин, уточка, ты свела его с его же братом!»

– Это был не его настоящий брат! – бормочу я в ответ. – Просто кто-то очень на него похожий!

Мы замолкаем, прислушиваясь к их разговору.

– Ну, и мне пришлось сказать ей, чтобы она поставила сыр в духовку, – говорит Джеймс с усмешкой. – Это было единственное место, откуда он не вонял! Нельзя, чтобы такой вонючий сыр портил вкус прекрасного «Бордо». Что за нелепая мысль его подать!

Бобби делает гримасу, качая головой.

– Он импортер марочных вин! – шепчу я.

Бобби кивает, а затем поет себе под нос:

– Ее это особо не впечатляет…

– А она шеф-повар, – добавляю я, отстаивая свой подбор пары. Но если взглянуть на Елену, становится ясно, что Бобби прав. Ее взгляд мечется по всему ресторану всякий раз, когда Джеймс что-то говорит, а теперь она опустила глаза, пристально вглядываясь в меню.

– Он нервничает, – говорю я. – Но он забавный, клянусь!

По крайней мере, был таким, когда я звонила ему в начале недели – окончательно убедиться, что он подходит для Елены. Его работа казалась тогда такой интересной: он рассказал кучу смешных случаев, подшучивая над собой. Однажды ему заплатили, чтобы он нашел то, на чем настаивал его клиент – невероятно редкое португальское вино; а Джеймс отыскал его… на нижней полке ближайшего супермаркета. А когда он был в поездке во Франции, ему предложили подавить виноград ногами, и он уже стал разуваться, когда вспомнил, что у него на пятке бородавка.

– А ты не можешь вмешаться? – спрашивает Бобби.

Я отрицательно качаю головой.

– Не раньше, чем она сама попросит, – отвечаю я. Я знаю сигнал: Елена извинится и пойдет в уборную, а я последую за ней для выяснений. Но я действительно хочу помочь. Эта встреча не так ужасна, как та история с братом или с женщиной, которая ходила на свидания в основном с целью вовлечь людей в пирамиду сетевого маркетинга с какими-то препаратами на основе алоэ вера; но протекает как-то нехорошо.

– Иди туда и пролей бокал вина! – говорю я Бобби.

Он косится на меня:

– И как это поможет?

– Доверься мне, – слегка улыбаюсь я в ответ. Но я и сама не уверена, что это поможет.

Он поднимает руки в знак капитуляции и отступает, вытаскивая блокнот из своего полосатого фартука.

– Если я получу плохой отзыв о заведении на сайте, – говорит он, – то из-за тебя.

Я смотрю, как он идет к ним, вживаясь на ходу в свой образ «итальянского дедушки». Это никого не обманывает. Бобби утверждает, что он настоящий итальянец, иммигрант в первом поколении, и считает, что благодаря этому его клиенты возвращаются, но на самом деле им просто нравятся его смешные попытки: его волосы – копна рыжих кудрей, и он называет всех «уточками» с ярко выраженным йоркширским акцентом.

– Ах, неужели это мой любимый клиент! – восклицает он, похлопывая Джеймса по спине. Джеймс в замешательстве поднимает взгляд. Он никогда раньше здесь не был. – Могу я предложить вам что-нибудь из нашего специального меню? Может, что-нибудь для дамы?.. – Бобби протягивает руку к меню, умело опрокидывая стакан Джеймса.

Елена вскакивает, шарахаясь от вина, расплескавшегося по всему столу. Джеймс тоже вскакивает и начинает шарить в карманах, а Бобби пытается – и безуспешно – вытереть стол тонкими бумажными салфетками.

– Я знаю, что у меня где-то есть носовой платок, – гордо говорит Джеймс. Это прекрасно, так как покажет Елене, что он настоящий английский джентльмен: она называла Хью Гранта одним из своих любимейших актеров.

А затем я слышу, как она говорит:

– Погодите, что это? – Это звучит резко, и оба, Бобби и Елена, пялятся на стол. Джеймс становится пунцовым.

