– Здравствуй, Павлуша, – ответила она, невольно оглядываясь. – Григорий Филиппович не приходил?
– Никак нет-с, – ответил вежливый приказчик. – Изволите чайку-с? Я мигом-с.
– Не надо, ничего не надо. – Ольга Петровна не скрывала раздражения. – Когда ты видел его последний раз?
Катков ответил не раздумывая:
– Так вчера, в шестом часу, Григорий Филиппович изволили уйти. Оставили мне распоряжение на утро-с.
У Ольги Петровны на языке вертелся вопрос, но задать его она не решилась. Вместо этого спросила:
– Больше вестей от него не было?
– Никак нет-с… Не изволите.
– Вчера он не жаловался на сердце?
Приказчик выразил недоумение:
– Как можно-с! Да разве я бы оставил Григория Филипповича без внимания?! Он мне как отец родной. Да я за него…
– Да-да, благодарю, – ответила она в растерянности, не зная, что еще предпринять. – Павлуша, я, пожалуй, пойду.
– Что приключилось, Ольга Петровна?
– Григория Филипповича нет дома, нигде нет… С его сердцем… Я очень волнуюсь… Места себе не нахожу…
– Прикажете наведаться в больницы?
– Нет-нет, пока не надо. Известили бы. Если Григорий Филиппович появится, передай ему, чтобы дал знать. Буду дома. Пусть сразу весточку пришлет.
Катков обещал исполнить поручение в точности, проводил даму, открыл перед ней дверь и поклонился на прощание. Когда же дверь захлопнулась, на лице приказчика проскользнула непростая улыбка.
– Ах, женщины, женщины! – сказал он негромко, трогая пробор в волосах. – Не понимаете потребность мужского сердца. Сердца женатого. Нужна ему порой свобода, нужно погулять. А бедняжка Оленька… Нет, пожалуй, не женюсь…
Крайне довольный собой и своей рассудительностью, Катков занялся первым посетителем, которому позарез нужны были наличные средства. Как обычно, с утра пораньше.
12
Сандалов держал улыбку, сколько хватило сил. Мышцы лица его были неплохо тренированы на такой случай, но уставившийся на портье господин исчерпал их возможности. Облокотившись о конторку, господин из полиции в упор разглядывал портье, как будто тот – редкая статуя. Что в голове у полицейского чиновника – поди разбери. Сандалов почти собрался покаяться во всем, только не выбрал, в чем конкретно. А господин не делал намека, что ему нужно.
– Вот условия задачи с двумя неизвестными, – наконец сказал он, и Сандалов невольно понял, что чувствует мышонок, когда с ним играет голодный котяра. – В номере четвертом вашей гостиницы поселился господин.
– Чего изволите? – пробормотал Сандалов, понимая, что сморозил глупость.
– Все, что вам известно о нем. Для начала назовите фамилию.
Портье поискал в записи постояльцев нужную строчку и, холодея от неизбежного, повернул книгу.
– Вот, извольте.
На месте фамилии растеклась жирная клякса, которую еще и старательно размазали. От фамилии остался только хвост: «… ский».
– Кто капнул чернила?
– Виноват-с, – ответил Сандалов, чувствуя, как холодеют пальцы.
– Вас попросили уничтожить фамилию?
– Что вы! Нелепая случайность… Поверьте… Господин…
Судя по всему, верить господин не собирался. Но фамилию свою назвал.
– Очень приятно, господин Пушкин, – заторопился Сандалов. – Поверьте, глупейшая нелепость.
– Можете восстановить в памяти залитую фамилию?
Лоб Сандалова от натуги покрылся мелкими каплями пота.
– Кажется… Что-то… Немирский… Немовский… Точно не припомню.
– Первый раз остановился у вас?
– Так точно-с!
– С ним было много вещей?
– Кажется… немного…
– Корзина с петухом?
Господин Пушкин не думал шутить. Сандалов уверился, что вопрос важный.
– Не припомню-с. Ни корзины… Ни петуха…
– Вас не удивило, что приезжий без вещей?
– Так он наш, московский, – ответил портье уверенно.
– Как поняли?
– Глаз наметанный. Сами понимаете, мужчине порой хочется новых впечатлений от жизни. Гостиница у нас знатная, номера удобные. А мы любому гостю рады.
Намек был излишне прямой. Потому и вопрос последовал не менее прямой.
– Что за девица у него была?
Сандалов выразительно поморщился.
