Филип выглядел виноватым.
– Что ж, – вздохнул он, – целое утро пропало. Как я буду рад, когда приедет мисс Макинтош.
Мне было жаль, что они с Дэви не очень поладили. Своего дядю я потом не видела весь день. Нам с Альфредом пришлось пообедать с американским послом, который проезжал через Париж в промежутке между двумя каникулами, а мой вечер был опять занят общением с женами послов из неправдоподобных стран, каких я определенно не нашла бы на глобусе. Обсуждая с ними исчезновение лакеев как вида, я снова слышала те самые пронзительные визги, которые, без сомнения, означали, что Дэви все так же горячо общается с Полиной в мезонине. Я начинала впадать в уныние.
Вдобавок к моим испытаниям утренняя почта принесла новость, что добрая, умная, невзрачная Джин Макинтош, не привлекательная для мужчин и не имеющая шансов выйти замуж, чья разумная поддержка обещала облегчить мою задачу в столь многих отношениях, не приедет. Она вышла замуж, внезапно и совершенно неразумно, за члена шайки богатых бездельников из Челси. Луиза написала мне, чтобы сообщить эту новость, явно считая себя более достойной жалости, чем я.
– Ее крестная мать оставила ей четыре тысячи фунтов и тиару. Похоже, эти модники из Челси всегда женятся ради подобных пустяков. О, Фанни!
Я знала, что Джин – любимое дитя Луизы. Она закончила письмо настоящим воплем отчаяния: «P.S. Посылаю тебе вместо нее Норти, но это будет не одно и то же».
И у меня возникла мысль, что это будет не одно и то же. Я пыталась хотя бы что-нибудь вспомнить о Норти, которую не видела со времени войны, когда мы с Луизой жили в Алконли с нашими младенцами. Ее, только начавшего ходить карапуза с волосами цвета льна, приносили в гостиную во время чаепития и заставляли петь громкие, немелодичные песни. «Буду ли я красивой, буду ли богатой?» Мы все считали ее очаровательной. Однажды Луиза рассказала мне, что Норти была зачата в отеле «Грейт-Нортерн»[34 - От англ. «Большой северный»; таким образом, имя Норти является производным от слова North – «Север».] – отсюда и ее странное имя. Мои дети хорошо ее знали, поскольку часто гостили у Форт-Уильямов в Шотландии. Я заметила, что их суждения о ней были весьма пренебрежительными. «Норти старомодная», «Норти, как всегда, хнычет». – «Хнычет?» – «Да, ее глаза всегда полны слез». – «По поводу чего?» – «Да всего».
Бэзил мог бы описать мне ее, он хорошо умел характеризовать людей. Негодный Бэз – в Испании, в Испании. Я наконец получила от него листок бумаги, грязный и мятый, словно проведший много недель в кармане брюк, с барселонской маркой, на котором было написано: «Я не смогу пообедать с тобой в субботу. Все новости при встрече. С любовью, Бэз».
Я размышляла, не поступлю ли скверно, если как-нибудь откажусь от этой Норти, несмотря на то что у меня не было другого кандидата, а я уже ощущала потребность в секретаре. Затем мой взгляд упал на конверт письма Луизы, и я увидела, что она нацарапала нечто почти неразборчивое на обратной его стороне, в результате чего я поняла, что Норти уже в пути, на грузовом судне для перевозки скота, следующем из Глазго через что-то – через что именно, я не смогла прочитать.
– Пожелаем ей удачи, – произнес Филип, когда я рассказала ему об этом. – Во сколько ваш дядя покинул мезонин вчера ночью?
– Примерно в половине четвертого, – ответила я. – Я их слышала. Судя по звукам, миссис Юнгфляйш принесла шампанское.
– Я беседовал с Милдред, она говорит, это было любопытно – Полина и мистер Уорбек восхитительны вместе, они судачили о двадцатых годах. На вашем месте я бы положил всему этому конец, это лишь продлевает агонию. Милдред утверждает, что Полина, которая уже начинала скучать, буквально обрела второе дыхание.
– Мы должны дать ему время, Филип. Он пробыл здесь всего два дня – я уверена, что в конечном счете он все уладит, он ведь умный.
– Хм… Сомневаюсь.
В глубине души сомневалась и я.
Вскоре появился Дэви, сияющий и оживленный, совсем не похожий на человека семидесяти лет, который не спал до половины четвертого утра.
– Извините, я опоздал. Только что приходил доктор Лекер, чтобы сделать мне инъекцию бычьих мозгов.
– Значит, ты его нашел?