– Это же… это… – Я не вижу в зеркале, что у него в руке, и стараюсь высунуть голову из кабинки, чтобы разглядеть. Бобби начинает смеяться, а Джеймс с мукой в глазах смотрит на него.

– Я иду в уборную, – твердо заявляет Елена. Я следую за ней, пока три официанта несутся к столу с тряпками в руках.

– Что это было, черт возьми? – кричит она на меня, как только я переступаю порог туалета. Она стоит у раковины, уперев руки в бока.

– Хм. Вы должны сказать мне, потому что на самом деле я не видела, что произошло.

– Он вытер вино трусами, Кэйтлин! Трусами, которые вытащил из кармана.

– Какого фасона? – Это единственное, что приходит мне в голову, пока я пытаюсь найти объяснение.

– Да какая разница? – говорит она раздраженно. – Я ухожу. Я думала, что у вас это хорошо получается.

– У меня это хорошо получается! – протестую я, хотя – если подумать – Бобби прав. В последнее время я не блещу успехами.

– Вот тот мужчина, – она показывает на дверь, – не Гарри.

– Он мог бы стать Гарри, если бы вы дали ему шанс.

Елена начинает перечислять черты Джеймса на пальцах:

– Он зануда, помешанный на вине, у него монобровь…

Я перебиваю:

– Послушайте, так нечестно! Вы сказали, вам нравятся волосатые мужчины.

Она продолжает свой список изъянов:

– …Велит людям, которых впервые видит, убрать сыр в духовку, имеет фетиш на большие панталоны…

– Погодите, вы сказали «большие панталоны»? – Я вижу здесь зацепку.

– Да, огромные! Как старушечьи, в жутких розочках. Это наверняка фетишист. Мне не больно-то везет на мужчин. Я когда-то встречалась с таким парнем, он переспал с кучей женщин и хранил их лифчики как сувениры. Я пришла к нему домой, а у него их полный ящик! Он их крал, Кэйтлин. Вот потому я и обратилась к вам – чтобы отсеивать таких говнюков.

– Нет, это совсем другое! – Мой голос звучит торжествующе. – Он вполне себе Гарри!

Гарри – это мой муж. Мужчина, которого хочет каждая женщина – или думает, что хочет. Его имя превратилось в нарицательное. День нашей свадьбы был настолько идеальным, что фотографии с него стали «вирусными» в Интернете, и это помогло моему бизнесу.

Елена поднимает бровь, глядя на меня.

– Как это?

– Это панталоны его мамы! Теперь я вспомнила, что она очень недомогает. Он ухаживает за ней, каждый день навещает и стирает для нее.

– Чушь собачья!

– Вовсе не чушь! Вернитесь туда и спросите его сами. Скажите: «Я уверена, что этому имеется разумное объяснение», и он сообщит вам то же самое!

Это если он вообще еще там. На его месте я уже удрала бы со всех ног.

– Ну что ж, ладно, – неохотно соглашается Елена. – Но это не отменяет того, что он скучный. Вино – вот и все, о чем он способен разговаривать.

Теперь мы снова на твердой почве. А у меня есть испытанные фразы, чтобы помочь на скучных свиданиях.

– Знаете, на первых встречах люди редко бывают на сто процентов сами собой, – говорю я. – Они нервничают и пытаются выпендриваться. Я думаю, что с ним происходит именно это, но он удивительно подходящая для вас партия.

Елена морщит нос:

– Вот этот парень?

Я всплескиваю руками:

– Даю слово свахи! Послушайте, я не виню вас за то, что вы считаете его скучным. Я слушала разговор, и он действительно не показал себя в выгодном свете. Но доверьтесь мне, вернитесь туда, познакомьтесь с ним получше – и увидите, что он достойный человек. Он не один из ваших бывших придурков. Я ручаюсь.

Елена вытаскивает тушь и начинает подкрашивать ресницы.

– Очень надеюсь, что вы правы насчет этих панталон.

Дверь ближайшей кабинки со стуком открывается, и оттуда выходит женщина в красных туфлях на высоком каблуке.

