Гаснет луч пурпурного заката

1. Мрачное узилище

Процедуру развода арестованных по камерам Борис знал по кино, даже сам на какой-то пробе играл конвоира. В жизни всё оказалось похоже.

Конвоир подвел его к двери, вынул из кармана связку ключей, открыл дверь:

– Проходи.

Комната от силы восемь на восемь, две кровати, окно с решеткой, в центре стол, за которым чахлый субъект в очках читал книгу. «Явно не разбойник-душегуб, скорее Раскольников», – отметил про себя Борис и поздоровался:

– Привет. Я – Борис Аристов.

Человек за столом оторвался от книги:

– Привет. Ты здесь в первый раз?

– В первый.

– Догадался. Здесь сначала называют фамилию, потом имя. Я – Треугольников Аристарх. Ты по какой статье?

– Хулиганство.

– В чем обвиняют?

– Ходил голым по улицам.

– У нас редко кто ходит голым по улицам. Как тебя угораздило?

– Глупая получилась история. Я приехал вчера вечером. Остановился в гостинице «Голубой источник». Знаешь такую?

– У нас есть и похуже.

– «Голубой источник», а в душе воды ни голубой, ни зеленой. У одних «с корабля – на бал», а у меня – с поезда – в баню. «Городские центральные бани».

– Звучит красиво.

– Красиво, – согласился Борис. – А на поверку – так, помывочный пункт. Поплескался в душе, помыл голову в шайке. Смотрю, остался один. Выхожу в раздевалку. А там сюрприз: вещички мои исчезли. Прыгаю, как папуас у костра, соображаю, что делать. И потом на выход. Шествую по улице в натуральном виде. Холодно и непривычно. Спрашиваю у прохожего, как пройти до отделения милиции? А он мне: Не стоит вам по этому поводу беспокоиться. Они сами вас найдут.

– Эти точно, найдут, – вздохнул Треугольников.

Борис понял, что его сокамерник с работой милиции знаком.

– Нашли. Пяти минут не прошло, как явились на мотоцикле с коляской. Повезли в отделение. Там дежурная естественно – девица. Лейтенант. Спросила, как я разделся: по глупости или по хулиганке. Я ответил нейтрально: «так получилось». Она вздохнула и сказала, что так действительно иногда получается. Потом пришел майор и объяснил мне, что я нарушил общественный порядок и надо составить протокол. А для того чтобы составить протокол, нужно опросить работников бани.

– Это верно. Нужно.

– Потом отвезли в тюрьму.

– Тебе повезло. В твоем положении лучше в тюрьму, чем в психушку. Из тюрьмы ты хоть когда-нибудь да выйдешь. Откуда одежонка?

– Дали здесь. Думаю, сняли с покойника.

– Точно. Тут у нас недавно один помер. Болел, говорят. Глядишь, болезнь и не заразная. Была у собаки хата, дождь пошел – она сгорела.

– А у меня и хаты нет. Нечему гореть. Ты по какой статье?

– Инкриминируют похищение большой суммы. Я бухгалтер. Родственники у тебя есть? Передачи носить.

– Никого нет. Мать умерла три года назад; отца ни разу не видел. Те, кто видел, говорили, что я ничего не потерял. Учился в театральном вузе. Потом театр, оттуда выгнали. Теперь ищу работу

– Так ты актер?

– Актер.

– Безработный?

– Безработный

– За что из театра выгнали?

– Длинная история.

– А ты покомпактнее.

– Ладно. Попытаюсь.

2. Нет повести печальнее на свете

– Начну с того, что наш художественный руководитель был тогда в запое, и капитанский мостик занял режиссер Игорь Викентьевич Смольников. Тот только что вернулся из командировки в Европу и, понятное дело, был полон идей. После одного из спектаклей вызвал он меня и Юлечку Недобитову, мы играли Ромео и Джульетту. Сначала похвалил: «Хорошо, динамично», потом стал рассказывать о своих встречах в Европе: «Нам надо учиться. Но не подражать. Искать своё».

– Искать своё – это правильно, – согласился Треугольников. – На немазаной сковороде блинов не испечёшь.

