Молодой человек сел, но, по-видимому, от волнения не мог в течение нескольких секунд проговорить ни слова.
Наконец, сделав над собой огромное усилие, он начал:
– Простите великодушно, что я позволяю себе отрывать вас от занятий… вообще беспокоить вас…
– Но вы ведь, господин Беловодов, явились ко мне по делу?
– Ах, если бы я мог наверняка знать, быть вполне уверенным, что по делу! – вырвалось у молодого человека.
Путилин несколько удивленно и очень пристально поглядел на странного визитера.
– Простите, я не вполне понимаю вас… Скажите, что привело вас ко мне?
– Ваша слава гениального сыщика и репутация гуманнейшего, добрейшего, сердечного человека.
Путилин мягко улыбнулся, наклонив свою характерную голову.
– Спасибо на добром слове, но… к кому же из «меня двоих»: к умному сыщику или к сердечному человеку – привела вас судьба?
– К вам двоим, monsieur Путилин. Я в глубоком отчаянии, и верьте, что вся моя надежда только на вас.
– В таком случае давайте поговорим. Расскажите ясно, подробно, в чем дело.
И Путилин, приняв свою любимую позу, приготовился слушать.
– Рядом с нашим имением Н-ской губернии находилось и находится до сих пор богатейшее имение Приселовых. Владельцем его являлся отставной гвардии ротмистр Петр Илларионович Приселов, человек женатый, имевший всего одну дочь Наталию. Жили они открыто, роскошно, богато. Мы водили домами самую дружескую хлеб-соль. Я был старше Наталии Приселовой ровно на пять лет.
Оба – подростки, мы были настоящими друзьями детства, играли, возились летом в великолепном парке, иногда даже дрались… Частенько до нас долетали отрывистые фразы из бесед наших родителей: «Эх, славная парочка! Впоследствии хорошо бы окрутить их». Вскоре, однако, посыпались несчастья. Скончалась от тифа мать Наташи, госпожа Приселова. Не прошло и года, как Наташа сделалась полусиротой, как вдруг новое горе обрушилось на ее бедную головку: на охоте ее отец, Петр Илларионович Приселов, опасно ранил себя выстрелом из ружья и через четыре дня, в тяжелых мучениях, скончался. Перед смертью он успел сделать духовное завещание такого рода: все свое состояние, движимое и недвижимое, он оставляет своей единственной дочери Наталии. Опекуном ее, и позже – попечителем, он назначает своего родного брата Николая Илларионовича Приселова. Наталия по окончании института должна поселиться в доме дяди-опекуна. Все огромное состояние, свыше миллиона, она имеет право получить от опекуна-дяди не ранее или ее замужества, или достижения совершеннолетия.
В это время Наташа кончала Н-ский институт, я – Н-ское привилегированное учебное заведение. Сначала мы виделись довольно часто: на балах, в спектаклях-концертах. Детская дружба перешла мало-помалу в любовь. Мы полюбили друг друга со всей красотой и силой первой молодости.
Несколько времени тому назад Наталия Петровна, окончив институт, поселилась в доме опекуна-дяди. Я стал бывать там, но с каждым разом замечал, что опекун-дядя относится ко мне явно враждебно. Причина такой холодности для меня была совсем непонятна. Ведь ему отлично были известны те дружеские отношения, которые связывали наш дом с домом его погибшего брата. Дальше – больше, мне чрезвычайно тонко, но вместе с тем и чрезвычайно категорически дали понять, что мои дальнейшие посещения нежелательны. Для меня это было неожиданным ударом. За Наташей был учрежден удивительно бдительный надзор, так что нам очень часто не удавалось обменяться и двумя словами. Около нас неизменно кто-нибудь торчал. За последнее время я стал замечать, что Наташа выглядит совсем больной. Вялая, апатичная, она произвела на меня несколько раз впечатление человека, пораженного серьезным недугом… На мои вопросы, что с ней, она отвечала, что сама не знает, что с ней делается.
– Так, слабость… головокружение…
– Но отчего же, отчего же? – допытывался я, с мучительной тоской и тревогой вглядываясь в дорогие мне черты лица.
– Право, не знаю, милый… – тихо, чтобы никто не слыхал, отвечала она.
А вот недели две тому назад, когда я приехал, меня прямо уже не приняли.
– По случаю болезни барышни никого не принимают, – проговорил лакей, захлопывая перед моим носом массивную дубовую дверь.
И в течение десяти дней я получал все тот же ответ… А вот сегодня я решил приехать к вам.
– С какой целью, мой бедный юный друг? – тихо спросил Путилин, заметив крупные слезы, катившиеся из глаз молодого человека.
– Потому что… потому что вчера мне пришла в голову мысль, может быть, и сумасшедшая, что мою невесту – пока еще только перед Богом…
И, близко наклонившись к великому сыщику, Беловодов что-то тихо прошептал.
Путилин отшатнулся от него, слегка побледнев.
– Почему вы это думаете? На чем основываете вы ваши подозрения?..
– Сам не знаю… сам не знаю… – с отчаянием вырвалось у молодого человека. – Какой-то таинственный голос мне шепчет.
– Этого мало, голубчик.
– Я сам чувствую это, но, однако, этот таинственный голос во мне так силен, что я сегодня утром почти было решил обратиться к властям с формальным заявлением моих твердых подозрений.
– И сделали бы непростительно и непоправимо опрометчивый шаг, который мог бы исковеркать всю вашу карьеру. Вы по образованию сами юрист. Разве вы не знаете, чем пахнет выдвижение такого обвинения лицу, пользующемуся видным общественным положением?
Путилин потер лоб ладонью и нервно прошелся по кабинету.
– Я очень рад за вас, голубчик, что вы обратились прежде ко мне. Откровенно говоря, все это дело меня очень заинтересовало, и я постараюсь сделать все, от меня зависящее. Скажите, сколько лет мадемуазель Приселовой?
– Двадцать.
– Точнее, точнее! Двадцать лет и сколько месяцев? Вернее: через сколько времени она вступает в совершеннолетие?
– До совершеннолетия ей осталось около полутора месяцев.
– Так… так. Скажите, из кого состоит семья дяди-опекуна?
– Он, еще далеко не старый, любящий широко пожить и пожуировать, и его сестра, старая дева, ханжа, принимающая монашек со всех монастырей России.
– Последний вопрос: вы не знаете, кто лечит больную? Какой врач?
– Совершенно случайно я узнал его фамилию. Это доктор Z.
При этом имени Путилин вздрогнул и подался вперед.
– Кто? – спросил он в сильнейшем изумлении.
– Доктор Z., довольно известный.
Путилин овладел собою и совершенно спокойно сказал молодому человеку:
– Отлично. Я берусь расследовать неофициально ваше дело. Ждите от меня уведомлений и пока не предпринимайте ровно ничего. Понимаете? Ровно ничего.
Я в роли пособника преступления
Я только что приехал после посещения больных и успел переодеться, как ко мне вошел мой знаменитый друг.
– Держу пари, что-нибудь новое, загадочно-необыкновенное? – шумно приветствовал я его. Лицо Путилина было угрюмо-сосредоточенное.
– Ты не ошибся. Важно – новое. И новизна заключается в том, что сегодня я приехал к тебе не как ближний друг-приятель, а скорее, как следователь-допросчик.
