Как зовут Сергея Фролова?

Пролог

Пальцы обжигает. Заснул с сигаретой. Как же так…

Он тушит сигарету о дощечку дорогого итальянского паркета, будто это пепельница. Сквозняк, подхватив табачный дым, несет его к открытому нараспашку окну. Повезло, что не спалил это Богом забытое место.

А надо было.

Спалить все к чертям.

Улыбается своими винирами.

Его волосы всегда уложены, а лицо гладковыбрито. Тело пахнет дорогой туалетной водой. Он пьет коньяк элитных сортов и расплачивается наличными. Он молодой и чертовски сексуальный сукин сын, который ездит на дорогом автомобиле и трахает дорогих женщин, носящих трусики от Валентино.

Все как в сказке, но серые будни дышат в спину, идут по пятам. Он знает, что обманывает сам себя. Легче сделать вид, что ничего не происходит.

Но это не так.

Ничего не в порядке.

Не стоит об этом забывать.

На журнальном столике рядом с постелью стоит бокал, наполненный до краев вином. Успокоиться, протолкнуть ком, вставший поперек горла… Он пьет вино и с трудом сдерживается, чтобы не плюнуть на пол. Спазмами сводит желудок. Несколько красных капель падают на постель и впитываются в белоснежную простыню.

Уже легче. Он долго сидит на краю постели и смотрит на опустевший бокал. Не помнит, как заказывал алкоголь. И как лег спать в номере. Как вообще оказался здесь. Не помнит ничего из того, что происходило с ним вчера. Он не узнает этот номер… Ощущения странные и давно забытые пугают, но и возбуждают.

Сергей окидывает себя взглядом. Он не сомневается, что провел здесь ночь в пьяном угаре. На нем нет нижнего белья, он замерз, тело покрылось гусиной кожей, а пенис съежился. Брюки и рубашка небрежно брошены у изголовья двуспальной кровати. Туфли на полу, рядом портмоне… Напился до беспамятства? Понюхал кокаина?

Какая теперь разница…

Поднимает сигаретную пачку, вертит в руках, но отшвыривает на помятую постель. Долго смотрит на след от потушенной сигареты на паркете.

Потом ему снова станет плевать. Он будет курить в постели, бросать окурки на пол или тушить их в цветочных горшках на подоконнике. Вызовет к себе номер женщин и будет проводить с ними время, пока не надоест.

Но сейчас хочется думать, что все позади у него есть немного времени…

Кстати сколько? Двадцать тысяч? Или здесь рассчитываются баксами? Не вопрос… Он может выложить кучу «зелени». Сколько администрация попросит за погром? Собственно, это не имеет значения. За последнее время он не считает купюры и сорит деньгами, которые, словно сами по себе, появляются в бумажнике…

Поднимается, плетется к стойке с телефоном для вызова прислуги, с трудом удерживая равновесие.

Что теперь? Виски с содовой? Водка? Может быть, ликер или декантер с коньяком…

Взгляд падает на журнальный столик, когда он уже подносит телефонную трубку к уху. Трубка вываливается из пальцев и безучастно виснет на спиральном прорезиненном проводе. Сергей пятится, упирается в стену. Взгляд останавливается на механических часах, ничем не примечательных. Часы небрежно брошены на тумбочке рядом с кроватью.

Он пытается отступит, но путается в проводе, вырывает кабель из розетки. Тянет за собой телефон. Лакированная подставка, на которой тот стоял, опрокидывается. Аппарат со звоном падает на пол. Трубка болезненно бьет по колену. От обиды и нелепости происходящего перехватывает дыхание. Ни жив ни мертв, Сергей смотрит на часы. Обычная механическая безделица завораживает и сковывает по рукам и ногам.

***

Неповоротливый медбрат с густыми пышными усами жестом подозвал помощника. Кивком указал на молодого человека в застиранной больничной пижаме, бившегося в конвульсиях на полу. На вид пациенту не больше тридцати. Бледная, мраморного оттенка кожа, большие глаза, ранняя седина в густой черной шевелюре. В уголке губ слюна, подкрашенная кровью, липкая и вязкая. Очевидно, что бедолаге совсем худо и, если не вмешаться и не оказать помощь, он умрет. Больной жмется в комок, трясется, издает нечленораздельные звуки, в которых проскальзывают отдельные слова.

