– Ну а если заплатит? – спросил добросердечный Джонс.
– Кто, матушка Флюк? Можете не беспокоиться. Я скажу Бердси, чтобы он переселил ее в тот маленький домик, который построили для бармена, когда он женился, перед тем как отправиться на фронт. У меня-то самого бармена нет, да он мне и не нужен. По правде говоря, это не дом, а просто развалюха – никто им сто лет не занимался, – но матушка Флюк в любом случае не протянет долго, так что ей без разницы. Я скажу Бердси, чтобы он накинул вам за аренду пару шиллингов, а со старухи не возьму ни цента. Потом я договорюсь с Бердси, и все будут довольны.
Джонс, оценив моральные и финансовые тонкости этой сделки, допил пиво и кивнул. Пресловутого Бердси он так и не увидел, но к концу дня они утрясли все детали, в том числе – что именно из обстановки дома миссис Флюк оставит Джонсу, а что перевезет в новое жилище, расположенное чуть дальше по улице. Джонс даже помог выселенной им старушке погрузить пожитки на две ручные тележки, предоставленные, соответственно, ее дочерью, миссис Пэшен, и ее соседкой, миссис Пайк. Правда, с самой миссис Флюк он не увиделся, поскольку она заранее отбыла в свой новый дом, чтобы на месте распределить перевезенное добро. Миссис Пэшен слегка успокоила взыгравшую совесть Джонса, заметив, что ее мать «будет только рада держаться подальше от Бердси, который каждый понедельник является к ней за арендной платой, и как раз в тот момент, когда у нее в ведре кипит белье, а печь требует растопки!»
Семья Пэшен оказалась его ближайшими соседями. Они знали про аэропланы, но никогда не видели автобусов и считали, что беспроводной телеграф и пылесосы противоречат воле Божьей. Вообще, о том, чего хочет или не хочет Создатель, местные жители, как обнаружил Джонс, имели самые подробные и безошибочные сведения.
На второй день он телеграфировал в Лондон с просьбой выслать ему новую кровать и кое-какие хозяйственные мелочи, после чего начал осваивать свой дом. Джонс снова попытался писать книгу, но это было бесполезно. Он был полностью истощен. Кроме того, его охватила тревога. В конце концов Джонс отложил материалы в сторону, спрятал пишущую машинку под кроватью и стал ежедневно совершать прогулки и изучать местность, стараясь не думать о работе и надеясь, что новые идеи возникнут сами, если он не будет на них зацикливаться.
Окрестности деревни не представляли собой ничего примечательного, хотя и выглядели приятно. Его любимый маршрут проходил по болотистым лугам у подножия холма Гутрум-Даун и дальше по зеленым склонам, сплошь поросшим вереском и бурлившим мелкими ручьями.
В траве часто попадались гадюки и медяницы. Эти твари, как скоро выяснил Джонс, наводили ужас на местных жителей, кроме матушки Флюк, которая, если верить слухам, заставляла их плясать на кончиках хвостов при лунном свете и даже составлять своими телами имена темных духов, корчась на земле во время ночных шабашей.
Поговаривали также, будто миссис Флюк посещал сам дьявол и заключил с ней договор в том самом доме, где жил теперь Джонс. Писатель нашел это довольно любопытным, хотя в самом домике, чистом и хорошо ухоженном, с видом на сельские поля, не было ничего мрачного и зловещего. Что касается миссис Флюк, то, судя по рассказам ее дочери, это была бедная, честная и достойная старушка, которую почем зря оклеветали злые языки.
– А вы подождите, пока они поссорятся, – посоветовала ему соседка, бесхитростная миссис Пайк.
Тихая и опрятная миссис Пайк страдала косоглазием, но, если не считать этого недостатка и ее очаровательного сына, белокурого паренька лет девяти или десяти, худосочного и более умного, чем оба его родителя, Джонс не видел в ней ничего примечательного. В знак своего расположения миссис Пайк присылала ему мальчика с овощами из собственного огорода. Джонс, обожавший зелень и бобы, отвечал ей шоколадом и бананами из местной лавки. Но когда попытался заплатить за зелень, миссис Пайк расплакалась.
