Стоим.
Одни.
Вдвоем.
Едины.
И до утра.
Уже пора…
Уже пора?
Уже пора!
Уже пора…
Нет! Не поверю в варианты!
Уж лучше сдохнуть! Было так:
Душа, поднявшись на пуантах,
Приоткрывала мне уста.
Хандра в прекрасном городе
К Адмиралтейству стройными штрихами
Протянуто проспектов волшебство,
По ним, гуляя майскими ночами,
Трясут пижоны пыльным естеством.
Там клешей и афиш калейдоскопы,
Дубленок шорох, стук иссохших душ
И лай разноязыческой Европы
Плывет под авторазъяренный туш.
То сновиденье и столпотворенье
Незабываемо, как на асфальте кровь.
Проснись гранитное Петра творенье,
Дыханьем русским преисполнись вновь.
*
Не плещется вода в тисках гранита,
Не слышен шорох стриженой травы,
Лишь сетуют гранитнейшие плиты,
Что с каждым годом тяжелеют львы.
Как тяжело тебя, Земля, одели
В мильонотонный каменный наряд.
Грустят в рядок посаженые ели,
Молчит Атлантов сгорбленный отряд.
Застыли острова в казармах камня,
Под тяжестью бессовестных дворцов
Не вспрянуть им… Колонн ростральных пламя
На праздник, вспыхнув, в будни гаснет вновь.
Ленинград. 1974
«Не должно быть душе спокойной…»
«Душа обязана трудиться
И день, и ночь, и день, и ночь»
«…в моей измученной душе»
Не должно быть душе спокойной,
Иначе – это не душа.
В темнице, иль на воле вольной
Ее хозяин сердобольный.
Богат, иль вовсе ни гроша-
Душа должна быть беспокойной,
Пока не высушит все тело,
Не превратит его во прах,
И снова примется за дело.
Недаром говорят: «Взлетела» —
Душе неведом плотский страх,
Хотя ее питает тело.
Откуда ты во мне, такая,
В моих измученных частях?
Больная, вечная, живая,
Тебя на помощь призывая,
Я побеждаю плотский страх.
Откуда ты, душа…?
Не знаю…
Подражание старинному романсу
Усталый звук гитары старой
Затронуть за душу не смог.
Я молодым уже не стану,
Мне нет назад путей, дорог.
Ушли в былое вальсы страсти,
Угарный хмель кружит других.
Я одинок, но я во власти
Воспоминаний дорогих.
Грущу легко и без волненья,
Печаль струны не вызвать мне.
Уже не трогают сомненья
те, что заложены в струне.
По вечерам мне одиноко
И старость знать себя дает,