Пять дней после катастрофы. Жизнь и смерть в разрушенной ураганом больнице

Пролог

Наконец-то сквозь разбитые стекла окон стал слышен пульсирующий гул винтов вертолетов и пропеллеров аэроглиссеров – эти звуки, возникшие в тишине летнего утра, означали возможность спасения. Наводнение, вызванное ураганом «Катрина», привело к тому, что сотни людей были блокированы в больнице и вынужденно провели там четверо суток. Врачи и медсестры собрались в вестибюле второго этажа, наполненном ужасными запахами. С тех пор как начался ураган, они почти не спали, выживая лишь благодаря коротким периодам дремоты, бутилированной воде и слухам. Здесь же, рядом с ними, на грязных, пропитанных потом носилках лежали около дюжины пациентов, в основном пожилых.

В ходе подготовки к эвакуации эти мужчины и женщины были спущены на простынях из палат по лестничным пролетам и размещены в углу вестибюля – рядом с банкоматом и ящиком с увядшими декоративными растениями. Теперь медики и волонтеры – в основном дети и супруги врачей и медсестер, которых ураган застал в больнице, – поочередно наклоняясь, пытались добыть по несколько глотков воды из плохо работающего диспенсера и обмахивались кусками картона, чтобы хоть немного ослабить вонь.

На полу валялась картонная тара от всякой всячины, использованные одноразовые перчатки и пустые упаковки от шприцов, бинтов и дезинфицирующих средств. Измученные пациенты уже давно не получали никакой реальной медицинской помощи и чувствовали себя очень плохо. У многих был жар, а кое у кого пульс стал нитевидным, что говорило об обезвоживании. У других из-за низкого кровяного давления пульс вообще практически не прощупывался, так что единственным свидетельством того, что они еще живы, было дыхание. К халатам или носилкам больных были приклеены скотчем написанные от руки бирки, указывающие на очередность эвакуации. Исходя из этих надписей, врачи решили, что пациенты в наиболее тяжелом состоянии подлежали эвакуации в последнюю очередь.

В число самых тяжелых больных входили: разведенная мать четверых детей с отказывающей печенью – она была обручена и собиралась вступить во второй брак; работавший уборщиком в церкви пенсионер, отец шестерых детей, которого сбила машина; волонтер общественного телеканала с мезотелиомой – его имя незадолго до этого перестало упоминаться в титрах передач; женщина, которая во время Второй мировой войны работала на военном предприятии, – у нее после недавно перенесенного инсульта была нарушена речь; и, наконец, многодетная мать с длинными, украшенными лентами волосами, ставшая широко известной благодаря своему кулинарному мастерству, а еще тому, что ей удалось в любви и одновременно строгости воспитать двенадцать сыновей и дочерей, а также многочисленных внуков и немало приемных малышей, которых она приютила в своем доме.

Вскоре после полудня доктор Джон Тиль вышел в вестибюль и окинул взглядом лежащих перед ним больных. Он отвечал за группу из двадцати четырех пациентов, когда в понедельник на Новый Орлеан обрушился ураган «Катрина». К четвергу последние из тех, кто входил в эту группу, покинули больницу – оставалось надеяться, что они уже находятся или, по крайней мере, вскоре будут в безопасности. Двое умерли, не дождавшись эвакуации. Их тела лежали в помещении, расположенном всего в нескольких шагах от вестибюля, – там была часовня, которая теперь выполняла еще и функции импровизированного морга.

Доктор Тиль специализировался на интенсивной терапии и болезнях легких. Это был коренастый мужчина с круглым лицом, объемистым животом и непропорционально тонкими ногами, что сразу бросалось в глаза, поскольку он был в шортах. Его часто называли «доктор Ти», а друзья – просто «Джонни». Когда он улыбался, глаза его превращались в такие узкие щелочки, что казались почти закрытыми. Он был родом из Нового Орлеана, женился в двадцать лет, и у них с женой было трое детей. Доктор Тиль играл в гольф, болел за футбольную команду «Новоорлеанские святые» и любил слушать Элвиса, покуривая хорошую сигару.

