Эраст Петрович осторожно взял фляжку, отвинтил крышечку. Поморщился.
– Разве тебе не показалось странным его неудержимое желание выпить в такой неподходящий момент? Понюхай-ка.
Запах был отчасти знакомый – еще с российских времен, когда мы охотились на бомбистов. Нитроглицерин и что-то густое, цветочное, вроде розового масла. Господин терпеть не может этот запах.
– Видишь двойную стенку? При ударе к-колба разбивается, внутренний реагент смешивается с внешним, и происходит взрыв. В этом замкнутом помещении нас размазало бы по стенам.
– Он хотел взорвать себя вместе с нами? Но это поступок не бандита, а самурая! – восхитился я.
Эраст Петрович не выглядел восхищенным. Скорее озадаченным и, пожалуй, встревоженным.
– Хвост слона в ночи, – прошептал он.
– Что?
– Знаешь притчу про то, как человек в темноте нащупывает нечто узкое, не слишком большое и не догадывается, что взял за хвост с-слона? У меня такое же ощущение. Пока не явилась полиция, которую наверняка уже вызвал портье, давай попробуем понять, как нам действовать дальше. Расследование только начинается. Хватит тереть лоб! Ничего с ним не будет, он у тебя чугунный. Живей, живей!
Я перестал трогать набухающую шишку, и мы взялись за работу. Надо было посмотреть, не потянется ли от какой-нибудь из вещей мертвеца ниточка – не получится ли от хвоста слона добраться до его задницы.
Мы быстро рассортировали все предметы на перспективные и бесперспективные.
В первой группе оказались:
•? Шар на цепочке, которым был убит дез Эссар.
•? Миниатюрный пистолетик.
•? Фальшивая расческа.
•? Фляжка с гремучей смесью.
А еще я нашел в кармане бархатной куртки бумажку, на которой кривым почерком была написана какая-то белиберда: «MIRRORBOW 8 ROODELAPAY».
. (Зачеркнул, потому что в детективном моногатари так писать неправильно.)
Дальнейшие наши изыскания прервала полиция.
Но рассказывать про то, как нас опять арестовали и как мы познакомились с еще одним полицейским начальником, комиссаром Ляшамбром, я не буду, потому что это скучно.
Перейду сразу к событиям следующего дня.
Просто Эмма
Третьего января, с третьей попытки, мы наконец сели в парижский поезд. Этому предшествовали примечательные события, которые я могу восстановить в точности, потому что сразу всё записал в дневник – мне хотелось запечатлеть для будущих читателей особенности дедуктивного метода Эраста Фандорина. Эта техника сочетает Рацио и Сатори – западное упование на логику с восточной мобилизацией вдохновения.
Когда мы наконец отделались от полиции и остались вдвоем, господин задал мне вопрос:
– Что самое удивительное во всей этой истории? Есть одна вещь, которая не дает мне п-покоя.
– Тут всё удивительное и всё не дает покоя, – ответил я. – Причины преступления, его обстоятельства, личность преступника. Загадка на загадке.
– Я имею в виду не то, чего мы не можем объяснить по недостатку сведений. Я имею в виду то, что нам известно, и всё же не поддается объяснению.
Я подумал-подумал, но ничего не придумал. Терпеливо подождав, господин сказал:
– Феноменальный юноша был чрезвычайно шустр, но худосочен и при такой тонкокостности вряд ли физически силен.
– И что?
– Как же это он, убив дез Эссара наверху, в спальне, потом принес мертвеца вниз? Не проволок по лестнице, а именно принес – иначе на теле остались бы следы ударов о ступеньки.
Я горд тем, что сделал логический вывод, не дожидаясь дальнейших подсказок.
– Ему кто-то помогал! Джон Джонс был не один!
– Да. Там был второй. Который и забрал к-картину, после чего сообщники расстались. Вопрос номер один…
– Не прибыли ли они из Англии вместе? – перебил я. Мне очень хотелось показать, что я только в начале думаю медленно, зато потом разгоняюсь, как «леклэр». (Это у меня так написано в дневнике. Двухцилиндровый «L’Еclair», на котором мы участвовали в автопробеге Париж-Бордо, делал 35 километров в час, что тогда казалось мне фантастической скоростью.)
– И вопрос номер два…
– Не увез ли сообщник картину в Париж на вчерашнем поезде!
– Что нам, стало быть, необходимо установить?
Тут мне пришлось немножко сбросить скорость, но ненадолго.
– Как выглядит сообщник!
И мы снова отправились на причал. Бригадира Бошана с нами, увы, уже не было, но, зная, что мы связаны с полицией, кассир отвел нас к таможеннику, встречавшему саутгемптонский пакетбот, прибывший вечером 1 января.
Портовый чиновник хорошо запомнил золотоволосого подростка в синей бархатной куртке, потому что пассажиры первого класса вызывают у таможни больше интереса, чем скромные путешественники второго и третьего.
И да, наше предположение подтвердилось! Юный англичанин прибыл не один!
– Гарсон был с родителем. Солидный такой господин, в цилиндре, с тростью, всё смотрел на часы – демонстрировал, что торопится. Я разозлился, нарочно их долго досматривал.
– И что у них было в багаже? – быстро спросил я.
– Ничего, что можно было бы обложить пошлиной.
– А имя вы не помните? – спросил господин. – Может быть, Джонсы?
– Нет, что-то более сложное.
Таможенник почесал щеку, покряхтел – но нет, не вспомнил.
Не очень получилось и с приметами «родителя» – только что лицо у него бритое, а тросточка бамбуковая. Даже про рост и комплекцию мы ничего не выяснили. Служителя фискального ведомства багаж интересовал больше, чем его владельцы.
