Катастройка-перестрелка, кто тебя выдумал?
М. ДЕЛЯГИН: – 28 лет назад началась перестройка, которая имела судьбоносное влияние на нашу страну.
Более четверти века назад, более жизни целого поколения.
Давайте вспомним: это был совершенно потрясающий момент.
Первый психологический шок советские люди эпохи позднего «застоя» испытали от Андропова: после последних лет Брежнева во главе государства вдруг встал человек, речи которого имели смысл. Ведь советское общество просто отвыкло от того, что Генеральный секретарь ЦК КПСС может говорить что-то содержательное – бессмысленные, бессвязные, да еще и не очень разборчивые заклинания стали повседневной нормой.
При этом Андропова не очень любили, несмотря на удешевление водки, – за длительное руководство КГБ и «завинчивание гаек», доходившее до отлавливания людей в кинотеатрах, парикмахерских…
Е. ЧЕРНЫХ: – И в банях.
М. ДЕЛЯГИН: – Да где угодно. Причем никто так и не удосужился озаботиться вопросом, почему в рабочее время советские люди могут оказываться где угодно? Может быть, им просто нет работы на их рабочих местах? Может быть, то, чем они на этих местах занимались, просто никому не нужно?
Но при Андропове государство умело ускользало от задавания – пусть даже самому себе – подобных вопросов с заведомо неудобными ответами. И предпочитало ловить своих граждан, по сути дела, придираясь к ним по сугубо формальным причинам.
Как в 1997 году Чубайс, «укрепляли дисциплинку», не задумываясь о том, зачем эта «дисциплинка» нужна и решению каких задач она способствует.
Но были действия и безусловно правильные. В школах вдруг вспомнили – естественно, после увесистого указания «сверху», – что есть такая штука, как Гимн Советского Союза.
И нас заставили его выучить.
И, когда сейчас стадионы встают где-нибудь на Западе или в нашей стране и поют Гимн Советского Союза, послушайте, что они поют. Послушайте, что поет российский болельщик, особенно на Западе, – это иногда показывает даже официозное, раздавленное бюрократией телевидение. Поразительно, когда про «партию Ленина – силу народную», которая «нас к торжеству коммунизма ведет» истово поют не просто вполне обеспеченные, но и люто ненавидящие коммунистов во всех видах люди.
А причина проста: они ведь не про коммунистов и даже не про коммунизм – они про свою уничтоженную, отчасти и ими самими, страну поют. И про надежду на ее восстановление, которая остается жива, несмотря на все совместные усилия либеральных фундаменталистов и других профессиональных «любителей» русского народа.
Ну, и другая причина того, что мы поем именно Гимн Советского Союза – специфические слова нынешнего гимна России, которые при детях и людях со свежим восприятием лишний раз произносить не стоит. К автору вопросов нет – дай нам всем бог дожить до тех лет, в которых он свое творение в третий раз перекраивал, – а вот ко многим другим вопросы только нарастают…
Е. ЧЕРНЫХ: – Жаль, что все реже и реже нашим болельщикам приходится исполнять гимн.
М. ДЕЛЯГИН: – Ну, болельщики-то и перед игрой поют. И если они знают, что им петь, то это – эхо андроповского решения, что школьники должны знать гимн страны, в которой они живут.
Е. ЧЕРНЫХ: – Мы не изучали, я уже работал в то время.
М. ДЕЛЯГИН: – А мы сдавали экзамен и по гимну, и по гербу, и по устройству власти. Поразительно, какое количество школьников старших классов искренне не имело представления о «тоталитарной», как сейчас любят нам рассказывать либералы, власти! Не знали даже должность Андропова, а часто путались и в его фамилии – как в европейской демократии какой-нибудь.
А экзамен по гербу сейчас мог бы легко трактоваться по 282-й, «экстремистско-русской», статье Уголовного кодекса. Мол, изобразите герб и расскажите, из чего он состоит и что его части символизируют. А попробуйте, не имея художественных способностей, нарисовать герб – получается какой-то бесформенный кочан капусты, никаких сатириков не нужно; иногда такое выходило из-под руки, что все принимавшие просто умирали со смеху вместе с экзаменуемым.
Но, по крайней мере, из чего он состоит и почему, надо было знать наизусть.
А после Андропова к власти пришел Черненко, который руководил страной в состоянии хуже Брежнева. Это про него была шутка – «не приходя в сознание, после тяжелой продолжительной болезни приступил к исполнению обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС».
Е. ЧЕРНЫХ: – Он был сначала крепкий. Говорят, отравили его.
М. ДЕЛЯГИН: – Крепкий он был аппаратчик. А насчет «отравили» – разные разговоры ходили, и про Андропова тоже были разные разговоры.
Это про Брежнева все известно: что, где, когда – такой вот «тоталитарный лидер» «империи зла». Обвал в его здоровье наступил после того, как на него в цеху Ташкентского авиазавода, куда он приехал, упало строящегося крыло самолета, потому что люди побежали смотреть на него и массой полезли на это крыло. Оно упало под их тяжестью, придавило Брежнева, сломало ключицу.
Е. ЧЕРНЫХ: – Я думал, это анекдот?
М. ДЕЛЯГИН: – Ну, вот так мы свою историю знаем. Брежнев, несмотря на то, что перелом ключицы, – а это ужасно больно, – все равно провел встречу с людьми и только потом уже поехал лечиться. Это был, при всех недостатках, человек старой школы, который всегда помнил, что люди имеют права, а власть им обязана, потому что при забвении данного принципа случаются революции.
Это был где-то 1977 год. Потом у него наступило обвальное ухудшение здоровья. Ходят разговоры про медсестру от Андропова, которая давала ему снотворные мимо всех врачей… Но что стало толчком разрушения здоровья, известно: долгие годы напряженной работы «на износ».