– Что произошло, Игорь? – второй медбрат, средних лет, полноватый, бритый наголо.

– Не знаю, Сем. – Игорь растерян и непрерывно пожимает плечами. – Он из общей группы, без рубашки…

– Заведующий убьет нас, – Семен одаривает напарника колким взглядом и тянется к кожаной сумке с медикаментами. Появляется шприц и ампула сульфозина.

– Эй, ты чего надумал? – Игорь не готов поддержать затею.

Семен молча вертит ампулу в руках.

– Я серьезно, может схожу за врачом? – Игорь косится на шприц.

– Будет тебе.

Семен не любит цацкаться. Ни с больными, ни со своим напарником, тоже дураком. Неудивительно, ведь работники психушки сами становятся немного того. Все, кроме Семена, проработавшего в этой дыре тридцать лет, с тех пор как развалился Союз. Тогда родной завод Семена сбавил обороты, а сам он, фрезеровщик четвертого разряда, попал под сокращение. Да, он двадцать лет отпахал в этой гребаной психушке, но не стал идиотом, как Игорь, которому пора заткнуться! В конце концов, заведующий лично настоял, чтобы этот паршивец, корчившийся на полу, вышел на прогулку в общей группе, без смирительной рубашки и мер предосторожности… Как вообще такое произошло? У Семена, мнившего себя строгим сержантом, этаким «дедушкой», которого окружали «салаги», на этот счет свое мнение. С этими ребятами, без царя в голове, следует быть начеку. Всегда. Они должны понимать, что это не санаторий «Голубая ласточка» и попали они сюда не случайно.

Семен наполняет шприц лекарством и делает несколько инъекций под лопатки и в ягодицы, прямиком через ткань пижамы.

– Вот так вот, – язвительно шепчет.

Пациент на полу изгибается, будто получил электрический разряд, по его телу проходит судорога, зубы клацают.

Больной стонет, пытается отбить руку со шприцем и за малым не ломает иглу, которая запросто застрянет в заднице. Но у Семена такие фокусы не проканывают. Санитар наваливается на бедолагу всем весом, прижимает к холодному полу коленом, удерживает одной рукой. Подумаешь задачака, да Сема этими руками с легкостью поднимал поворотный стол на фрезерном станке. И теперь он частенько делал уколы больным против их воли, давно приноровившись к сопротивлению.

Выкидывает шприц и пустую ампулу в контейнер, брезгливо вытирает руку, на которую попало лекарство, о халат. Тело пациента после ударной дозы сульфозина безучастно обмякло на полу. Игорь пристально смотрит на Семена, переводит взгляд на часы. Циферблат показывает без двадцати десять.

– И что теперь? Через двадцать минут у дежурного обход. Ты сам знаешь, что Гиреев расскажет все заведующему.

– Надевай ему рубашку – и в палату, пока Гиреев не пришел, – Семен тут главный, как он скажет, так и будет.

– Ха, думаешь, Гиреев не заметит, что ты уколол ему сульфозин в жопу? – Игорь приподнимает бровь, вся эта затея ему чертовски не нравится.

Семен отмахивается. Он вполне сможет объяснить дежурному Гирееву: у больного случилось обострение, и они решили изолировать его, поместив в камеру. Гиреев такой человек – он не задаст лишних вопросов и спишет лекарство.

– Я знаю, что делаю, – пыжится Семен.

Игорь молчит. Он стоит над распластавшимся на полу больным, скрестив руки на груди и пожевывая губу. Наконец резко разворачивается и шагает к выходу.

– Куда? – Семен идет следом, чувствуя, как сжимаются кулаки.

– Ты как знаешь, а я позову врача, не хочу брать на себя ответственность, – бросает на ходу Игорь. – Про укол говорить не стану, поэтому не ссы. – Санитар скрывается в дверном проеме.

– Ах ты… – слова Семена виснут в воздухе.

Он дожидается, когда за напарником закроется дверь, гулко выдыхает и бьет кулаком по декоративной стойке, на которой висела никому не нужная табель с отметками об уборке прогулочного зала. Обводит взглядом столпившихся вокруг несчастного больных. На лицах некоторых из них застыли удивление, непонимание и страх, они перешептываются и показывают на несчастного пальцами. Кому-то ситуация, напротив, кажется потешной, такие с трудом сдерживают расползавшиеся по лицу улыбки и подавляют смешки. Дебилы, полагает Семен. Что с них взять?