Вскоре ее постоянное внимание стало напоминать льстивое угодничество, хотя и не столь навязчивое, чтобы раздражать. Видимо, самое большее, на что она надеялась, это увидеть, как Джонс приподнимет шляпу, встретившись с ней на деревенской улице. А такое случалось часто, если он выбирал маршрут через деревню в сторону большого поместья с парком. Джонс пытался выяснить историю этого особняка – похоже, в нем уже давно никто не жил, кроме сторожа, – но жители Саксон-Уолл отличались редкой и по мнению Джонса, любившего собирать разные истории, возмутительной скрытностью. Ему сказали, что это Неот-Хаус, и больше ничего.
Постепенно его желание писать книгу стало угасать. Джонс больше не вытаскивал ее по два раза за день, чтобы, тяжело вздохнув, убрать обратно. Он рано ложился и хорошо спал. Никогда еще у него не было такой мирной и спокойной жизни. Джонс жил очень экономно и почти не тратил денег. Письма к нему не приходили: никто не знал его нового адреса, кроме жены, уже скучавшей в Ницце, и сотрудников магазина, которые отправили ему кровать и другие вещи. Издатель тщетно звонил ему в лондонскую квартиру. Наконец он перестал быть Ганнибалом Джонсом, автором бестселлеров, не выносившим собственные книги, и стал просто мистером Джонсом из Саксон-Уолл, абсолютно безвестным, но счастливым.
Глава II
«Должен признаться, что изучение англосаксонских законов повергает меня в состояние умственного хаоса. Я понимаю значение отдельных слов; могу разгадать, хоть и не без труда, смысл некоторых фраз. Но все в целом остается для меня полной загадкой».
Чарлз Пламмер. Жизнь и время Альфреда Великого
Прожив в деревне более шести недель, Джонс приобрел обширные, хотя и неглубокие познания в местной жизни. Например, он был в курсе, что в полумиле от домика викария находятся руины замка, но кто в нем жил и почему он оказался заброшенным, оставалось тайной. Слышал и про поместье на другом конце деревни, Неот-Хаус, стоявшем на дороге к побережью, и о том, что на его земле имеется некий «вдовий дом», где живут две сестры, незамужние дамы, которых в деревне знали как мисс Харпер и мисс Фиби. Мнение местных жителей об этой паре зависело главным образом от того, как они относились к их ручному козлу. Животное по кличке Джеральд («плод неразумной страсти бессловесных тварей», как говаривали мисс Соммервилл и мисс Роуз) свободно перемещалось по дому и сопровождало хозяек во время уличных прогулок и походов в магазин. Среди завсегдатаев «Долговязого парня», куда Джонс регулярно заглядывал утром и вечером, чтобы пропустить стаканчик превосходного эля, Джеральда считали чуть ли не новым воплощением «козла отпущения» из Библии и взирали на него почти с благоговением. Другие, более многочисленные, лишь неодобрительно покачивали головами и что-то бормотали себе под нос, а третьи, самые смелые, во всеуслышание заявляли о «раздвоенном копыте» и интересовались, что происходит за стенами «вдовьего дома» в ночи полнолуний.
Однажды днем, заглянув на почту, Джонс познакомился с обеими дамами и их козлом. Он зашел купить свежий табак, а они – почтовые марки и моток бечевки. Местная дворняжка, болтавшаяся у дверей, залаяла на животное, и коза – а это существо было женского пола, – ничуть не испугавшись, метнулась в ее сторону с такой силой, что вырвала поводок из рук мисс Фиби. Прежде чем разгневанная мисс Харпер успела вмешаться, Джонс отогнал собаку метко пущенным камнем и снова вручил поводок мисс Фиби.