– Фетиш на большие панталоны не так уж плох! – сообщает она. – Вы когда-нибудь пробовали втиснуться в полихлорвиниловые? Чертовски неудобно, доложу я вам!

Мы дружно киваем.

– Ладно, – говорит Елена. – Расскажите мне еще что-нибудь о нем, и я вернусь.

– Он уже рассказывал о своем аквариуме? – Вот почему я решила их свести: они оба увлечены тропическими рыбками. Я так взволновалась, когда об этом узнала. Очень редко удается отыскать двух человек среди кип заявок в моем офисе, у которых имелось бы такое узко-нишевое хобби.

Она бросает на меня удивленный взгляд:

– У него есть аквариум? А он… – Елена замолкает на секунду. – А он любит тетр?

– Да, абсолютно точно!

Я понятия не имею, любит он тетр или нет. Я предполагаю, что это порода рыбок, хотя… это может быть и видеоигра девяностых годов.

– И кроме того, Елена, когда я положила рядом ваши анкеты, я почувствовала… Удар.

– Тот чувство, которое вы ощутили к Гарри?

– То самое.

Это моя коронная фишка. «Удар Кэйтлин». Чувство, похожее на толчок в моем животе, не столько нервное вздрагивание, сколько небольшое землетрясение. Как будто земля подо мной слегка покачнулась. Впервые я почувствовала это с Гарри. Я помню, как смотрела на него и просто знала, что он будет кем-то особенным в моей жизни.

– Но это только вам решать, чувствуете ли вы к нему что-то подобное, – говорю я Елене, однако мыслями она уже не здесь – как будто я дала ей вескую причину вернуться и попытаться начать все заново. Думаю, большинство людей просто хотят гарантий, что это будет того стоить: светская беседа, первые споры, смелость отдаться в чьи-то руки, зная, что они могут в любой момент причинить боль.

– Аквариум, да? Кто бы мог подумать! – бормочет она, уже выбегая из туалета.

– На что только не ведутся люди! – говорит женщина в красных туфлях.

Я смеюсь и выхожу вслед за Еленой. Каким-то чудом Джеймс все еще сидит за столом. Теперь все вытерто, и я вижу Бобби на кухне. Он машет мне мокрыми от вина панталонами. Я бросаю на него взгляд из серии «не будь таким жестоким».

– Ты вернулась! – говорит Джеймс, когда Елена садится обратно. – Я не знал, заказать ли нам еще одну бутылку, так что взял тебе пива. Я помню, ты говорила, что любишь его.

Я усаживаюсь обратно в кабинку, улыбаясь.

– А что касается этих трусов… – начинает Джеймс. Представляю, как полыхают его щеки. – Этому есть простое объяснение…

Он рассказывает, что его мама борется с артритом, и ей трудно справляться с большинством домашней работы.

– Она больше не печет пироги, с тех пор как умер мой папа, – говорит он, пока Елена сочувственно кивает.

– Я понимаю… Давай начнем все снова? Расскажи мне о своих увлечениях… ну, помимо вина, конечно.

– Хорошо, – отзывается Джеймс. – Ну, ты можешь подумать, что это скучно, как и большинство женщин, но была ни была! Что мне терять? Это свидание нельзя испортить сильнее.

Она смеется:

– Да, действительно. Давай, рассказывай!

– У меня есть собственный аквариум.

Елена ахает, чересчур драматично.

– Не… может… быть! У меня тоже есть аквариум!

Он округляет глаза и заговорщически наклоняется вперед.

– Какая у тебя любимая рыба?

– Тетра! А твоя?

Пожалуйста, Джеймс, скажи, что тебе нравятся тетры. Я так сильно уговариваю его мысленно, что почти не слышу его ответа.

– О, я люблю тетр… но еще я по-настоящему тащусь от рыбок-клоунов.