– Он умер. Но его сын продолжает жить в том же самом доме, с тем же самым консьержем. Париж уникален в том смысле, что тут ничего не меняется. Если бы я не потерял книжку с адресами, то обнаружил бы всех тех милых друзей или по крайней мере их детей.
– А что с маркизом и академиком?
– Оба отсутствуют. Надеются увидеть меня, когда я приеду в следующий раз. Лекер был для меня очень важен… Боже мой, каким измученным я чувствовал себя сегодня утром… та жизнь, которую вы тут ведете… я не ложился до четырех часов!
– Я слышала, как ты взвизгивал, – неодобрительно произнесла я.
– Жаль, что ты не зашла. Полина была на пике своего успеха. Мы, в числе прочего, разбирали историю жизни Сумасбродки, и теперь, конечно, все они жаждут познакомиться с тобой.
Филип выразительно посмотрел на меня.
Я спросила:
– Надеюсь, ты хорошо поужинал? – Дэви был привередлив в отношении еды.
– Не очень. Плохо размятый картофель – в наши дни этому нет оправдания. Однако довольно о пустяках, как бы приятны они ни были. Я правильно сделал, что вник в нашу проблему основательно, и, по правде говоря, придумал ее решение только поздно ночью, после нескольких бокалов вина.
– Решение?
– Да. Оно очень простое, но это, надеюсь, ничуть не делает его хуже. Как верно заметил Филип, Полину невозможно выкурить отсюда голодом, как нельзя выкурить и чтением морали. Мы должны выгнать ее скукой. Проблема, как удержать всех этих герцогов, Ротшильдов и бесчисленных графинь от визитов к ней. С другой стороны, я полагаю, что светская жизнь тут построена на «массовке», на тех мужчинах в белых пиджаках, которые ходят с вечеринки на вечеринку, разнося новости?
– Да, действительно, – кивнул Филип, – и с каждым днем все интенсивнее.
– Вам следует раздобыть одного такого, которого видят на всех больших приемах. «Которого видят» – ключевые слова. Знающего всех в лицо, но, самое главное, они должны хорошо знать, что он их знает. Поставьте его на ступеньках, ведущих в мезонин, с бумагой и карандашом в руках, и велите записывать имена посетителей Полины – он может даже спрашивать их об этом, когда они начнут входить, – причем очень акцентированно, чтобы всем было ясно, что он делает. А тем временем вы, Филип, должны распустить слух, что те, кого заметят среди завсегдатаев мезонина, не будут приглашаться никуда в течение Визита. Я думаю, вы обнаружите, что это сыграет свою роль.
Филип громко рассмеялся – Дэви присоединился к нему, и некоторое время оба покатывались со смеху.
– Чудесно, – произнес Филип.
– Я и сам думаю, что это замечательно.
– Но о каком визите речь? – уточнила я, нервничая.
– Не обязательно конкретизировать, – ответил Филип, который теперь проявлял истинную утонченность характера, принимая план Дэви с искренним одобрением. – Слово «Визит» с большой буквы «В» в Париже действует магически. Для gens du monde[35 - Светские люди (фр.).] оно как шум битвы для воина. Они никогда не рискнут упустить его, точно храбрый Крийон[36 - Известный французский военачальник XVI века, которого Генрих IV называл смелым из смелых. Его храбрость стала нарицательной.], ради того, чтобы просто провести несколько веселых вечеров с Полиной. Прежде было признаком социального краха, если тебя не видят в этом мезонине – отныне же ходить туда станет социальной смертью. Я бы отдал что угодно, чтобы самому додуматься до вашего плана – вы просто гений. Поле будет расчищено через полчаса.
– Все должно быть организовано как следует, – заметил Дэви.
– Да, разумеется. Мы не позволим себе выпалить без подготовки, так оно не сработает. Я позвоню местным сплетникам, каких знаю. Затем пойду и задействую месье Клемана. Он наш человек, железной рукой правит консьержами с авеню дю Буа и главное звено в той округе. Весь Париж его знает. Итак, у меня напряженный день, пожалуй, мне лучше поскорее приступить. Я горячо вас поздравляю, – сказал он Дэви и удалился.
Дэви самодовольно произнес:
– Надеюсь, теперь ты сожалеешь, что подозревала меня в переходе на другую сторону.
– Дэви… я смиренно прошу прощения.
– Впрочем, я не обидчивый. Но ты понимаешь, как все было. Мне пришлось выяснить, что за людей она у себя принимает. Существует много занятных и очаровательных людей, которым наплевать на какой-то Визит и которые не стали бы ожидать, что их туда пригласят, если таковой состоится. Например, доктор Лекер. Однако те ее друзья не такие. Как я уже тебе говорил, я понимаю французов.