В награду за этот поступок его пригласили зайти на чашку чая во «вдовий дом». Приглашению предшествовал короткий обмен репликами между двумя сестрами и миссис Гэнт, почтмейстершей и хозяйкой лавки в одном лице.
– Как ты думаешь, нам нужны чизкейки, сестрица?
– Нет, сестрица. Я приготовила их утром, пока ты занималась фасолью.
– Тогда мы возьмем у вас баночку клубничного варенья, миссис Гэнт.
– Спасибо, мэм. Восемнадцать пенсов, мэм. Спасибо, мэм.
– Что-нибудь еще, сестрица? Кекс с тмином?
– Джентльмены не любят кексы с пряностями, сестрица! А у нас в доме найдется десяток яиц?
– Конечно, сестрица. Бердси прислал их сегодня утром.
– Тогда все в порядке. Не хотите зайти на чашечку чая, мистер Джонс?
После чая он задержался в гостях дольше, чем рассчитывал, поскольку сестры начали сплетничать о деревне и о Неот-Хаусе. Джонс узнал, что владельцем дома являлся девятилетний мальчик, – по словам сестер, молчаливый и угрюмый, с грубым лицом, – который учился в Сассексе, а на каникулы уезжал в Лондон с одним из своих опекунов.
– Бедное дитя, ужасная история! Неудивительно, что он вырос таким замкнутым, – тараторила мисс Харпер. – Его мать, миссис Миддлтон, умерла сразу после родов, а отец – три недели спустя, якобы от горя. Хотя, полагаю, дело было совсем в другом: он сам лишил себя жизни. Ужасный конец.
– Все это чепуха, сестрица, – возразила мисс Фиби. – Не забывай, что у нас есть заключение доктора.
– Вот как? И что сказал доктор? – поинтересовался Джонс, плохо понимавший, каким образом врач мог определить, что мистер Миддлтон «умер от горя».
– Доктор Кревистер сначала думал, что это сердечный приступ, вызванный несварением желудка, – ответила мисс Фиби, – но потом они прооперировали его на аппендикс, и неудачно.
– Глупости, сестра.
– Но он был болен, сестрица, очень болен! Ты ведь помнишь, что говорила миссис Пэшен?
– Да, однако это еще не означает, что он не мог себя отравить.
– А доктор так не думает. К тому же мистер Миддлтон не так уж любил свою жену.
– Почему вы так решили? – с любопытством спросил Джонс.
– Потому… – с готовностью начала мисс Харпер, но сестра сразу призвала ее к порядку:
– Перестань, Софи! Мистеру Джонсу неинтересно знать про все эти скандалы.
– Еще как интересно! – воскликнула мисс Харпер. – Все любят слушать про скандалы. Мне продолжать, мистер Джонс? Конечно, если вы хотите.
Мисс Харпер вздернула очки в золотой оправе и бросила раздраженный взгляд на сестру. Но в следующий момент ее лицо просияло от удовольствия, поскольку Джонс неуверенно пробормотал, что действительно любит скандалы, когда в них нет злого умысла.
– Ну, вот видишь! – воскликнула она. – Что бы делал Шеридан, если бы все были такими щепетильными, как ты?
– А это имеет какое-то значение, сестрица?
– Разумеется! Что, по-твоему, я должна ставить в школе для девочек на Рождество? Даже викарий одобряет Шеридана.
– Пусть так, но позволь тебе напомнить, что наша дорогая мамочка всегда была против Шеридана. Не припомню, Софи, чтобы у нас дома хранилась хоть одна его книга.
– Ты путаешь его с Шелли, сестрица. Или с Шекспиром.
– Еще один безнравственный писатель, – сердито буркнула мисс Фиби.
Джонс вмешался и мягко напомнил о теме беседы.
– Так что это за скандал, связанный с мистером Миддлтоном? – спросил он.
Мисс Харпер с доверительным видом подалась вперед и быстро ответила, не обращая внимания на неодобрительные гримасы мисс Фиби:
– Я слышала, он изменял своей жене!
