Она подошла к нему ближе и взяла его за отвороты пальто:
– Роман… Роман, я так страдала эти годы, так много думала о тебе…
– И поэтому ни разу не написала.
– Да нет… нет же… – Она вздохнула, не находя слов. – Я… понимаешь, что-то произошло во мне. Я не могла тебе писать тогда, сразу. Слишком тяжело мы расстались. А после мне что-то мешало, постоянно что-то мешало, будто между нами возвели какую-то стену… Но я каждый день думала о тебе… А потом, потом…
Она смолкла.
В её глазах показались слёзы.
Роман взял её маленькие, стянутые перчатками руки в свои.
– Почему ты ни разу не приехал к нам?
– Я не мог, Зоя.
– Почему?
– Потому что я тоже чувствовал ту самую стену, о которой ты говорила.
– Правда?
– Правда.
Она снова замолчала.
Потом, высвободив руки, подошла к самой кромке реки, устремив вдоль взгляд чёрных, блестящих от слёз глаз:
– Как всё глупо.
Роман молчал.
Удивляющее спокойствие не покидало его.
Глядя на стоящую к нему в профиль Зою, он вдруг понял, что в глубине души равнодушен к ней. Это было настолько просто, что он улыбнулся.
Она, словно почувствовав его улыбку, повернула голову:
– Ты смеёшься? Надо мной?
– Над собой, – проговорил он, не переставая улыбаться.
Она подошла к нему.
– Рома. Скажи, ты меня… совсем уже не любишь?
Он помолчал и, прямо и спокойно глядя ей в глаза, произнёс:
– Ты сама всё знаешь. Зачем спрашивать.
С неё словно сняли невидимые оковы. Вздохнув, она лёгким движением рук поправила свою маленькую шляпку и, сломив ивовый прутик, двинулась по тропинке, похлёстывая себя по левой ладони.
Роман пошёл следом.
Когда тропинка стала подниматься наверх, Зоя остановилась, повернулась к Роману Они стояли возле старого замшелого колодца, похожего на заброшенный, давно покинутый птицами скворечник.
– Воеводин – мой жених, – проговорила Зоя со спокойным равнодушием. – Осенью я выхожу за него замуж, и мы едем в Англию.
Роман молчал.
– Я знаю, ты осуждаешь меня. Считаешь дурной, сумасбродной… Но, понимаешь, мне так скучно…
– Скучно? – переспросил Роман. – Тебе скучно? В это трудно поверить.
– Не то чтобы скучно, – пожала плечами Зоя, – а как-то всё опостылело, надоело. Родные, знакомые, ухажёры. Всё глупо, однообразно.
– И любовь – тоже скучно? – неожиданно для себя спросил Роман.
– Любовь… – еле слышно произнесла она. – Ты знаешь, мне кажется, я просто не представляю, что это такое. И никогда не узнаю… Но ты только не думай, тебя я любила как могла. Да… странно всё это – детство, юность, Крутой Яр, наши с тобой встречи под липами – всё это ушло куда-то в один миг, и вот здесь, – она коснулась груди, – только пустота и скука. Скука, скука…
Она смолкла, сцепив руки и подняв их ко рту.
Роман вглядывался в её отрешённое лицо и постепенно понимал, что ей – Зое Красновской, той самой неутомимой, бесстрашной, сгорающей от интереса к миру, – теперь действительно скучно. Он словно коснулся её души и почувствовал ледяной холод. Это открытие заставило его оцепенеть. Зоя молчала, стоя неподвижно. Молчал и Роман. Сумерки сгущались, туман повис над рекой. От старого колодца пахло речным песком и прелыми досками.
Зоя первая нарушила тишину:
– Да. Не получилось у нас разговора.
Роман спросил:
– Почему ты решила уехать?
– Мне всё здесь опротивело, надоело. Я, понимаешь ли, совсем недавно поняла, что я в душе – не русская. Не люблю я Россию.
– Не любишь?
– Не люблю. Какой-то серый мир. Пьяный, тёмный. И скучный. Мне так здесь скучно, Рома…
Она вздохнула и, вдруг быстро подойдя к нему, крепко взяла за руку, заговорив горячо и сбивчиво:
– Послушай, послушай… давай уедем, давай уедем вместе. Ты думаешь, я люблю этого Воеводина? Да я к нему безразлична, понимаешь, безразлична! Если я и любила кого, так только тебя, Рома. А с ним… я решила, потому что все меня бросили, и ты бросил, не приехал, а он, он меня увозит отсюда, увозит, поэтому и согласие дала, только поэтому…
Глаза её блестели в темноте.
Сжав руку Романа ещё сильнее, она приблизилась к нему.
– Рома, прошу тебя, давай всё забудем, возьми меня, уедем куда-нибудь, в Париж, в Англию, в Германию – куда угодно, только увези меня! Я всё брошу, родных, Воеводина, всё, только увези меня из этой грязи, серости, глупости, увези… понимаешь, я…