– Расходимся, нечего тут толпиться! Или кто-то хочет пилюлю? Или сульфозина? – шипит.

Больные, услышав о сульфозине, расходятся по углам, с опаской поглядывая на медбрата.

– Идиоты гребаные…

Семен ловит себя на мысли, что он не прочь всадить укол первому, кто подвернется под горячую руку. Просто так, без надобности. Потому что сегодня до безобразия дерьмовый день. И, наверное, он так и сделает, когда разберется с этим придурком на полу.

– Чем этот говнюк лучше, чем остальные? Почему к нему столько внимания? Вы видели, какие спектакли он закатывает на сухую? – Семен раздраженно сплевывает на пол и растирает плевок о кафель.

Ему не хочется проблем с заведующим, который нянчился с этим шизофреником, как с собственным сыном. Если заведующий узнает, что Семен сделал пациенту сульфозиновый крест, пиши пропало. Зачем только Игорь затеял все это дерьмо? Они могли бы, как и в прошлый раз, без огласки нацепить на чудика смирительную рубашку и зашвырнуть на койку в камеру. Тихо, без шума и без огласки. Ну да, на этот раз Семен переборщил и вколол шизику сульфозин. Так что сразу жаловаться? Ну и напарник… Недоумок!

Семен садится на корточки рядом с больным, распластавшимся на полу. Сергей, его звали именно так, без сознания. Медбрат проверяет пульс. Все в порядке. Пациент жив. На практике Семена не раз встречались случаи, когда после сульфозинового креста у больного не выдерживало сердце. О том, что за этим следовало, не хотелось и думать. Бесконечные комиссии, объяснительные и как минимум выговор…

Занятый этими невеселыми размышлениями, Семен не сразу замечает, что по телу пациента бежит легкая дрожь, а на подбородке появляется огромная ссадина.

– Э-э… Откуда у тебя это!

Санитар шершавыми мозолистыми пальцами приподнимает голову Сергея за подбородок. Рассматривает рану внимательней. Ссадина свежая и появилась совсем недавно. Стоило только догадываться, где бедолага поранил подбородок до крови. В прогулочном зале? Но там гладкий кафель… Ерунда какая. А заметь Семен ссадину чуть раньше, то непременно стукнул бы этого придурка раз-другой головой об пол. Стукнул бы, да еще как, чтобы вправить свихнувшиеся мозги. Хотя бы потому, что из-за этого недоумка у Семена теперь назревают крупные неприятности.

Из-за двери слышатся голоса. Семен спешно поднимается, разглаживая складки на халате. Отходит подальше от странного пациента, развалившегося на кафеле, когда в зал входит Игорь, и за ним, к большому удивлению Семена, Павел Александрович. Заведующий возбужден, волосы взъерошены. Павел Александрович не надел халат, и по всему видно, что Игорь буквально перехватил его по пути домой. Заведующий держит в руках толстый блокнот, который он таскал с собой повсюду. Из кармана брюк Павла Александровича торчит аптечка.

– Что с ним произошло? – Павел Александрович усаживается на кафель рядом с Сергеем, не обращая внимания на пыль. Доктор нервничает.

Семен разводит руками, отступает и бросает на Игоря взгляд, полный ненависти и страха.

– Припадок, Павел Александрович, вы же знаете, как бывает у шизофреников, – отвечает заведующему.

– Вы что-нибудь вводили ему?

– Нет, не успели, – Семен врет.

– Если вы что-нибудь вводили ему… Вы понимаете, что этого нельзя делать, я строго-настрого запретил Гирееву…

– Мы ничего ему не вводили, Пал Саныч, – вмешивается Игорь.

Павел Александрович успокаивается и окидывает зал взглядом.

– Разведите больных по палатам.

Игорь и Семен бросаются исполнять поручение заведующего. Семен знает эти нотки в голосе доктора. Нотки, которые вселяли страх в подчиненных. Павел Александрович явно недоволен происходящим. А когда заведующий не в себе, с ним лучше не связываться, он шутить не любит. Лишение премии станет самым безобидным из того, что Павел Александрович способен сделать. Слышатся недовольные возгласы больных, но через несколько минут зал пустеет.