Как и многие его коллеги, он проработал в Мемориальном медицинском центре не один десяток лет, впервые оказавшись в его стенах еще в 1977 году, студентом медицинского факультета Университета штата Луизиана. Один из его сокурсников впоследствии как-то сказал, что Джонни Тиль превратился именно в такого врача, каким мечтали стать все, кто учился вместе с ним: доброго, милосердного, всепонимающего. Возможно, это удалось ему лучше, чем другим, по той причине, что он долгие годы был вынужден бороться с алкогольной зависимостью и депрессией. Встречая в коридоре медсестру, доктор Ти здоровался с ней, обращаясь по имени и похлопывая по спине, а иногда еще и называя ее «малышкой».

Часть практики Джон Тиль прошел в Благотворительной больнице – крупном государственном медицинском учреждении с одним из самых больших в стране травматологических отделений. Именно в этом отделении, куда один за другим врывались работники «Скорой помощи» с очередным пострадавшим, его научили, что в первую очередь помощь нужно оказывать самым тяжелым пациентам. Поэтому он удивился, узнав, что из Мемориального медицинского центра самых тяжелых больных собирались вывозить последними. На собрании персонала больницы, где небольшая группа врачей приняла это решение, не посоветовавшись с родственниками пациентов, Тиль не присутствовал. Вероятно, врачи исходили из того соображения, что в первую очередь следует эвакуировать тех, у кого больше шансов прожить относительно длительное время. Медики Мемориала были обучены работе в условиях катастроф, в первую очередь связанных с отравляющими веществами, например зарином, то есть в ситуациях, когда в больницу одновременно прибывает большое число потенциальных пострадавших. Но за все годы медицинской практики доктора Тиля никто никогда не готовил к работе без электроэнергии, нормального водоснабжения и транспорта. Жизнь учит человека решать проблемы, основываясь на собственном опыте. Если у доктора Тиля спускало колесо, он знал, что делать в этом случае. Но все годы учебы и работы не подготовили его к тому, с чем ему пришлось столкнуться теперь. У него попросту отсутствовал опыт чего-либо подобного.

Джон Тиль приехал в больницу в воскресенье. И привез с собой друга, который выздоравливал после перенесенной пневмонии и был слишком слаб, чтобы подчиниться приказу мэра об обязательной эвакуации, – на больницы он не распространялся. Рано утром в понедельник доктор Тиль проснулся от криков и почувствовал, что его угловой кабинет на четвертом этаже здания раскачивается. От страшных порывов ветра огромные, от пола до потолка, стекла помещения толщиной с большой палец прогибались внутрь и вибрировали от ударявших в них практически горизонтальных потоков дождя. Вода просачивалась в образующиеся из-за вибрации щели между стеклами и оконными рамами. Доктор и его коллеги убрали подальше от окон компьютеры, собрали с помощью простыней и халатов воду, скопившуюся в палатах и смотровых кабинетах. Выжимать воду пришлось в мусорные баки.

Ураган лишил город электричества. Установленные в больнице генераторы не обеспечивали кондиционирования воздуха, и температура в помещениях начала подниматься. В здании, автономность которого изначально вроде бы была как следует продумана и обеспечена, стало не только жарко, но и сыро. Доктор Тиль заметил, что по стенам стекает влага. Ураган вызвал наводнение. Во вторник уровень воды снаружи стал быстро подниматься.

Рано утром в среду в Мемориале вышли из строя генераторы. В результате больничный комплекс погрузился во тьму. Прекратилась подача электроэнергии и на аппараты жизнеобеспечения пациентов. Волонтеры помогали перетаскивать больных в пункты сбора для эвакуации, но вертолеты прибывали нерегулярно.

В этот день у Тиля выдался небольшой перерыв, во время которого он решил выкурить сигару на пандусе, ведущем в приемный покой. Там у него состоялся разговор с Джоном Кокемором, терапевтом. Тот сообщил доктору Тилю, что врачей попросили покинуть больницу последними. Когда Тиль поинтересовался почему, его коллега и друг приставил указательный палец к сгибу локтя другой руки, имитируя инъекцию. Тиль понял его намек и сказал: «Дружище, надеюсь, до этого не дойдет».

Позже Кокемор скажет, что не делал такого жеста и вообще большую часть времени находился вне больницы, помогая рассаживать по лодкам более или менее транспортабельных пациентов и тех, кто оказался в Мемориале случайно. На лодках людей переправляли через затопленные кварталы туда, откуда они могли вброд добраться до не затронутых наводнением районов. И еще Кокемор скажет, что в тот момент он уже не занимался оказанием медицинской помощи пациентам и был слишком занят, чтобы думать о том, что происходит внутри больничного здания.