И вот, когда после товарища Черненко приходит товарищ Горбачев, прежде всего режет глаз его относительная молодость: становится ясно, что «гонка на лафетах» окончена, что этот человек пришел не на год и не на два.
Интересно, кстати, что первоначально на всех не только фотографиях, но и телесъемках родимое пятно у Горбачева ретушировали. И, когда это пятно стали показывать, – по-моему, где-то с 1989 года, – стало ясно: произошла десакрализация власти, она качественно ослабела. По эффекту это можно сравнить с тем, когда после расстрела Дома Советов в 1993 году даже самые демократические издания тогдашней России слово «президент» по отношению к Ельцину начали писать с маленькой буквы. Это был внутренний психологический перелом у журналистов, да и всего общества: даже демократы и либералы после того расстрела просто не могли писать слово «президент» с большой буквы.
В момент прихода к власти Горбачев был весь сияющий, лакированный; он был молод, свеж, бодр – и он впервые напрямую общался с людьми.
Но главное было не в этом.
Как Андропов шокировал советский народ тем, что в выступлениях его руководителя может быть простой и понятный смысл, так и Горбачев потряс способностью говорить по-человечески, а не казенными сухими штампами, а затем и потряс способностью говорить «без бумажки».
А слова Горбачева о необходимости обновления – это действительно было глотком свежего воздуха. И то, что стало что-то делаться, что-то меняться (пусть даже и в не очень правильном направлении, как борьба с нетрудовыми доходами), что государство из тупой косной машины вновь стало инструментом развития нашего общества – это напоминало религиозное откровение.
Сейчас невозможно себе представить порожденный этим энтузиазм. Я помню тот самый май 1985 года: только что объявлена борьба с пьянством, навстречу мне по улице идет слегка нетрезвая женщина лет 45-ти с полбутылкой водки в руке. И вот она на меня, десятиклассника, смотрит, протягивает полбутылки и говорит: «Я больше не пью, возьми, тебе пригодится», – это ведь валюта была в то время. Я застеснялся, да и не пил тогда еще, и в итоге не взял…
От введения «сухого закона» умерло довольно много людей, потому что при резком прекращении потребления алкоголя у организма, который к этому привык, сжимаются сосуды. Нельзя забывать и о подрыве бюджета, которым обернулась антиалкогольная кампания в самый неподходящий момент.
Но главное – не в этом, а в «поколении Горбачева», которому сейчас в среднем 24 года: это люди, которые родились благодаря «сухому закону». Их просто не было бы, если бы их родители пили по-старому. Мне один из них написал: «Никогда не прощу Горбачеву развал страны, но и добра не забуду: своего рождения и того, что все здания, в которых пришлось жить и бывать – квартира, детский сад, школа, поликлиника и прочее – были построены при нем, в конце 80-х годов».
Мы привыкли ругать Горбачева, и, в общем, – за дело, потому что он действительно развалил страну и вымостил дорогу либеральным фундаменталистам, свято верующим в то, что солнце восходит не просто на Западе, но и непосредственно в Вашингтоне.
И, конечно, когда он говорит, что лично не пролил ни капли крови… Выходит, что кровь пролилась сама? Это напоминает заявления польских властей о том, что они не убивали советских военнопленных, а те умерли сами от голода и болезней. Мол, таков был их свободный демократический выбор.
Мы этого не забудем, но и хорошего забывать не надо. Ведь чувство свободы – это очень сильно, нам это сегодня трудно даже представить. Хотя успехи Горбачева – оборотные стороны его поражений.
У него было два выдающихся достижения, которые сейчас мы не можем осознать в полной мере, потому что то время уже давно прошло и многое просто забылось.
Прежде всего, тогда резко исчез страх перед КГБ. Я хорошо помню май 1986 года, когда я сидел в университетском парке на скамеечке и писал заметки, как устроена советская экономика с точки зрения политэкономии. Когда дошел до того, что капитализм – это эксплуатация человека человеком, а социализм – это эксплуатация человека государством, у меня возникло ощущение, что у меня стоят за спиной и смотрят мне через плечо. Этот ужас отщепенства я помню до сих пор.
Ужас не потому, что поймают и накажут, а потому, что все люди нормальные, а ты какой-то не такой, ты просто урод, если до такого додумался.
Е. ЧЕРНЫХ: – Да не было такого страха перед КГБ. Я студентом был в Питере в 70-е годы.
М. ДЕЛЯГИН: – Это даже не перед КГБ, а перед собственным отдалением от общества. Но в разных социальных слоях это, конечно, было по-разному.
Е. ЧЕРНЫХ: – Я студентом пел, выпив, «Ни страны, ни погоста» Бродского. Это запрещенное. И никто не боялся.
М. ДЕЛЯГИН: – Запрещенное, но советское, свое. А мысль о том, что социализм – это тоже эксплуатация, это совсем другое…
А бессмысленные запреты игнорировали, не переставая быть советскими людьми, и из советского патриотизма тоже: мой дед воевал, а вы кто? В старших классах учителя запрещали рок – и все из принципа расписывали сумки эмблемами «Metallica» и «AC/DC», даже не поклонники этих групп. А наиболее продвинутые периодически бегали к Макаревичу, благо это было на расстоянии где-то километра от школы.
Было запрещено стричься «под Гитлера», то есть подбривать виски – и многие делали это из принципа. Носили панамы просто потому, что какому-то мракобесу-охранителю взбрело в голову, что немцы такие панамы якобы носили во время войны.
Бреда было много, но, протестуя против этих бессмысленных запретов поведением и всем остальным, люди чувствовали себя все равно советскими людьми – это принципиально важно.