Борис не понял, к чему он это сказал, но решил не уточнять:

– Верно, не испечешь. И я предложил слегка откорректировать текст. Игорь Викентьевич обрадовался: «Прекрасная идея. Попытайся найти неожиданный поворот. Порви с косностью». Мне всегда было жалко, что там, у них в Вероне, всё плохо кончается. И я попросил местного поэта слегка подкорректировать текст. В последнем акте Ромео ожил. И Джульетта тоже ожила.

– Смело.

– Смело.

– И как публика?

– Сначала обалдела. А потом ничего. Одна женщина даже благодарила. Спасибо, – говорит, – за доброе сердце. Так, как у вас, лучше. Некоторые даже плакали от радости. Но нашелся один козел.

Я, – говорит, – недоволен. Вы, – говорит, – мне испортили впечатление. Я платил деньги не за это. Хочу все как у Шекспира.

– Козел.

– Козел. Тут подоспела Юлечка Недобитова, и начала спокойно: «Что это вы такой кровожадный? Неужели вы заплатили жалких три рубля только за то, чтобы посмотреть, как погибают эти замечательные молодые люди? Это, между прочим, садизм». А козел завелся: «Да, я кровожадный и хочу, чтобы ты, потаскуха, и Ромео твой, проходимец, раз уж померли, то померли». Юля обиделась и как ему по уху врежет. И кричит: «Насилуют, насилуют. Он извращенец! Он хотел меня в образе Джульетты»!

– Козел.

– Козел.

– Как начальство?

– Игорь Викентьевич топал ногами и кричал: «Не позволю трахать моих сотрудников при исполнении ими служебных обязанностей!»

– Как другие актеры?

– Наш ветеран, заслуженный артист, зычным голосом стонал: «Избавьте Мельпомену от скабрезности! Избавьте Мельпомену от скабрезности!» А его жена, она у нас на полставки старуху Шапокляк играет, рассказывала потом, что в последний раз такое в театре приключилось в девятьсот девятнадцатом, тогда матросы по пьянке вместо Дездемоны изнасиловали Отелло. Отелло потом от обиды чуть по-настоящему не задушил Дездемону, еле откачали.

– Милицию вызывали?

– Как же без этого! Повели нас в отделение. Я этому козлу втолковывал. «Гордиться должны. Не каждому удается по роже от Джульетты. От самой Джульетты! Это же поэзия. С вашей-то физиономией». К счастью, умишком он не вышел. В милиции вместо своего дня рождения называл день рождения капитана Кука.

– Козел.

– Козел. Начальник отделения никак не мог взять в толк, при чем здесь Кук. А козел сказал, что, глядя на нас, чувствует себя, как Кук среди дикарей. Юлечка действительно выглядела немного раскованной. А козел совсем распоясался, кричит: Не потерплю надругательства над Шекспиром!

– Козел.

– Козел. А начальник отделения ему очень даже резонно объяснил: «Если это надругательство над Шекспиром, тогда пусть Шекспир и подает заявление. Шекспир, а не капитан Кук». Потом комиссия из Москвы. Меня по собственному желанию, а, в качестве напутствия худрук сказал: «Иди с миром и экспериментируй с кем хочешь, только не с Шекспиром».

– А твоя партнерша?

– Юлечку он отправил на неделю в пансионат, там отдыхал главный прокурор области, и наказал: «Натворила руками – выправляй ногами».

– Справилась?

– Справилась, в этом деле она очень трудолюбива. Знаю не понаслышке.

– Словом, нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.

– Это про меня.

– И что потом?

– Полгода я не мог найти постоянную работу, мотался по утренникам, зимой подрабатывал Дедом Морозом. А тут кто-то мне сказал, что в детском театре одной прибалтийской республики требуется актер на роль говорящего верблюда. И я приехал сюда с творческим интересом, потому как верблюдов до этого играть мне не приходилось.

Треугольников прислушался, потом спросил:

– Слышишь?

Борис ничего не слышал.

– Это шум. Сейчас нас поведут обедать.

И действительно, открылась дверь, вошел конвоир:

– На обед.

Обед был очень кстати, ибо Борис не ел со вчерашнего дня, и тюремная трапеза показалась ему даже вкусной.

После обеда Треугольников вынул из-под матраца колоду карт:

– В шахматы играешь?

– Нет.

– И я не играю. Тогда в карты. Не на деньги, на интерес.