Вечером в среду доктор Тиль услышал неподалеку от медцентра выстрелы. Он был уверен, что участники перестрелки пытались убить друг друга. Враг притаился совсем близко – рядом со зданием кредитного союза, расположенным на другой стороне улицы. Тиль решил, что больница вот-вот будет захвачена, а у тех, кто находился внутри, практически не было возможности защитить себя. Он оступился на полутемной лестнице и едва не рухнул лицом вниз на бетонные ступени, но в последний момент все же сумел сохранить равновесие. Охваченный паникой и уверенный в том, что погибнет, он связался по мобильному телефону с членами своей семьи, чтобы попрощаться.

Доктор Тиль чувствовал себя брошенным. Вот так, думал он, платишь налоги и думаешь, что правительство в случае стихийного бедствия или какой-то другой экстремальной ситуации о тебе позаботится. И что же? Еще он никак не мог понять, почему «Тенет», компания, базирующаяся в Техасе и владеющая огромной сетью больниц, в том числе и Мемориалом, до сих пор не прислала никого и ничего для спасения обитателей лечебного учреждения, оказавшегося в зоне урагана.

Наконец в четверг утром компания все же направила в Мемориал взятые в лизинг вертолеты. В небе в это время уже кружили винтокрылые машины Береговой охраны, Военно-воздушных и Военно-морских сил, дожидаясь своей очереди сесть на вертолетную площадку больницы. То и дело, оглушительно ревя авиационными двигателями, причаливали и отчаливали аэроглиссеры. Их операторы и пилоты вертолетов не брали на борт домашних животных, тем самым ставя в весьма затруднительное положение медиков, которым из-за урагана пришлось взять своих любимцев с собой на работу. Одна молодая женщина-терапевт была вынуждена держать сиамского кота, пока Тиль ощупывал его грудину и ребра, наспех восстанавливая в памяти сведения об анатомии мелких животных, которую изучал еще в колледже. Когда Тиль нацелил иглу шприца с хлоридом калия в сердце кота, животное вырвалось из рук прижимавшей его к столу женщины и, извернувшись, вцепилось в пропитанную потом медицинскую пижаму доктора Тиля, раздирая ее когтями и оставляя на ткани клочья светлой шерсти. Медикам удалось снова распластать несчастного кота на столе, после чего они предприняли повторную попытку усыпить его. Все это им приходилось делать прямо в коридоре, в каких-нибудь двадцати футах от пациентов, находившихся в вестибюле второго этажа. Происходящее напоминало сумасшедший дом.

К доктору Тилю подошла еще одна женщина-врач. Из ее глаз лились слезы. Оказалось, что ей предложили место в лодке, причем в порядке исключения разрешили взять с собой любимую собаку – красавицу шелти двадцати фунтов весом. Хозяйка быстро обучила собаку смирно лежать в спортивной сумке. Женщине очень хотелось воспользоваться представившимся ей шансом: вид затопленной улицы вызывал у нее такой страх, что она испытывала постоянные боли в животе. Но в то же время ее терзало чувство вины перед остающимися в больнице коллегами и пациентами.

«Не плачьте, – успокоил ее Тиль. – Просто поезжайте и ни о чем не думайте. И потом, животное – это все равно что ребенок. Мы справимся без вас. Я вам обещаю».

Курсируя между различными помещениями больницы и своим кабинетом, доктор Тиль множество раз пересек вестибюль второго этажа. Время шло, и волонтеров, обмахивавших картонками пациентов на носилках, постепенно оттесняли в сторону и направляли в очередь на эвакуацию, которая змеилась через все отделение реанимации.

Тиль практически ничего не знал о примерно дюжине пациентов, которым, судя по всему, предстояло остаться в больнице, но не мог им не сочувствовать. До урагана бедолаги все же имели какие-то шансы на спасение. Теперь, после нескольких дней, проведенных в аду, да еще в условиях нехватки или даже отсутствия необходимых лекарств и раствора для регидратационной терапии, их состояние, и без того тяжелое, резко ухудшилось.

