Свет в глаза мигает бесноватый —
кто же так направил, сумасшедший? —
не увидеть смерти миг крылатый;
сдуру нам еще зарукоплещут,
этот срыв за лучший трюк считая:
«Лихо траекторию загнули!
Как же можно этаким манером
двигаться по воздуху, пустая
как стихия держит?» Держит, хули,
не удержит – но страховке верим.
31
Это было по правилам обычным
тяготенья: вдруг ловкость уступила
тупой силе – расчеты не сбывались,
тренированное слабело тело,
становилось обычным трехпудовым
весом на скоростях обыкновенных
при падении, с плоскостью встречалось,
раздроблялось. Суставы, плоти рвались.
32
А зеркал-то наставили – углами
искажали движенье, сохраняли,
и душе мертвой страшно было видеть,
как в отставших, стократных отраженьях
ты, живая, мелькаешь, успеваешь
прокрутиться еще, еще до смерти —
когда мертвая на полу лежала,
когда пенилась кровь, дымясь бежала,
застывала, темнела, холодала.
33. Х о р (на разные голоса)
Срыв,
хруст —
купол
пуст;
грянь,
оркестр,
прянем с мест
посмотреть
саму смерть!
Для смерти всем дело:
Зве?рям – рычать,
людям – кричать,
верху – качать,
низу – встречать,
нам – умирать.
Давай быстрей
со сцены труп,
и веселей
чтоб звуки труб,
и ярче свет,
игра цветов —
мол, смерти нет,
мол, трюк таков.
34
Сорвется силач,
упустит жонглер,
фокусник спутает карты,
звери кровь чуют,
нервно рычат,
клоун натужно шутит.
35
Упала. Кто из двух, пока не видно.
Я вскакиваю с места, я бегу,
расталкивая публику: «Я – врач,
пустите, пропустите». Унесли —
стою один, дурак, среди арены,
в крови ботинок левый…
И меня
выводят в коридор. Нашатыря
к ноздрям подносят: «Тоже мне лепила,
такой больной и нервный…»
Выворачивает…
36
Медленно ворочаются крылья
мельниц – не господних, как Господних;
мы – причина тягостных усилий,
легче лёт и мах пойдут с сегодня.
Нет твоей судьбы, снята задача
измышлять ходы, срока ей, кары;
вся ты, больше ничего не знача,
трупом труп – уносят санитары.
37. Хор