Борис согласился, и до ужина они играли в какую-то ранее неизвестную ему игру, которую Треугольников называл «матросский вист».

3. Земля круглая

– Что снилось тебе в первую ночь? – утром спросил Бориса сокамерник. – Ничто так не располагает к философскому переосмыслению жизни, как первая ночь на арестантском матрасе.

– Мне снился Чацкий. «Все гонят, все клянут, мучителей толпа…»

– Не к добру это. Тебя посадят.

– За что?

– Чацкий успел смыться, а у тебя не получилось, тебя посадят.

– По какой статье?

– Статью придумают. Все будет зависит от следователя. Главное, чтобы не Кубик.

– Это что такое? – удивился Борис.

– Ты правильно спросил: «что такое». Ты понимаешь, он – кубик: снизу у него много, а сверху, где у нормальных людей голова, у него заострение. Так что на самом деле он не кубик, а пирамида. Этот тебя лет на десять посадит. Ты хочешь сидеть десять лет?

– Не хочу, – ответил Борис. И не обманул, ему действительно не хотелось сидеть десять лет.

Треугольников достал карты, но в это время возник охранник:

– Аристов. С вещами на выход.

Борис знал, что с такими словами некогда выводили из камеры на расстрел, и, как профессиональный актер, войдя в роль обреченного, покорно направился к двери.

– Повторяй все время вслух таблицу умножения, – посоветовал Треугольников. – Помнишь таблицу умножения?

Таблицу умножения Борис помнил, но на всякий случай спросил:

– Зачем?

– Чтобы они видели, что ты не псих. А то, чуть что – в психушку.

«Если я буду все время повторять вслух таблицу умножения, – подумал Борис, – меня точно упрячут в психушку».

– Земля круглая; может, на краях и встретимся, – напутствовал его Треугольников.

Борису тоже хотелось сказать что-то неординарное, но на ум ничего кроме «век воли не видать», не приходило и он ограничился:

– До встречи.

Его вывели во двор, посадили в машину с решетками.

Минут через десять машина подъехала к заднему входу трехэтажного здания. Там его ждал человек, похожий на вышедшего на пенсию Буратино.

– Этот? – спросил он.

– Так точно, – ответил конвоир.

– Следуйте за мной, – распорядился вышедший на пенсию Буратино.

Они поднялись на лифте на третий этаж. Буратино показал Борису на дверь:

– Входите.

Борис вошел, а герой Золотого ключика остался в коридоре.

4. Прекрасный следователь

Комната, куда конвоир доставил Бориса, оказалась кабинетом какого-то солидного учреждения. На полу – ковер, в углах – две кадки с цветами. На одной стене – большой портрет Горбачева, на другой – портрет неизвестного Борису человека с большим лбом и в пенсне. Три двери: та, через которую он вошел; солидная дверь – скорее всего, в кабинет к начальству, третья – на балкон. За массивным письменным столом восседала девица лет двадцати пяти и яростно перебирала лежащие на столе бумаги.

Борис поздоровался:

– Здравствуйте.

Девица подняла глаза:

– Здравствуйте.

Борис решил сразу определить, куда его привезли:

– Извините, вы кто? Секретарь следователя или сам следователь?

– Следователь? – удивилась девица. – Почему следователь?

– А к кому еще могут привезти человека из тюрьмы?

– Из тюрьмы? – переспросила девица.

– Увы.

– Ну да. В такой одежонке только на прием к английской королеве.

Борис извинился и сказал, что ни разу не был на приеме у английской королевы, и поэтому не знает, в какой одежде к ней надо являться.

Девица осмотрела его с головы до ног:

– Судя по всему, вас вряд ли когда-нибудь пригласят на прием к английской королеве.

Борис согласился:

– Вряд ли.

– И долго вы уже… сидите?

– Два дня.

– Убийство?

– Мелкое хулиганство.

– Послушайте… а мне ваше лицо знакомо… Такое впечатление, что я вас где-то видела.

Она взяла со стола папку с фотографиями идущего по улице голого парня и протянула одну фотографию Борису:

– Похоже, это вы?

Это действительно был он.

– Выходит, что я. Вас это удивляет?

– Конечно. Голый человек на улице. Согласитесь, такое увидишь нечасто. Что с вами приключилось?