Глава 5
План Дэви не мог быть запущен раньше чем через день-два. Когда месье Клеман понял, для какого дела его нанимают, он потребовал серьезное вознаграждение. Указал на то, что знакомые леди Леон используют его то в той, то в другой ипостаси; если они заподозрят его в измене в пользу les Anglais[37 - Англичан (фр.).], он может потерять много прибыльных приглашений и сделок, от которых зависит его пропитание. Филип после долгого совещания с ним вернулся, чтобы доложить и объяснить это нам с Дэви, и заметил, что на самом деле ни один парижанин, особенно из тех, кто живет в районе месье Клемана, не отважится настроить его против себя. Во время войны он был королем черного рынка и теперь остался незаменим для таких вещей, как добыча дефицитных билетов на поезд или в театр, и в плане своей способности в два счета удовлетворить любые запросы – от неограниченного количества виски до дипломированной медсестры, не говоря уже о других, более зловещих предметах потребления. Несомненно, будучи на короткой ноге с полицией, месье Клеман знал все о частной жизни обширного сектора местного сообщества. Филип намекнул ему, что он не будет сильно рисковать, выполняя наше поручение, и добавил, что мы со своей стороны обязаны принять в расчет то вознаграждение, которое он получит от людей, желающих, чтобы он держал в секрете тот факт, что они уже собирались посетить леди Леон. После долгих, трудных переговоров и двойного блефа с обеих сторон Филип снизил его запрос до 500 фунтов. На этом они пожали друг другу руки. Месье Клеман, теперь расплывшийся в улыбке, сказал, что, возможно, это кажется дороговатым, но он гарантирует, что работа будет безупречна. Филип затем полетел в Лондон и с трудом убедил сильных мира сего выделить эту сумму из секретных фондов. Все эти переговоры приходилось вести без ведома Альфреда, который, конечно, никогда бы не допустил их.
Наконец сцена была готова. Дэви, Филип и я были зрителями, водворившимися за муслиновыми занавесками у окна в спальне Филипа. Его квартира располагалась над помещением привратника, имела хороший обзор как двора, так и улицы и находилась в выгодной позиции. Отсюда можно было наблюдать и оставаться незамеченным.
– Я так не волновалась со времен одурманивания голавлей с дядей Мэттью[38 - Отсылка к роману Н. Митфорд «В поисках любви».], – призналась я Дэви.
Месье Клеман, с носом пьяницы и подчеркнуто скорбной миной, обосновался возле лестницы на мезонин. По какой-то причине не только сам он был одет с головы до ног в чернильно-черное, но и листы бумаги, которые он держал наготове для записывания преступных имен, были с траурной каймой, как те, что выкладывались на французских похоронах, для того чтобы прихожане ставили на них свои подписи. Нет сомнения, что листы эти и были прихвачены с каких-то похорон, как предположил Филип, поскольку месье Клеман служил, конечно, церковным сторожем. (Еще одной его работой по совместительству была должность помощника палача.)
Вскоре группа сплетников леди Леон элегантно профланировала во двор. Пятеро или шестеро, все они, похоже, прибыли вместе и были увлечены беседой. Высокий властный мужчина начал что-то излагать, остальные сгрудились вокруг него, смакуя его слова. Еще два человека вошли с улицы; они присоединились к группе, обменялись с остальными рукопожатиями и были, очевидно, введены в курс дела, после чего рассказчик продолжил свое повествование. Внезапно, поглядев вокруг, словно желая проиллюстрировать какой-то пункт рассказа, он заметил месье Клемана. Резко замолчав, он схватил за руку молодую женщину и указал ей в ту сторону. Все обернулись и посмотрели. Оцепенение. Замешательство. Полет фантазии. Бегство. Никогда еще голавли не были так основательно одурманены. Раскрыв рты, они упорхнули прочь и исчезли в людском потоке Фобура.
После этого инциденты следовали один за другим. Известный педераст хлопнулся в обморок, увидев месье Клемана, и был поднят в мезонин. Женщины вскрикивали, лишь немногие сохраняли хладнокровие и требовали разрешения расписаться в нашей книге. Никто другой не приближался к леди Леон. Постепенно интервалы между посетителями становились все длиннее. В восемь часов, когда обычно в мезонине было особенно оживленно, ни одна персона не проходила через наши ворота.
– Трюк удался, – улыбнулся Филип. – Все телефоны в Париже, вероятно, заняты. Пожалуй, я пойду и отдам старому злодею его преступно нажитые деньги, а затем мы сможем поужинать. Хорошая работа! – обратился он к Дэви.