Они начинают возбужденно болтать о разных особенностях своих рыб, и Бобби, чувствуя перемену в настроении за столом, показывает мне большой палец. Я нарочито вытираю лоб, чувствуя, как парик съезжает набок. И начинаю заправлять спагетти – они уже остыли, но это не имеет значения. Томатный соус Бобби (он называет его «красным итальянским», когда думает, что я не слышу) – лучший в городе. Болтовня и смех в кабинке успокаивают меня – скоро я смогу вернуться домой. Елена просила, чтобы я оставалась здесь только первый час. Он почти прошел, но я хочу задержаться немного подольше: Джеймс подался вперед, внимательно прислушиваясь к словам Елены, и теперь она улыбается, ее лицо освещено мерцанием свечи. Я люблю купаться в этом возбуждении, в этой химии.

Я бросаю на стол немного наличных и пишу Бобби коротенькую записку с благодарностью за вечер. Он сидит в углу и с восторгом рассказывает кому-то, как улицы Рима вдохновили его на создание оформления ресторана. Я не хочу его прерывать, поэтому выскальзываю, незаметно махнув Елене рукой.

Снаружи толпы людей вываливаются из пабов, сжимая стаканы с пивом и хохоча. Уже появляются первые признаки Рождества: Бобби украсил главный вход электрическими гирляндами, и я вижу несколько еловых лап в окнах наверху. Какая-то парочка уютно устроилась на пороге, и от их дыхания клубится пар. Они чокаются бутылками пива и чмокают друг друга в губы. Я быстро отвожу взгляд, когда они замечают, что я смотрю на них. Очередь такси выглядит заманчиво… однако я лишь плотнее обматываю шею шарфом и иду пешком. Мой дом примерно в получасе ходьбы отсюда, но мне нравится украдкой заглядывать в окна пабов, смотреть на тех, кто внутри, и ощущать общее предвкушение праздника.

Я смотрю на свое обручальное кольцо. Под светом уличных фонарей в молочном опале видны красные вкрапления. Это считается предзнаменованием неудач – иметь обручальное кольцо с опалом, но я хотела такое с самого детства. Гарри, должно быть, каким-то образом узнал об этом – возможно, от моей мамы, – и обыграл это суеверие в тот вечер, когда предложил мне войти в нашу гостиную, где и опустился на одно колено в окружении открытых зонтиков. Розовых, пятнистых, прозрачных – разбросанных по полу гостиной. Гладкий черный кот, который всегда приходил к нашей задней двери, бродил вокруг, а кольцо Гарри положил на перевернутое разбитое зеркало, которое посыпал солью. Он все продумал, даже приставил лестницу к внутренней стороне двери, под которой я прошла, не заметив[1]. «Никакой день не может быть неудачным, если я с тобой», – сказал Гарри. Я была так счастлива, что не могла перестать плакать целых два часа.

Я вспоминаю Елену и Джеймса; то, как он смотрел на нее. И стараюсь сохранить этот образ в своем сердце. Я надеюсь, что в один прекрасный день они почувствуют себя такими же удачливыми и счастливыми, как и я в тот вечер.

Глава 2

– Верити, что происходит? – пытаюсь я до нее докричаться. Телевизор включен на музыкальный канал, и на экране видна танцующая Уитни в фиолетовом платье. Я глотнула вина, ожидая, что сперва придется поморщиться, а затем медленно привыкать к терпкому вкусу. Но оно пошло на удивление легко. Я тянусь за бутылкой. Обычно она просто стоит возле моих ног, чтобы я могла обслужить себя сама. Но сейчас ее там нет. – Где вино?

Верити выглядывает из-за двери, впуская с собою ароматы расплавленного сыра.

– В холодильнике, тебе нужно долить?

– Нет, просто интересно, что это такое было.

– «Пино», по-моему, от «Маркс и Спаркс».

Она снова скрывается в кухне, а я смотрю на ковер. Это что-то новенькое. Вырезки из модных журналов, которые она использует в своей работе – обычно разбросанные по всему полу, – теперь аккуратно сложены и отодвинуты в угол. Я протягиваю руку в щель между диванными подушками, обычно набитую шоколадными обертками. Но там ничего не шуршит. Вчера вечером Верити ясно дала понять, что мне не стоит посвящать очередной субботний вечер работе. Я должна прийти к ней на чай. «И не приходи с пустыми руками», – предупредила она. Я заявилась с бутылкой хорошего вина, но холодильник уже был заполнен.