– Несчастный случай сугубо личного плана. Кстати, меня зовут Борис.

– А меня – Вильма.

– Так кто вы такая, прелестная Вильма? Следователь или секретарь следователя?

– Неужели я похожа на следователя?

– Мой приятель познакомился с одной девушкой. Очень, говорил, смешливая, хохотушка. И кем она оказалась? Судьей в районном суде. «Встать, суд идет». И не похохочешь. Кстати, мне тоже сейчас не до смеха… Так вы не следователь?

– Вы знаете, где находитесь?

– В застенке. Сейчас придет следователь и будет меня допрашивать с пристрастием. Говорю сразу: сила воли у меня отсутствует напрочь. Когда меня начнут пытать, я буду вопить.

– В вашей тюрьме конвоиры, случаем, не в белых халатах?

– Нет. В форме, при оружии и вот с такими физиономиями.

– Давно у нас в городе?

– Приехал вчера.

– И для знакомства с городом прошлись голым по улице?

– Я был в бане, и у меня украли одежду. У вас никогда не воровали одежду в бане?

– Я вообще не хожу в баню. У меня дома душ. Вас в милиции били?

– Нет. Там со мной разбираться не стали. Прямехонько за решетку… Так сколько мне дадут?

– Я бы вам дала лет пять. Да-да. Но не за это. – Она ткнула пальцем на фотографию. – Здесь вы… до античной статуи не дотягиваете. Но экспрессия, движение!

– Вот видите. Античная статуя. А вы: античную статую – на пять лет.

– Конечно, на пять лет. За глупость. Вы знаете, кто это?

Она показала пальцем на портрет неизвестного Борису человека с большим лбом и в пенсне.

Борис не знал, но решил смело предположить:

– Коперник.

Удивлению девицы не было предела:

– Кто?

– Коперник.

Борис недавно играл роль Коперника и уже готовился начать монолог: «О я, несущий свет туда, где мрак невежества людей околдовал», но вовремя понял, что после такого монолога его точно отправят в психушку, и спросил:

– И кто это?

– Луначарский.

Борис искренне удивился:

– Зачем он тут?

– Потому что вы находитесь в приемной министра культуры нашей республики.

Такого оборота Борис не ожидал:

– Министра культуры?! Зачем я ему понадобился?

– Не ему, а ей. Министр – дама. И еще какая дама!

Борис показал на большую дверь для начальства:

– Это ее кабинет?

– Нет, это кабинет ее помощницы Дины Дарте. Именно она и просила доставить вас сюда.

– И что она от меня хочет, эта помощница?

– Не знаю, но берегитесь. Дина – очень опасный человек. Кто вы по профессии?

– Вообще-то я актер, работал в театре. Но меня оттуда выгнали.

– За что?

– По собственному желанию. А вообще-то за злостное хулиганство.

– Опять хулиганство! С вами не соскучишься! И что вы натворили? Разделись на сцене? Судя по всему, побегать нагишом в людном месте для вас дело обыденное. И вы…

Не закончив фразу, она вскочила и пулей вылетела на балкон. Большая дверь распахнулась, и на пороге появилась дама в строгом светло-сером костюме и в туфлях на высоких каблуках.

– Это Дина, которую надо опасаться, – подумал Борис.

5. Дина

Не замечая Бориса, Дина прошла к столу, села и начала просматривать бумаги. Потом подняла голову:

– Давно у нас в городе?

– Два дня, – быстро ответил Борис. – Боюсь, как бы не задержаться на пару недель.

– Лет, – поправила Дина. – На пару лет. Хотя, скорее всего, лет на пять.

– Но я только…

– Циничное хулиганство. Люди пишут письма. Требуют наказать. Примерно наказать… Пять лет.

– А то, что у меня украли одежду?

– Милиция ищет. И если найдет, виновные будут наказаны. Одежду вам вернут… После отбытия срока.

– А то, что я сейчас нахожусь не у следователя, а в Министерстве культуры, не дает ли это мне какой-нибудь шанс?

– Ваше последнее место работы?

– Театр.

– Почему ушли?

– Разногласия по поводу трактовки некоторых сцен из Шекспира.

– С кем у вас были разногласия?

– С Шекспиром.

