Портрет волейболиста

Дисклеймер

Сюжет книги разворачивается в 2021 году. Мир активно борется с коронавирусом. Однако описываемые автором ковидные ограничения могут частично не совпадать с реальностью, потому что перед вами в первую очередь художественное произведение, не претендующее на историческую достоверность

1.

Мне было восемь лет, когда родители впервые привели меня в Третьяковку. Мы осмотрели тогда практически все залы галереи, но я почти не чувствовала усталости. В конце папа спросил у меня: «Ну что, Инна, теперь расскажи нам с мамой, каких художников ты запомнила?» Я растерялась. Потому что просто любовалась картинами, не вникая особо в то, кто написал их. Спустя несколько секунд я смогла сказать: «Репин, Айвазовский, Шишкин, Нестеров…» На этом всё. Однако тот поход в музей навсегда изменил мою жизнь. Возможно, родители тогда не думали о том, что я тоже захочу стать художником. Думают ли вообще взрослые о подобных вещах, когда водят своих детей в театры, музеи или цирк? Скорее всего, нет. А моим любимым художником с тех пор стал Илья Репин. Он был мне роднее всех. Больше всего запомнилась «Стрекоза», портрет, на котором была изображена его дочь Вера. Мой детский мозг просто не мог сопоставить визуальный образ девочки с названием. Если картина называется «Стрекоза», значит, на ней должно быть изображено соответствующее насекомое, но никак не ребёнок.

После этого я стала всячески уговаривать родителей отдать меня в художественную школу. Они долго думали, но в итоге согласились. Больше против был папа, мама же, сама любившая искусство, изначально старалась меня поддерживать.

Затем я начала ходить на кружок по рисованию, а спустя некоторое время поступила в художественную школу. Сначала всё давалось довольно легко. Но чем дальше, тем сложнее. Было тяжело делать построения, достигать идеальной композиции и пропорций. Часто я не могла понять замечания преподавателя по живописи, который требовал «сделать яблоко вкусным» и т.п. Приходилось не спать ночами, чтобы закончить все работы к просмотру. Тем не менее, мне нравилось то, чем я занимаюсь.

Одним из моих любимых предметов стала история искусства. Его вёл замечательный преподаватель, Ирина Фёдоровна. Её стиль подачи материала был удивительно двойственным: она никогда не выказывала каких-то личных симпатий, увлекательно и доступно рассказывала обо всех персоналиях, стилях и видах изобразительного искусства. Казалось, что ей нравилось всё одинаково, чего априори быть не может. Из-за этого её качества я даже лекцию о Рерихе слушала с необыкновенным вниманием, невзирая на то, что этот художник был мне абсолютно не близок. Ирина Фёдоровна давала интересные задания, например, нарисовать какое-нибудь здание или написать эссе о выставке. Она была очень доброй женщиной, спрашивала всегда мягко, но вместе с тем оценивала наши ответы справедливо.

Многие из моих одноклассников пренебрегали историей искусства, считая, что профессиональному художнику необходимо лишь уверенно владеть техникой и найти собственный стиль. Я никогда с этим не соглашалась. Во-первых, среди великих живописцев прошлого, пожалуй, трудно найти тех, кто не обладал бы знаниями об искусстве предшественников. Во-вторых, история искусства – это неисчерпаемый источник вдохновения. У мастеров ушедших эпох можно учиться бесконечно! В-третьих, мы всё-таки живём в постмодерне, когда всё новое – это хорошо забытое старое. Аллюзии, отсылки, цитирования и доходящее до откровенного плагиата заимствование в современном искусстве стали обычным делом. Мне хотелось играть со зрителем, постоянно спрашивая: «А откуда я взяла это? Откуда позаимствовала то?» И я искренне верила, что хотя бы часть публики поймёт меня и обязательно будет пытаться разгадать подобные головоломки.

Именно благодаря истории искусства я открыла для себя модерн. Модерн… Какой же он многоликий! Во Франции он ар-нуво, в Германии – югендстиль, в Австрии – сецессион, в Италии – либерти. Также модерн ещё называют стилем Гимара (по имени архитектора и автора проекта парижского метро Виктора Гимара), стилем метро, стилем Тиффани и даже еловым стилем. И я страстно полюбила модерн! За выразительность и непредсказуемость линии, за эротизм и меланхоличность образов, за его гибкость и орнаментальность, за то, что это женский стиль, за то, что он буквально пронизывал все сферы жизни! Художники эпохи модерна (а именно конца XIX – начала XX веков) могли превратить всё в шедевр, начиная с меню в ресторане и заканчивая рекламой сигарет!