У Сергея повышенный пульс, одно это – плохо. Врач аккуратно переворачивает больного и осматривает язык. Неужели опять… ПРИСТУП? Если да, то главное, что пациент остался жив. Доктор внимательно осматривает ссадину на подбородке больного, замечает следы крови на брюках больничной пижамы. Закатив штанины, обнаруживает на коленях Сергея ссадины, подобные той, что на подбородке. На пальцах левой руки, между указательным и средним, ожог. На другой руке отчетливо виднеются следы пореза. Павел Александрович достает из аптечки перекись водорода и аккуратно обрабатывает ей раны.

В очередной раз ЭТО произошло практически у него на глазах.

– Я сам с ним скоро сойду с ума…

Взгляд Павла Александровича падает на колпачок от шприца. С минуту врач рассматривает зеленый колпачок и в порыве ярости втаптывает его подошвой в кафель. Они все-таки сделали то, чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах – ввели пациенту сульфозин! От гнева у заведующего трясутся руки. Эти два недоумка даже не представляют, чего они его лишили из-за своей глупости! Все так и есть – на дне мусорного ведра лежит пустая капсула сульфозина и использованный шприц. Эмоции не удается сдержать – Павел Алексндрович яростно пинает ни в чем не повинное ведро. Пластик трескается, рвется черный пакет, мусор разлетается по полу. Впрочем, теперь ничего не изменить. Заведующий достает из кармана пачку успокоительного и кладет под язык несколько таблеток.

Считает до десяти. Глубокие вдохи помогли успокоиться и прийти в себя.

Не в этот раз, значит.

Врач возвращается к Сергею, затягивает туже ремни смирительной рубашки. Так надо, Сергей, извини. Сам заведующий мог подобрать множество определений тому, что происходило сейчас, но они не меняли сути и только загоняли обратно в тупик. Возвращали к тому, с чего все начиналось. Сама ситуация напоминала огромный движущийся и постоянно изменяющийся лабиринт. Но что, если медбрат прав, и у Сергея выраженная, обостренная форма шизофрении? Больной агрессивен и опасен. А Павел Александрович наивен и глуп…

Павел Александрович достает из кармана мобильный телефон, звонит одному из медбратьев.

– Заберите его в палату, – команду он отдает дрогнувшим голосом.

Игорь и Семен тут как тут, словно поджидали у двери. Они грузят бессознательное тело Сергея на каталку и увозят. Семен подавлен и испуган. Когда они с Игорем отходят на несколько метров от дверей зала, Семен говорит:

– Если Павел Александрович что-нибудь заподозрил, я тебе не завидую.

Они миновали коридор и оказались около дверей узкой одиночной камеры с белыми стенами.

– Заноси его.

Они переложили бессознательное тело пациента с носилок на больничную койку. Семен с недовольством осмотрел стены палаты. До высоты человеческого роста стены исцарапаны надписями. Какой-то сумасшедший бред. Целая вереница чисел и рисунков, содержание которых понятно одному больному шизофренией. Почерк Сергея неразборчив, а рисунки бессмысленные.

– Каждый раз, когда захожу сюда, мне становится не по себе, – Семен ежится. – Ума не приложу, почему Павел Александрович допускает подобное.

Игорь снова молчит. Он понимает, что Семен не ограничится угрозами, и сегодня вечером его, Игоря, ждет самая настоящая взбучка. Медбратья вышли из палаты и закрыли за собой дверь. Палата погрузилась в темноту.

***

Павел Александрович курит в своем кабинете на втором этаже больницы. На столе стоит открытая бутылка водки. Из динамиков доносится попса. Он отбросил в сторону все свои дела. Совершенно забыл, а точнее, наплевал на то, что следует забрать супругу из торгового центра в полдень. Что в два у них назначен обед у замминистра здравоохранения области.

– Не в этот раз. Все получится, но не в этот раз, – цедит он сквозь зубы.

Врач смотрит на толстый с картонной обложкой блокнот, лежавший на столе. На первом листе корявым «врачебным» почерком выведена одна единственная надпись:

«Сергей Фролов».

На этом же развороте, только на другом листе, вклеен небольшой карманный календарик. Некоторые даты в нем обведены фломастером, словно Павел Александрович отмечал таким образом праздничные дни. На следующих листах записи, сделанные тем же корявым почерком, пронумерованные римскими цифрами. Записи не совпадают с датами в шапке блокнота. Где-то шариковой синей ручкой оставлены зарисовки. Павел Александрович захлопывает блокнот и откладывает его.

