В рыжих отсветах небес
Весь мой праздничный, осенний,
Непрощающийся лес!
«Кто-то придумал, что тридцатого мая…»
Кто-то придумал, что тридцатого мая
Мне будто бы стукнуло пятьдесят.
Зачем их считают, не понимаю, —
Года, как яблоки в листьях, висят.
Какой из них выбрать —
из тех, неновых,
Мальчишеских, высвеченных пургой,
Когда в полярных снегах двухметровых
Ты землю слышать умел под ногой?
Тот, в серых бомбах и минах под Жиздрой,
Когда в беспомощности немой
Ты отдал за полминуты полжизни?
Или, может, сорок седьмой,
Когда тебя пели тамтамы и трубы
И все языки унесли потом?
Или тот, когда первые девичьи губы
Ты открыл потрясенным ртом?
Вернуть их нет никакого средства —
Все, как яблоки, падали навсегда,
Но, что там – ожог, удача, беда, —
Каждый чем-то остался в сердце.
И жизнь моя вновь мне сейчас видна,
С ошибками, может быть, и грехами,
Но сердцем, помыслами, стихами
Людям вся она отдана.
А если бы люди могли бы,
Как в кино, возвращать невозвратный путь, —
Что, как мне бы дали на выбор,
Какой из годов навсегда вернуть? —
И вдруг понимаю я, холодея,
Что даже без самых горьких лет,
Оставивших кровоточащий след,
Я был бы сегодня душой беднее.
Пусть сердцу трудно – оно не скажет.
Пусть шумы его иногда басят,
Но я не прошу никаких поблажек,
Черт с ними, с годами. Беру пятьдесят.
«Нет, внешне ты совсем нехороша…»
Нет, внешне ты совсем нехороша.
Но привлекла к тебе не жалость —
Испуганной и щедрой показалась,
Окликнула меня твоя душа.
Когда же я в ответ попытку сделал
Поглубже в эту душу заглянуть,
Меня глухая охватила жуть —
Насколько у тебя прекрасней тело.
«Это будет вот так…»
Это будет вот так:
будут звезды бесчисленно падать.
Разбежится гроза,
а закат еще жив в полумгле…
Будешь ты повторять мне:
«Не надо, не надо, не надо…»
Я возьму тебя за руку
и поведу по земле.
И рука твоя станет доверчивой,
доброй, послушной.
А земля будет разной —
радушной, чужой, равнодушной…
Это что за река? Это Нил, Енисей или Волга?
Как дрожат под ногами тяжелые плиты моста…
Я люблю тебя, слышишь?
Всю жизнь. Беспощадно. Безмолвно.
Звезды тихо уходят домой.
Холодеет. Рассвет.
И в руках пустота.
«Вот когда засыпает Москва и дождем…»
Вот когда засыпает Москва и дождем
Пишет имя твое на заборе —
Заливает мне душу, врывается в дом
Море, голое море. Твое беспощадное море.
Хочешь, встанем на лунной дорожке,
Так, чтоб не расплескать луча…
Ты прижалась ко мне, я рукою сторожкой
Слышу влагу ночного плеча.
А вокруг темный,
теплый,
вздыхающий мир поднебесный…
И поплыть,
и забыть о московской тоске.
И проснуться, обнявшись,
на утреннем зябком песке
В бухте той,
кроме нас,
никому не известной.