Я серьёзно отнеслась к изучению истории искусства ещё потому, что хотела в будущем стать искусствоведом. Ко мне достаточно рано пришло желание, что называется, побывать по обе стороны художественного процесса: понять тех, кто создаёт, и тех, кто это анализирует и критикует. Поэтому я читала много книг об искусстве, философии, истории и эстетике.

Чтение привело меня в мир восточного искусства. Ирина Фёдоровна рассказывала о нём будто по касательной, только тогда, когда нужно было упомянуть, например, о влиянии Китая на рококо и возникновении шинуазри или о том, как Ван Гог вдохновлялся искусством Японии, создавая свои «Ирисы». Но это было скорее не недостатком преподавателя, а системы в целом. В учебном плане делали опору в основном на первобытное искусство, искусство великих цивилизаций, европейское и русское искусство. На Восток, Африку, Австралию и Южную Америку времени не оставалось. Лишь взглянув на японские гравюры, я поняла, где хочу продолжить обучение.

2.

Конец последнего класса общеобразовательной и художественной школы совпал с пандемией коронавируса. Нашей семье повезло: никто из нас не заболел.

Я рассказала родителям о том, что хочу продолжать обучение в Японии. Маме было страшно отпускать меня в чужую страну, папе – ещё страшнее. Они оба любили меня и не представляли себе, какого это, когда в моей комнате будет пусто, когда в квартире долгие месяцы не будет слышно моего смеха, однако приняли моё решение, не вынуждая пускаться в пространные объяснения по поводу выбора страны.

Так как учебный год в Японии начинался в апреле, родители решили дать мне отдохнуть (получился такой своеобразный gap year), за что не перестану благодарить их! У меня оставалось чуть меньше года. Период изоляции я буду всегда вспоминать с особой теплотой и негативом одновременно. В качестве предметов для сдачи ЕГЭ я выбрала литературу и историю. Кроме них нужно было ещё сдать русский язык и базовую математику. Не знаю, мне, видимо, очень повезло, потому что моя классная, Надежда Юрьевна, была учителем истории и обществознания. По средам и пятницам, пока не начался локдаун, она оставалась с нами после уроков, чтобы провести интенсив по обществознанию, а по понедельникам и четвергам – по истории. Маме казалось, что в школе я училась легко, даже играючи, но это абсолютно не так. Химия, физика и геометрия давались с огромным трудом. Глупой я себя никогда не считала, просто мне требовалось немного больше времени для освоения точных наук. Учителя по физике и химии будто не хотели понимать и учитывать, что не все сдают их предмет, поэтому постоянно заваливали класс пробниками. Да и несчастным сдающим сильно доставалось. Они постоянно слышали в свой адрес фразы по типу «Тебе бы порог перейти по моему предмету, и на том спасибо!» или «Лучше бы ты шёл улицы подметать!» Повезло, что Надежда Юрьевна и учитель русского и литературы Людмила Ивановна не позволяли себе подобных высказываний. Не знаю, выдержала бы я, столкнувшись с таким прессингом. После сдачи ЕГЭ мне казалось, что мой запас прочности исчерпан.

Но у дистанционки были свои плюсы. Во-первых, мне больше не нужно было рано вставать, чтобы доехать до школы. Я спокойно просыпалась в восемь утра, умывалась, завтракала и садилась за уроки. Во-вторых, после окончания школы и экзаменов мне открылась магия утра. Мы с семьёй жили в тихом районе Москвы. Я выходила на прогулку утром, слушая пение птиц в парке у дома, наслаждаясь первыми лучами солнца, начала заниматься спортом, подтягивать свой английский и, конечно же, готовиться к вступительным экзаменам.

Конечно, сначала было страшно… СМИ сообщали о том, что заболеваемость и число летальных исходов от коронавируса растёт, что распознать его на ранних стадиях не так-то просто. Естественно, не обходилось без фейковых новостей и сплетен в соцсетях.