1

Японский кроссовер белого цвета стоит на парковочном месте. В салоне играет тихая ненавязчивая музыка. Приятно отсвечивают лампочки приборной панели. Завораживает доносящийся из-под капота звук работающего дизельного мотора. Позади тяжелый рабочий день, и он устал.

Звучит сигнал эсэмэс.

Сергей проводит указательным пальцем по экрану, чтобы разблокировать телефон. Писала Лена.

«Дорогой, я скучаю. Ты скоро? Купи водички, выключили холодную воду. Люблю тебя».

Сейчас начало двенадцатого ночи, и молодая жена заждалась мужа в одинокой двухкомнатной квартире на Северном. Он задержался на работе допоздна. Срочная операция по «скорой», ножевое ранение, задето легкое… Подобный распорядок, постоянные ночные дежурства, работа зачастую по двадцать часов в сутки стали привычными за последний год. Можно спорить, хорошо это или нет, но по-другому никак. Сергей это знает. Следует смириться с работой на износ, стремиться к ней, если хочешь заработать себе имя и стать высокооплачиваемым хирургом. Никто не спорит, что городская больница скорой медицинской помощи – это не самое комфортное место работы, но для перевода в более престижную клинику ему необходимы опыт, стаж и современные знания.

Он быстро набирает ответное сообщение, но не успевает отправить – экран телефона темнеет, а потом выключается. Мобильник сел в самый неподходящий момент, до того как эсэмэска супруге оказалась отправлена.

С губ срывается дрянное слово, и Сергей заглянул в бардачок, но понял, что оставил шнур зарядного устройства в ординаторской. Что же, теперь Лена не оставит его в покое из-за не отправленной в ответ эсэмэс. Маленький каприз Лены в обмен на вкусный ужин и крепкий зеленый чай, во сколько бы он ни вернулся домой. Как все-таки мало порой требовалось дать женщине и как много она могла дать тебе взамен! Он подумал, что наверняка где-то прочитал эти слова и сейчас вспомнил, невольно процитировав неизвестного автора. Возможно, переставил слова местами, но не исказил суть. Хотя бы потому, что суть слов нельзя изменить. Не хотелось становиться плохим мальчиком и нарушать традиции – ответить на сообщение супруги игнором, но другого выхода не оставалось. Означало ли это, что плохого мальчика сегодня поставят в угол, и он останется без ужина и чая? В таком случае плохой мальчик знает, как поступить с плохой девочкой.

Наказать.

Он подавил расползавшуюся улыбку и почувствовал, как в джинсах стало тесно. Ну вот, Лена сама напрашивалась, что бы она потом ни говорила. Сергей помассировал в паху. Телефон стал ненужной игрушкой, поэтому он закинул его в просторный бардачок и захлопнул крышку. Нужно купить воды, как попросила супруга. Ничего не стоило доехать до ближайшего круглосуточного магазина, разбудить продавщицу и попросить продать минералки. Однако ноги затекли, поэтому лучше всего было прогуляться, подышать свежим весенним воздухом, развеяться. Тяжелая смена давала о себе знать. Сергей нашел на заднем сиденье сумку, вытащил из нее черное кожаное портмоне. Где-то среди целой кипы карточек, визиток, чеков и крупных банкнот затерялись две измятые сторублевые купюры. Затекшие ноги приятно закололо, когда он ступил на тротуар. Ближайший магазинчик располагался всего в нескольких минутах ходьбы, поэтому Сергей шел не спеша.

Майская ночь предстала перед ним во всей красе. Легкий прохладный ветерок приятно обдувал лицо. Сергей вдохнул свежий воздух и на несколько секунд закрыл глаза. А что, если, как некогда в студенческие годы, в приятной дружеской компании провести с пивом и гитарой всю ночь напролет в дворовой беседке? Или встретить рассвет вместе с любимой? Сорваться посреди ночи и поехать с Леной к Дону. Отыскать среди тысячи мерцающих точечек то самое загадочное созвездие – танцующих влюбленных, которое они когда-то тщетно пытались разглядеть ночами напролет. Почему нет? Эх, если бы не работа и завтрашнее ночное дежурство…