Дина подняла голову и пристально посмотрела на Бориса:

– Ну, а если я попрошу вас помириться с Шекспиром?

– Считайте, что мы с ним уже друзья.

– Вы готовы дружить со всеми, с кем я вас попрошу?

– У меня нет выхода.

– У вас действительно нет выхода.

– И документов тоже.

– И документов тоже. Но я попытаюсь вам помочь. Сейчас мы с вами поедем в гости.

Она внимательно осмотрела Бориса с головы до ног:

– В таком виде вас примут за попрошайку из пригородного поезда. Поэтому сначала я вас отвезу в салон, там вас оденут. Но предварительно вам надо постричься, помыться. Начнем с бани.

Борис испугался:

– О нет, куда угодно, только не в баню! Баня – место опасное.

Дина удивилась:

– Мне баня всегда представлялась местом мирным. По крайней мере, женское отделение. В других бывать не доводилось.

– А вот в городе, где я некоторое время служил, баня оказалась местом далеко не мирным. Какой-то солдат взорвал дымовую шашку…

– В бане?

В первый раз в глазах Дины сверкнул интерес. Борис решил развивать достигнутое:

– В мужском отделении. Можете себе представить? Дым, ничего не видно. Паника. Клиенты, естественно, кидаются искать выход. Туда, сюда… Бегут… И попадают прямехонько в женское отделение. Голые женщины при виде врывающихся к ним голых мужчин, естественно, поднимают жуткий крик и начинают защищаться, кто веником, кто шайкой. Такое началось! Но это не всё. Дым проникает и в женское отделение, и теперь все вместе кидаются к выходу. И оказываются на улице. Средь бела дня. Десятка два голых мужиков и баб! Голые, мокрые и жуть какие агрессивные. Бабы лупят мужиков шайками и царапаются. Мужики все больше в захват. Трамваи останавливаются, звенят. Прохожие подбадривают. Представляете зрелище!

– Зрелище действительно захватывающее, – согласилась Дина.

– Дантов ад.

– Хорошо, что вы решили не повторять подвиг этого мужественного воина в нашем городе. Иначе вам бы пришлось задержаться у нас очень надолго.

– Я человек мирный, бранной славы чураюсь.

– Вот и прекрасно. Эти ваши качества вам пригодятся. После бани мы поедем к Аде Варме. Имя Варме, Оскар Варме вам что-нибудь говорит?

– Нет.

– Это художник.

– И Ада Варме – его супруга?

– Вдова. Ваше будущее во многом будет зависеть от впечатления, которое вы на неё произведете. Постарайтесь сделать так, чтобы она пригласила вас погостить у неё.

– Надолго? – как можно более вежливо поинтересовался Борис.

– У вас дома дела?

– Нет. Дел нет. Впрочем, и дома, как такового, тоже пока нет.

– Где вы предпочли бы отбывать наказание: в тюрьме или у неё на вилле?

Борис не сомневался:

– На вилле. Я еще не знаю эту, по всей видимости, благородную даму, но уже чувствую, что у неё мне будет лучше. Я её не стесню?

– Нет.

– Она очень стара?

– О нет! Она ваша ровесница, ей не больше тридцати. Красивая молодая женщина. И к тому же богатая вдова.

– И вы прикажете её… как старуху-процентщицу?

– Да перестаньте!

– Вы – добрая самаритянка?

– Не совсем. Я хочу попросить вас о нескольких услугах.

– Что я должен делать?

– У меня будет к вам несколько просьб. Точнее, три. Три пустячных просьбы.

Борис насторожился и приготовился слушать.

– Просьба первая. На вилле у Ады на втором этаже висит несколько картин.

– Эль Греко? Рембрандт?

– Пьер Витро. Французский художник конца девятнадцатого века. Когда вы останетесь у неё на ночь…

– Но…

– Вы останетесь у неё на ночь… Моя первая просьба может показаться вам странной. Вы должны будете измерить расстояние между грудями Афродиты на картине «Афродита и нимфы». Я надеюсь, вам доводилось видеть голых женщин. Если это так, то вы должны были заметить, что у них есть груди.

– Но мне никогда не приходила в голову мысль измерять между ними расстояние. Задание странное, но выполнимое. Если я справлюсь, я с удовольствием измерю расстояние и у других…

Борис сказал и испугался, не обидится ли благодетельница. Но благодетельница не обиделась.