После такого мир уже никогда не станет прежним. В нём теперь есть болезнь, эффективное лекарство от которой ещё только предстоит найти. Но в том, что случилось, как ни странно, были свои плюсы. Например, в моду вошёл комфортный oversize. Люди по всему земному шару открыли для себя возможности удалённой работы и фриланса. За время изоляции мне удалось освоить профессию коммерческого дизайнера. Я на удивление легко справилась с фотошопом, Tilda и несколькими другими программами. Скоро мне удалось получить первые заказы и начать зарабатывать неплохие деньги. Перспектива жить в общежитии университета, каким бы классным оно ни было, меня не радовала, а аренда квартиры-студии в Токио стоила недёшево. Просто я не могла постоянно находиться в окружении людей. Общение с ними, даже приятное, забирало слишком много душевных сил. Поэтому мне необходимо было хоть какую-то часть суток оставаться наедине с собой, в своём личном пространстве. И, честно говоря, я любила деньги. Я любила покупать книги, а не читать библиотечные, любила есть вкусную еду, любила красивые и качественные вещи, которые можно было носить не один сезон. Мне очень хотелось путешествовать и в идеале даже коллекционировать предметы искусства. К тому же я твёрдо верила в то, что стереотип «художник должен быть голодным» себя изжил. Можно создавать бессмертные шедевры, будучи финансово успешным и не закончив свою жизнь в нищете. Тем не менее, погоня лишь за материальными удовольствиями этого мира, за преходящим казалась какой-то мелочной для моей натуры. Для меня чаши весов с материальным и идеальным находились на одинаковом уровне.

Я не заметила, как пришло время вступительных экзаменов. Необходимо было собрать различные справки, сдать английский, получить рекомендательные письма от преподавателей общеобразовательной и художественной школ, написать эссе. За время изоляции мне удалось улучшить уровень владения английским, поэтому со сдачей TOEFL не было проблем. Преподаватели охотно согласились написать рекомендательные письма, пожелав удачи с поступлением. В общем, оставалось только сдать вступительные экзамены. К счастью, они проходили в дистанционном формате. Я подала заявки в несколько японских художественных вузов. Некоторые из них считались престижными, некоторые же были попроще. Спустя неделю мне пришло приглашение на онлайн-собеседование от Токийского университета изящных искусств. Это скорее была проверка на мотивацию учиться и на общий уровень эрудированности. Диалог был лёгким и непринуждённым. Мы с преподавателями говорили не только об изобразительном искусстве, но и о драме, балете, литературе, кино. Наверно, помогло ещё то, что я с детства постоянно находилась в окружении взрослых и поэтому общий язык с ними находила проще, нежели со сверстниками. Экзаменаторы тепло попрощались со мной, сказав, что ещё неделю надо будет ждать ответа.

Японцы – очень чёткий и пунктуальный народ. Поэтому ровно семь дней спустя пришло письмо с результатом. Меня приняли на факультет традиционной японской живописи.

Было радостно и страшно одновременно. Я была счастлива оттого, что смогла поступить, но тут же в голову проникали сомнения. Во-первых, меня мучил вопрос: «Как я смогу адаптироваться к совершенно чуждой мне культуре?» Во-вторых, японская живопись… Я просто боялась не справиться с совершенно незнакомой мне техникой, понимала, что нужно будет начинать всё заново, а это тяжело (несмотря на то, что на момент поступления мне было всего девятнадцать лет). Но отказаться от такого шанса значило спустить в трубу все приложенные усилия и проявить слабость. Поэтому через две недели, в конце марта, я собрала вещи и улетела в Японию. Меня провожали папа и мама. Она редко плакала, но тут не смогла удержаться и со слезами на глазах сказала:

– Как ты там будешь?

– Мама, ты ведь сама была не намного старше, когда уехала из родительского дома.

– Я тогда уже вышла замуж, со мной был твой папа. А ты совсем одна, и так далеко! – причитала она.

– Мама, ты и папа всегда будете рядом. Где бы я ни находилась.

Я не плакала, несмотря на застрявший в горле ком. Потому что не могла делать это на людях. Подобное проявление эмоций у других я почему-то считала силой и своего рода смелостью, для себя же – слабостью. Папа пожелал мне удачи в учёбе и с тёплой улыбкой сказал просто: «Держись там, доченька! Мама и я тебя очень любим!»