Шум от двигателей аэроглиссеров не позволял Тилю воспользоваться стетоскопом. У него не было медицинских карт несчастных, оказавшихся на полу в вестибюле второго этажа. Но и без историй болезни ему было ясно, что эти пациенты находились на пороге смерти. Тиль видел, что к ним время от времени подходит, отдавая какие-то распоряжения другим медикам, незнакомая ему женщина-врач небольшого роста с золотисто-рыжими волосами. Позже он узнал, как ее зовут: это была Анна Поу, хирург, специализировавшаяся в области патологий головы и шеи.

Анна Поу была одной из тех немногих врачей, кто все еще пытался помочь пациентам, остающимся в больнице, вся работа которой, по сути, оказалась парализованной. Некоторые из медиков уехали. Те, которые остались, по сути, уже не занимались оказанием медицинской помощи. Им пришлось взвалить на себя обязанности организаторов транспортировки пациентов или контролировать процесс эвакуации с нескольких других площадок, находящихся за пределами больницы, где нагрузка была несколько меньше. Что же касается Анны Поу, то она показалась доктору Тилю героем-одиночкой в женском обличье. После четырех напряженнейших дней и практически бессонных ночей она все еще сохраняла силы и решимость для того, чтобы хоть как-то ухаживать за теми, кому было тяжелее всего. Как вспоминал впоследствии доктор Тиль, в какой-то момент она сказала, что лежащих в вестибюле пациентов вообще не будут эвакуировать. При этом Тиль не мог сказать, сама ли Анна Поу приняла такое решение или же ей сообщил о нем кто-то из представителей администрации.

Как сказал Тилю главный администратор Мемориала, Л. Рене Гу, к наступлению ночи из больницы должны были вывезти всех. Главная медсестра Сьюзан Малдерик, назначенная руководителем оперативного штаба управления больницей во время урагана, сообщила доктору Тилю такую же информацию. Оба руководителя позже заявили, что собирались сконцентрировать усилия всего измученного персонала на эвакуации, однако их слова так и оставили доктора Тиля в недоумении относительно дальнейшей судьбы самых тяжелых пациентов после того, как все остальные покинут больницу.

Ему также не давала покоя мысль об остававшихся в Мемориале домашних животных. Судя по тому, что он слышал, их собирались выпустить на волю, то есть, по сути, бросить на произвол судьбы. Кроме того, животные были голодны.

А еще доктор Тиль всерьез опасался, что больница в любой момент будет захвачена и разгромлена другого рода «животными», искавшими наркотики. Потом он вспоминал, что думал примерно так: «А как поведут себя эти сумасшедшие чернокожие, которые считают, что их много лет угнетали белые люди… Бог знает, что эти ненормальные, которые бродят где-то там, на улицах, сделают с бедными умирающими пациентами. Они могут подвергнуть их пыткам, изнасиловать, разорвать на части».

Тилю также очень хотелось знать, каких действий от него ожидали родственники пациентов. Однако спросить об этом он никого из них не успел, а потом было уже поздно: всех этих людей заставили уехать, сообщив, что их близких уже начали эвакуировать и что они скоро будут в безопасности.

Доктор Тиль твердо придерживался золотого правила: поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой. Большое духовное влияние на него оказал священник ордена иезуитов отец Гарри Томпсон, наставник, научивший доктора, как правильно жить и относиться к людям. Для Тиля также давно уже стал руководством к действию девиз, с которым он познакомился еще во время учебы на медицинском факультете университета: «Лечим часто, излечиваем иногда, облегчаем страдания всегда». Было совершенно очевидно, что он должен был делать, утратив все возможности контролировать ситуацию, кроме способности облегчить состояние пациентов. Речь, конечно же, шла не об обычной паллиативной помощи, обучение которой доктор Тиль прошел на специальном недельном семинаре, получив сертификат, позволявший ему обучать методам снятия или смягчения болезненных симптомов пациентов, которые считали это главной целью лечения.

В импровизированной палате, в которую превратился вестибюль второго этажа больницы, имелись шприцы, морфий и медсестры. Шери Ландри, низкорослая широколицая женщина с каджунскими[1] корнями, «королева ночных смен», которую доктор Тиль лично знал много лет, судя по всему, принесла лекарство из одной из палат интенсивной терапии.