Верити устраивается рядом со мной, сжимая в руках налитую до краев чашку с нарисованным Снуппи.

– Кого ты там разглядываешь? – Верити выхватывает у меня телефон. Я уже два года подписана на «Инстаграм» Полли Ли.

– Ничего там не лайкай! – вскрикиваю я, пытаясь вернуть телефон назад.

Она смеется:

– О, я только немножко…

– Не смей!

Я заглядываю ей через плечо. Это вечеринка в честь пятого дня рождения дочери Полли. Она поставила в саду низкие длинные деревянные столики и накрыла их старинными чайными сервизами, и там были маленькие тортики «Французские причуды» на каждого едока – с выложенным мороженым именем ребенка.

– Ты веришь, что эти пирожные вегетарианские? – Верити читает заголовки доступных постов. – И без сахара.

– Я ела такие раза два… решила себя побаловать, – говорю я, погружаясь в воспоминания.

– Я бы хотела раздавить штук пять о ее физиономию! – заявляет Верити. – Кто эта самодовольная сука?

– Она не так плоха. Была пиарщицей на моей прежней работе.

– Тебе что, сделали лоботомию? Ты их всех там не переваривала!

– Ладно, – вздыхаю я. – Она действительно была жабой. Но взгляни на ее жизнь – она просто идеальна!

– Нет ничего идеального в том, чтобы жить без сахара, – помнишь, как я пробовала?

– Помню ли я? У меня остались на память шрамы!

Это было во времена, когда мы с Верити жили вместе – в крошечной квартирке на верхнем этаже, которую снимали только потому, что там имелся балкон. Пол в каждой комнате – даже в коридоре – был покрыт множеством лоскутков ткани: атласом, бархатом, денимом, и мы выживали на полуфабрикатах и вине «два-фунта-за-коробку» из нашего местного магазина. Однажды в январе Верити решила отказаться от сахара, и у нее началась настоящая «ломка».

Она продержалась ровно три дня – а на второй день я вошла в кухню как раз в тот момент, когда она разбила стакан в гневе на то, что кто-то сказал по радио.

– Неужели я чувствую запах лазаньи? – Должно быть, это очередной полуфабрикат, обычно Верити питается только ими. Верити совершенно не умеет готовить и твердо убеждена, что в свободное от работы время может заняться чем-то поинтереснее.

– Ага, поскребла, понимаешь, по сусекам, ну и вот, сообразила кое-что. – Она пытается сохранить невозмутимый вид, прежде чем разразиться хихиканьем. – А, ладно, ты же меня знаешь. Джереми приготовил это, ясно? Я просто поставила ее в духовку.

– Заставляешь своего парня для нас готовить… чистый дом… чистые бокалы для вина… по какому случаю?

Она отворачивается, глядя на экран телевизора. Теперь там показывают старое выступление «Backstreet Boys».

– Да так, просто подумала, что будет неплохо. Давненько мы не зависали у меня вместе. Давай, покажи, на кого ты еще подписана, чтобы я могла их ненавидеть.

Я хватаю свой телефон и открываю профиль Морвены Стар. Морвена Стар – это нелепое имя, но я вроде как люблю ее. Она описывает себя как «целительницу кристаллами», и ее аккаунт полон селфи и снимков ее идеально наманикюренных рук, держащих кристаллы, а также разглагольствований о том, как «опал укрепляет ауру, готовит к новому дню», тогда как цитрин помогает ей «взращивать в себе солнечный свет».

– Никто так не выглядит, занимаясь йогой, – говорит Верити, указывая на одну из фотографий, где Морвена делает прогиб назад на закатном пляже.

– Погоди, кликни вот на эту. – Я показываю Морвену со скрещенными ногами и закрытыми глазами, сидящую под деревом, и читаю подпись: – «Живите в настоящем и настоящим, проводите время на природе, подальше от телефона».