– Следующие две просьбы – почти по вашей профессии. Особенно первая. Я попрошу вас сняться в небольшом ролике: солдат спасает тонущую девочку. Ну, а вторая… Ада устроит костюмированный бал. На балу вы будете пытаться соблазнить её домработницу. И соблазните. Кадры должны носить очень интимный характер. Вас это не пугает?

– Я актер.

– Вот и отлично. Домработница – очень милая девушка. У неё странное имя – Лимона.

– Она такая кислая?

– О нет! Она – сплошная доброта. Если я останусь довольна, вы получите новые документы, деньги на дорогу и мой шофер отвезет вас на вокзал.

– А если откажусь?

– Иногда про наши тюрьмы пишут такое!

– Убедили.

– Откровенно говоря, вам повезло. Ада – просто прелесть.

Она встала.

– Ждите меня здесь.

И величественно вышла.

6. Шерлок Холмс и Ватсон

Почти сразу появилась Вильма:

– Я слышала, о чем вы говорили. От Дины всё можно ожидать, но такое!

– Вы поняли, зачем я должен измерять расстояние между грудями у Афродиты?

– Это в самом деле странно.

– Может быть, она хочет, чтобы я потренировался сначала на картинах. А что! Вдова художника вроде бы ничего. И министерша тоже женщина.

– Ну этой расстояние надо измерять рулеткой. В метрах.

– А Лимоне?

– Если вы найдете у неё груди, считайте, вам повезло.

– Мне приказано ухаживать за ней.

– Могу успокоить: соперников у вас не будет.

– Мне еще надо будет спасать какую-то девочку. Не вас, случаем?

– Нет. Я хорошо плаваю.

– Жалко. Вы очень красивая девушка. Вы никогда не хотели стать актрисой?

– В школе я играла в драматическом кружке. А кого – никогда не догадаетесь. Д’Артаньяна. Вы играли д’Артаньяна?

– Увы, нет.

– А я играла. Но сейчас я бы с удовольствием сыграла Шерлока Холмса.

– В таком случае я буду играть Ватсона. Кого будем ловить? Есть на примете преступники?

– Пока они еще не преступники, но…

– И кто это?

– Министерша и Дина.

– Они хотят кого-то замочить?

– Они хотят поменять подлинники двух картин на подделки. И подлинники продать за границу.

– Дело рискованное.

– Они нашли оценщика, который даст выгодное для них заключение.

– Вы кажетесь очень осведомленной.

– У меня есть друг. Он работает в Министерстве внутренних дел. Он патриот и не может допустить, чтобы подлинники были проданы за рубеж.

– И он знает этого оценщика?

– Нет. Знает только, что у него странная фамилия: то ли Зеленый, то ли Синий.

– И когда это многоцветие прибудет?

– Сейчас попытаюсь уточнить.

Она взяла трубку, набрала номер:

– Это ты, Кубик? Что нового в отношении оценщика?

«А вот и Кубик объявился! – удивился, но не обрадовался Борис».

– Поняла, – Вильма повесила трубку. – Он уже едет в министерство.

Появилась Дина. Вильма хотела ещё что-то сказать, но Дина её остановила:

– Хорошо, что ты здесь. Посиди у телефона. Я уезжаю на пару часов. Молодого человека забираю с собой.

Она повернулась к Борису:

– Поехали.

7. Дела министерские

С утра Елена дважды пыталась дозвониться до адвоката своего брата, но безуспешно.

Уже в который раз ей приходится его выручать! Но теперь он попался серьезно. Попался не дома, а за границей. Пытался сбыть фальшивые купюры. Откуда он их достал, она не знала, но была уверена, что напечатал он их не сам, потому как сам ничего толкового сделать он никогда не мог.

В Москве пока еще не знали про эту историю, там сейчас было не до неё. Но она понимала, что, когда узнают, кое-кто очень обрадуется: министр культуры республики на совещаниях красиво говорит о «благотворном влиянии культуры на общество», а брат её в это время сидит в тюрьме. Да еще за границей. Да еще за попытку сбыть фальшивые купюры. Кончится это тем, что ей вынесут выговор за потерю бдительности. И, если говорить честно, то поделом.