Мы попрощались. Прежде чем пройти в зону ожидания у выхода на посадку, я оглянулась. Мама и папа помахали мне. Я ответила воздушным поцелуем. Уезжать от них было тяжело, но необходимо. Учёба в другой стране стала шансом сепарироваться от родителей, стать самостоятельнее, в конце концов, получить профессию своей мечты и познакомиться с новыми интересными людьми.

3.

Я люблю летать на самолёте. Особенно момент взлёта, когда он сначала разгоняется до нескольких сотен километров в час, а потом взмывает вверх. Тебе кажется, будто все тревоги остаются позади. Ты ощущаешь этот момент всем телом, ощущаешь эту лёгкость. Наверно, поэтому я радуюсь, когда наблюдаю за самолётами с земли. Мне почему-то всегда кажется, что на его борту находятся счастливые люди. И я завидую им белой завистью.

Когда мы набрали высоту, а облака остались внизу, за окном иллюминатора осталось лишь голубое небо и яркое солнце. Какой красивый вид! Смотря на него, можно о многом подумать. О чём тогда думала я? О том, что в пункте назначения меня никто не встретит, о том, что там, в токийском аэропорту, меня никто не будет ждать. Стало немного не по себе. Но полёт занимал девять с лишним часов – достаточно для того, чтобы успокоиться и собраться с силами. Сомнения и страх неизвестности сменился радостным предвкушением и любопытством.

В жизни нельзя принять неправильное решение. Точнее не так. В момент принятия какого-либо решения мы не можем точно предугадать последствия. Поэтому любое решение, принятое здесь и сейчас, будет правильным, а неправильным оно может стать уже спустя время, в долгосрочной перспективе. К тому же я не любила ни о чём жалеть.

4.

Посадка была мягкой. После перелёта болела голова, я чувствовала себя разбитой и уставшей, но надо было ещё заполнить кучу анкет, касающихся моего здоровья, и сдать ПЦР-тест. На всё это ушло несколько часов.

После всех необходимых процедур прибывших посадили в автобус и отвезли в отель для трёхдневного карантина. Я вышла на улицу. Воздух Токио немного освежил меня. Подул лёгкий ветерок.

Мне нравилось рассматривать деньги других стран, потому что они помогают узнать больше об истории и культуре. Валюта – это не просто средство платежа, но и визитная карточка любого государства: на купюрах всегда изображено всё самое значительное, то, что можно назвать национальным достоянием. Изучать дизайн денег в Европе не так интересно, потому что там практически везде государственной валютой является евро.

Японские иены мне понравились. Особенно банкнота достоинством 5000 иен. На лицевой стороне, как я позже узнала, изображена писательница Итиё Хигучи, на оборотной – ирисы, мои любимые цветы.

Пока я ждала автобус вместе с другими пассажирами, мне удалось рассмотреть надписи на японском. Меня поразило разнообразие и красота иероглифов! Одни из них были невероятно сложными, будто один иероглиф нарочно составлен из нескольких; другие же наоборот, выглядели предельно просто. Но все они были похожи на картины, порой напоминали дома, летящих птиц, капельки воды, тории и многие другие предметы. Оказывается, все иероглифы состоят из ключей, у каждого из которых есть своё название: например, «человек», «меч», «сердце» и так далее. В общем, японская письменность с первого взгляда показалась мне очень живописной и какой-то конкретной, живой, близкой к материальному миру человека. Интересно, как в таком языке обозначают чувства, эмоции, то есть то, что не имеет сходства с реальными предметами, что мы не в состоянии увидеть или почувствовать при помощи обоняния, осязания, вкуса, а порой даже объяснить и понять?

5.

Три дня спустя я решила снять номер в другой гостинице. Выход на улицу снова ощущался как праздник. Через несколько минут подъехало моё такси. Водитель оказался максимально вежливым и внимательным, его лучезарная улыбка была видна сквозь маску. Удивительно, но разговор с ним меня нисколько не утомил. Он рассказал про то, где лучше всего наблюдать за цветением сакуры, где поесть вкусной лапши. Мы ехали мимо многочисленных небоскрёбов и, конечно же, в пути я всё-таки смогла полюбоваться сакурой, хоть и совсем недолго. Это действительно потрясающее зрелище, даже издалека! Вид срываемых ветром и падающих лепестков вызвал в моём мозгу странную ассоциацию с пиром римского императора Гелиогабала. Во время одного из празднеств он приказал рассыпать с потолка лепестки роз в таком количестве, чтобы его недруги задохнулись. Но я быстро отбросила подобные мысли. Сакура сильно отличается от роз. Запах сакуры ненавязчивый и мимолётный, похожий на лёгкое касание. У розы запах более выразительный, он обволакивает и сразу заключает в свои объятия.