Верити фыркает от смеха:

– А чем же она снимает?

– Я знаю, что это глупо, но по крайней мере она создала бренд из своего имени. У нее миллионы подписчиков.

– Но ведь все это фальшивка, разве ты не говорила, что она местная?

Я киваю. Не ясно, где ей удается находить такие пляжи или сочные леса, так как после некоторых исследований я обнаружила, что она живет в Шеффилде. В сером холмистом городе, который так далеко от моря, что дети в жаркие дни играют в фонтанах на площади в центре города и с визгом бегают туда-сюда, а их измученные родители сидят на скамейке в парке, потягивая сидр из банок.

– Фальшивка – это ее путь к успеху. Она получает кучу денег благодаря этим постам, – замечаю я, вспоминая о собственной пастве и о том, с каким трудом я пыталась увеличить число своих подписчиков.

– Фу, это так угнетает, – отвечает Верити. – Я просто не могла бы такое делать. – Она отпивает вина. – Покажи что-нибудь, что снова поднимет мне настроение.

Я открываю папку, содержащую все наши старые снимки. Одна из нас только что закончила университет: на мне обрезанные зеленые клетчатые лосины, джинсовая мини-юбка с прорехами и синяя пятнистая толстовка, а на Верити – джинсовые шорты, неоново-желтые серьги и черный жилет. Она переживала период увлечения стилем Эми Уайнхаус, сильно затеняла глаза и красила губы в красный цвет.

– Мне тогда еще не хватало смелости уложить волосы в «улей», – говорит она, поглаживая свою прическу «афро».

Мы прокручиваем снимки вместе, пока не добираемся до более поздних. Там есть фотография, где мы с Верити на открытии парикмахерского салона. Верити пригласила туда одна из ее клиенток, бывшая жена футболиста, только что получившая солидный куш при разводе и решившая открыть собственное дело. Я в черно-белом платье до колен в тонкую полоску и туфлях на высоком каблуке, которые – судя по моему лицу – жмут, а Верити в винтажном платье семидесятых годов длиной до пола, усыпанном оранжевыми цветами. Гарри сказал тогда, что она похожа на ковер его бабушки, и Верити со смехом запрокинула голову… На заднем плане кто-то строит ей рожки. Смех Верити обычно такой громкий и бесцеремонный, что вы либо присоединяетесь к ней, либо гадаете, откуда может исходить этот странный гудящий звук.

Далее мы втроем на моей деловой вечеринке – у Гарри под глазами серые круги: он работал целыми днями, а потом помогал мне по вечерам в течение нескольких недель в ее преддверии. Все закончилось тем, что он заснул в туалете около часа ночи. На следующем снимке мы вдвоем стоим на пороге, держа в руках ключи от нашего дома, – мои волосы заплетены в косички, а Гарри весь в пыли.

Верити смотрит на мой стакан. Я отпила из него глотка четыре.

– О, тебе пора доливать! – Она встает и торопливо идет в кухню, расположенную за стеной. На ней джинсы с ярко-розовыми кисточками, свисающими с ягодиц, – они колышутся при ходьбе, как перья у танцовщицы двадцатых годов. Когда она возвращается, то сжимает мое колено – старая привычка, перенятая ею у своей бабушки. Я отмахиваюсь от нее. Лицо Гарри все еще на экране моего телефона. Верити осторожно берет телефон из моих рук и кладет на пол. – Ты никогда не догадаешься, что произошло сегодня на съемочной площадке… – И она начинает увлеченно рассказывать историю Дженны Селф, давней участницы реалити-шоу «Остров любви», которой подбирала образ на этой неделе. Ей не следовало бы говорить об этом – если хоть что-то подобное попадет в прессу, у нее возникнут большие неприятности, – но она просто ничего не может с собой поделать. Мы обе были одержимы знаменитостями еще со школы. Когда мы жили вместе, то целыми днями валялись на диване и смотрели реалити-шоу. Верити всегда анализировала наряды и внешность всех конкурсанток и говорила: «Вот бы мне приложить к ней руку…»