Тиль прекрасно понимал, зачем она это сделала, и был полностью согласен с Шери, но многие другие медики – нет. Например, молодая женщина-терапевт, которая помогала Тилю усыпить кота, отказалась вводить морфий пациентам, находящимся в тяжелом состоянии. Тиль сказал, чтобы она не волновалась: он и другие врачи обо всем позаботятся.

За дни, пока бушевал ураган, Новый Орлеан превратился в место, где практически отсутствовал здравый смысл и перестали действовать законы цивилизации. Тилю казалось, что в зоне бедствия полностью исчезли как общечеловеческие нормы поведения, так и стандарты современной медицины. У него не было времени и возможности обеспечить самым тяжелым больным уход, который обычно получают находящиеся при смерти люди. Ему пришлось согласиться с решением, согласно которому наиболее тяжелых пациентов не эвакуировали, а медперсонал должен был покинуть больницу. Он не мог оправдать постановку больным капельниц с морфием и лишь молился, чтобы препарат не закончился после того, как все медики покинут больницу, и прежде, чем пациент умрет: ведь в противном случае это означало бы для него невыносимые страдания. Джон Тиль убеждал себя, что поступает правильно, оказывая умирающим необходимую помощь, но понимал, что технически это было преступлением. В тот момент ему не пришло в голову оставаться рядом с пациентами до момента их естественной смерти. Позже он сказал, что это означало бы рисковать собственной жизнью.

Доктор Тиль предложил свою помощь доктору Поу, но та поначалу отказалась. Она неоднократно пыталась убедить Тиля уехать из больницы, но он продолжал настаивать, говоря, что хочет остаться в Мемориале.

Доктор Тиль обсудил дозу вводимых препаратов с теми немногими врачами и медсестрами, которые все еще оставались в больнице. По его мнению, она должна была быть достаточной, чтобы обеспечить смерть пациентов до того, как все остальные покинут Мемориал. Тиль считал, что следовало ввести 10 миллиграммов морфия и 5 миллиграммов быстродействующего седативного средства «Версед», а затем, в случае необходимости, увеличить дозу последнего. В инструкции по применению препарата «Версед» имелось заключенное в черную рамку особое предупреждение Управления по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств о его возможных побочных эффектах. В нем, в частности, указывалось, что препарат способен вызвать остановку дыхания и использовать его можно только в условиях стационара, когда больные находятся под постоянным наблюдением и врачи могут, если это потребуется, быстро провести реанимационные мероприятия. Но это был не тот случай. В отношении большинства пациентов, собранных в вестибюле второго этажа, имелось решение о непроведении реанимационных мероприятий (РНРМ).

Для того чтобы смешать препараты, подготовить капельницы и иглы, потребовалось время. Доктор Тиль окинул взглядом лежащих в вестибюле пациентов. Они практически не подавали признаков жизни, если не считать дыхания. У одних оно было учащенным, у других – прерывистым и затрудненным. Все больные молчали. Одна женщина, явно находившаяся в бреду, стонала, но, когда кто-то спросил, что ее беспокоит, она ничего не ответила.

Доктор Тиль взял на себя четверых больных, лежавших у стены с окнами. Это были три пожилые белые женщины и крупный мужчина-афроамериканец. Когда пришло время действовать, в его сознании возник неприятный вопрос – или, может, просто смутное ощущение того, что имелись и какие-то другие возможности, не учтенные перед принятием решения. Вероятно, в последний момент он понял, что кажущееся правильным с точки зрения рассудка не является таковым с точки зрения простых человеческих чувств. И что прервать жизнь пациента теоретически и сделать это на самом деле – две совершенно разные вещи, которые разделяет пропасть.

Доктор повернулся к стоявшей рядом главной медсестре реанимационного отделения по имени Карен Уинн. Она, помимо прочего, возглавляла больничный комитет по этике и очень тонко разбиралась в самых сложных и спорных вопросах, связанных с оказанием помощи безнадежным пациентам. Кроме того, она проработала в Мемориале не один десяток лет. По мнению доктора Тиля, трудно было найти человека добрее Карен. И в этот отчаянный момент он решился задать ей мучивший его вопрос. Позже он вспоминал, что сформулировал его так: «Можем ли мы это делать? Действительно ли мы должны это делать?»