Я и не заметила, как мы добрались до места назначения. Водитель помог занести вещи в гостиницу. Номер был маленький, но надолго здесь задерживаться я не собиралась. До начала учебного года оставалась неделя, и за это время мне нужно было найти квартиру. Но сперва мне хотелось поесть.

Хозяйка гостиницы, маленькая резвая старушка лет семидесяти, посоветовала место, где можно было попробовать вкусные суши. Рыба мне нравилась меньше, чем мясо, да и от её запаха всегда воротило, но почему-то я пошла по указанному адресу. И не пожалела. Вкус суши был изумительный! Запах рыбы напоминал холодное море и солёный бриз, рис был идеально приправлен, а довершало их ансамбль васаби, острота которого чуть обжигала язык и ударяла в нос.

Затем я решила прогуляться по Токио. Дорожные развязки проносились буквально под окнами высоток. Интересно, какого это: жить, будучи постоянно зажатым между небоскрёбами? Мне казалось, что в некоторых районах откровенно тесно. Это ощущение усугублялось многолюдностью и шумом токийских улиц.

Вечером ноги привели меня в район Сибуя, деловой и торговый центр столицы. Он горел тысячами огней! Выглядело это эффектно. Но я никогда не любила яркости вне искусства, категорически не принимала неестественные цвета где бы то ни было. Их существование казалось мне нелепой ошибкой! Действительно, Токио – это город контрастов. Его центр, многоголосый, громкий, ослепительный, никогда не спит. А окраины спокойные, простые, уютные, даже какие-то камерные.

Я вернулась в гостиницу довольно поздно и сразу легла спать. Завтра предстояло взяться за поиски квартиры.

6.

Я много раз представляла, как будет выглядеть моя идеальная квартира. Она должна быть маленькой, минималистичной, светлой, с окном высотой от пола до потолка. Желательно на этаже десятом и выше. Максимально простой, чтоб глаз отдыхал. Мне не хотелось жить в большой квартире, так как гостей я приглашать не собиралась, а убираться особо не любила.

Поиски жилья заняли немного времени. Через два дня мне удалось найти квартиру недалеко от университета. Хозяйкой оказалась очень красивая женщина по имени Мидори: невысокая, стройная, с иссиня-чёрными волосами, разделёнными на пробор и собранными в низкий узел на затылке, тёмно-карими глазами, бледной прозрачной кожей, сквозь которую просматривались голубые вены. Моё внимание привлекли её руки с длинными пальцы и тонкими запястьями. На вид ей нельзя было дать больше сорока лет. Мидори была одета в простое длинное изумрудное платье, коричневые кожаные сапоги на толстом каблуке и кожаную куртку в тон обуви. При первой встрече я увидела в ней воплощение элегантности. Пропорции её тела были почти идеальными, что редко встречается в реальной жизни. Особое впечатление производила осанка Мидори и немного приподнятый подбородок. Она стала первой в Японии, кому я захотела поклониться не из-за норм этикета.

– Ох, вы что, не нужно! – сказала она на неплохом английском. Мне стало понятно, что она не только красива, но ещё умна и деликатна в общении.

– Прошу прощения, – ответила я.

– Как вам квартира?

– Меня всё устраивает, спасибо!

Квартира мне действительно понравилась. Двадцатый этаж, большое окно, стены, выкрашенные в бледно-голубой цвет. Из мебели в комнате были только кровать, рабочий стол, стул и шкаф.

– Честно говоря, вы первая, кто не стал придираться к обстановке.

– Я просто люблю, когда дома ничего не отвлекает. Лишние предметы только создают визуальный шум и мешают отдыхать.

– Я буду периодически заходить. Просто у меня уже был печальный опыт сдачи квартиры иностранным студентам. Они оставили её в ужасном состоянии после себя.

– Да, без проблем, я понимаю.