В душе Сергей оставался романтиком и поймал себя на том, что с лица у него не сходит улыбка. Он знал, что чрезвычайно важно развеяться после тяжелого трудового дня, чтобы не внести напряжение в дом. Стряхнуть с себя стресс, как грязь с ботинок, вытереть дерьмо с подошвы перед самым входом, как говаривал друг детства Алексей. И сейчас, когда супруги не первый месяц направляли усилия на то, чтобы в их семейном гнездышке случилось пополнение, он был готов подписаться под этими словами. Все трудности и заботы следовало оставлять за порогом у закрытой двери. Сергей улыбнулся еще шире. Он мечтал о сыне с тех самых пор, как начал зарабатывать достаточно, чтобы обеспечить семью. Ведь, если задуматься, спроси у него кто-либо, чего он добился к тридцати годам, ему, ей богу, будет чем похвастаться. Взять хотя бы жилье, в котором чета с комфортом вила свое гнездышко. Восемьдесят квадратных метров в элитной новостройке, с удачной транспортной развязкой, шаговой доступностью маркетов и торговых центров вперемежку с парками, катками и прочими местами для отдыха и развлечения. Это дорогого стоит. Еще несколько лет назад Сергей мог о таком только мечтать. Мать Лены говорила, что дело оставалось за малым. В чем-то эта женщина могла быть права, и хоть в чем-то он мог с ней согласиться, ведь так? Между ними и заветной мечтой стояла…

Пара анализов в медицинской лаборатории.

Мысль показалась ему настолько неприятной, что Сергей скривился, как будто попробовал ее на вкус. Если бы его спросили, каковы ощущения, он наверняка бы ответил, что в этом блюде слишком много соли. Он поводил языком по небу и сплюнул на асфальт. С другой стороны, следовало отнестись к проблеме более философски. Проще. Чего стоит это «проще» в сложной, напичканной стереотипами жизни? Допустить, что у них с Леной существуют факторы риска, препятствующие беременности, Сергей не мог.

Впереди показался искомый магазинчик, скорее ларек с яркой вишневой вывеской. Красивые трубочки из неона светились и мигали в темноте: «ОТКРЫТО 24 ЧАСА». Там, где на вывеске должна была располагаться буква «К», сияла пустота, отчего надпись выглядела корявой. Сергей потянул обветшалую пластиковую дверь с надписью «НА СЕБЯ», но она оказалась заперта. Ручка противно заскрипела. Надо полагать, он был далеко не первый, кто пробовал открыть ее.

– Через окно, – послышался голос. В небольшом окошке с железной решеткой появилось лицо пожилой женщины с ярко накрашенными губами и сеточкой мимических морщин.

– Как скажете, я не против. – Сергей улыбнулся. – Мне минералку негазированную, пять литров.

Лицо женщины в окошке исчезло, но через некоторое время появилось вновь.

– Есть только двухлитровка, – сказала продавщица.

Сергей заметил, что продавщица не в духе. Он улыбнулся в ответ.

– Пойдет, давайте двухлитровку! – Сергей протянул в окошко сторублевую купюру.

– Пойдет ему! Скажи спасибо, что я вообще тебе что-то продаю, а не вызвала сюда милицию! С такими, как вы, только так и надо поступать, раз по-человечески не понимаете! – раздраженно сказала она и выхватила деньги из рук Сергея.

– Не милицию, а полицию, мадам, хотя справедливости ради могу признаться, что я сам давно запутался в терминах, – послышался негромкий и, как отметил Сергей, очень приятный мужской голос. Он обволакивал слух, как липовый мед обволакивает горло. Таким голосом следует читать дикторские сводки на Первом канале. – Да и зачем же так, я не требую многого, я всего лишь прошу продать мне эту чертову водку. Обещаю выпить за ваше здоровье…

Сергей вздрогнул и покосился в сторону большого тополя, крона которого вытянулась между пятым и шестым этажами. На металлическом, покрытом ржавчиной, словно коростой, заборчике, который ограждал дерево, сидел мужчина. Он склонил голову и мотал пышной шевелюрой из стороны в сторону. Сергей обратил внимание на темные очки, которые мужчина не снял даже ночью. И это не «хамелеоны», а вполне обычные солнцезащитные очки. Невольно подумалось, зачем кому-то они понадобились ночью? Беречь глаза от света уличных фонарей, которые давно погасли? Или от неоновой вывески на ларьке? Как бы то ни было, выглядел мужчина в очках довольно забавно. И надо думать, ничего не видел вокруг.