Мы быстро договорились о цене. Уже на следующий день я перевезла свои вещи и купила гирлянду с мягким тёплым свечением. В каждом помещении квартиры был только один источник освещения – лампы на потолке. Я же любила жить в сумерках, мне нравилось, когда в комнате практически темно, а яркий свет в помещении после захода солнца казался неестественным.

Конечно, мне не очень нравился тот факт, что Мидори будет проверять квартиру, но её тоже можно понять. Тем более что в дальнейшем мне это абсолютно не мешало. Замечаний она не делала, да и заходила только тогда, когда меня в квартире не было.

7.

До начала учебного года оставался один день. Я решила сходить посмотреть на университет.

Здание было потрясающим! Оно почти полностью состояло из стекла, а последний, четвёртый этаж, завершался мансардной крышей. Я ощутила радостное предвкушение. Как много света проникает в эти студии!

Людей пока что было мало, но на улицах уже можно было увидеть студентов старших курсов, зазывавших новичков в различные клубы и секции. Даже без знания японского языка среди мне удалось распознать литературный, музыкальный и многие другие кружки.

К подобного рода секциям в вузе я относилась скептически. У меня не было тяги участвовать в спортивной, творческой или социальной жизни ещё в школе, а в университете – тем более. Мне казалось, что это отвлекает от учёбы.

У самых ворот я увидела девушку. По тому, как мой глаз выхватил её из толпы, мне стало понятно, что мы ещё встретимся. Потому что со мной такое было не впервые. Она посмотрела на меня, но быстро опустила взгляд.

Занятия начинались в 8:30. Хорошо, что больше не нужно было ходить на торжественные линейки. В школе я так их не любила! Мне казалось это пустой тратой времени. Бесило, что надо было час или полтора стоять, слушать, как первоклассники чуть ли не выкрикивают от чрезмерного старания свои стихи, попутно забывая слова. Бесила директор, которая могла толкать никого не мотивирующую речь чуть ли не пятнадцать минут. Бесило, что даже в дождливую погоду никто не собирался отказываться от этой идиотской традиции.

Я пришла в вуз чуть раньше. Первой парой у нас поставили рисунок. Аудитория, как я ожидала, была невероятно светлой.

Позже подошли мои одногруппники. Всего нас было пять человек: три парня и две девушки, включая меня. Я обрадовалась. Во-первых, не будет столпотворения, не придётся бороться за место рядом с композицией. Во-вторых, не нужно будет запоминать много имён. И, конечно же, вместе со мной в одной группе оказалась та самая девушка.

Мы сидели молча, пока в аудиторию не вошёл преподаватель. Он попросил нас представиться. Каждый сказал своё имя и старшую школу, конечно же, сопроводив это поклоном сенсею и однокашникам.

Первым решил рассказать о себе Акира Ямамото – невысокий парень худощавого телосложения с очень длинными руками и ногами родом из Токио. Глазки маленькие, волосы жиденькие. Голос высокий, да и говорил он ещё довольно громко, порой чуть ли не срываясь на крик. Было в его облике что-то такое, из-за чего хотелось его пожалеть.

Вторым стал Тадао Симидзу из Осаки, интересный персонаж. Выглядел он как оторва – непослушные высветленные волосы, зачёсанные назад, ободок на голове, два прокола в правом ухе, пирсинг на брови. Он смотрел на всех с каким-то вызовом и дерзостью, но во взгляде его не было ни капли злобы. Я сразу захотела подружиться с Тадао, но при этом чувствовала, что в общении с ним надо быть более внимательной и осмотрительной, чем с другими ребятами.

Третий парень – токиец Чикао Кикути. Он был самым высоким среди нас, носил круглые очки и стильно одевался: так, в первый день на нём были чёрные кеды, чёрные брюки, белая рубашка и синий шерстяной жилет, а в качестве аксессуара – массивная серебристая цепь на шее. От моего взгляда не ускользнули ухоженные руки и идеальная укладка. Он будто только что вышел из Пинтереста! В общем, Чикао можно было назвать метросексуалом, но вместе с тем этот парень не производил впечатление человека, который зациклен исключительно на своей внешности. Мне он показался очень умным, и не из-за очков (у нас всё-таки книга без дебильных стереотипов), а прежде всего из-за взгляда. Казалось, будто Чикао бесконечно думает о чём-то, постоянно рефлексирует, погружаясь в себя.