Она протянула ему визитную карточку.
– Мария В. Паюсова. Галлерея «Sovart» «Соварт» «Сов-арт». Крымский вал, 10. Да мы почти приехали. Можно я ее себе оставлю?
– Нет. Нет, я их только по работе раздаю. Смотрите: тут я пишу домашний телефон и свое имя «Маша Паюсова». Сможете не потерять?
– Еще бы! Давайте и я вам свой телефон напишу.
– Я не буду вам звонить.
– А когда вас можно застать?
– Звоните вечером. Часов с девяти. Эй! – окликнула она водителя. – Вот здесь остановите. Около телефонной будки. Спасибо. Ну все, пока.
Она молниеносно выскочила из машины и со стуком захлопнула дверцу.
– Теперь куда? – ухмыляясь, спросил водитель.
Лев Борисович задумался.
– Подождите еще минутку…
Он тоже вышел из машины и догнал девушку.
– Не могу я ждать до вечера. Поедемте ко мне.
– У меня же работа.
– ???
– Ладно, к черту работу, все равно опоздала.
Они опять сидели в машине.
– Так куда ехать? – мрачно спросил водитель.
– На Остоженку. Со стороны Кропоткинской, там я покажу, куда.
– Мужик, ты знаешь, сколько это будет стоить?
– Пятидесяти хватит?
– Семьдесят.
– Идет.
– На нового русского вы не похожи, – сказала Маша.
– Я и не новый русский. Я старый еврейский.
– А чем вы занимаетесь?
– Разным. Я художник.
Маша поскучнела.
Они пришли к нему в комнату и сразу занялись каким-то отчужденным, словно обязательным сексом. Потом Лев Борисович встал, надел джинсы и открыл купленную вчера бутылку вина. Льву Борисовичу недавно исполнилось сорок, и он очень хорошо выглядел, особенно в джинсах. Не растолстел и не обрюзг в отличие от многих друзей молодости – возможно, благодаря полуголодной жизни в провинции на нищенскую зарплату, где его основной рацион составляли картошка и капуста. Только его темные волосы уже успели изрядно поседеть, но Льву Борисовичу даже шло, создавало образ «заслуживающего доверия».
– Извините, будем пить прямо из бутылки. Не помню, где тут стаканы.
– Это что, не ваша комната?
– Теперь моя.
– Не понимаю.
– Здесь жила моя сестра. Я похоронил ее сегодня.
– А-а. Сестра.. сестра… – и тут она начала тихо смеяться.
– Что ж тут смешного?
– Ох, ничего, извините.
– А ты, оказывается, красивая. – пробормотал Лев Борисович, глядя в ее неожиданно голубые глаза.
– Хорошенькая. – поправила его Маша.
Они целовались, а потом опять занимались сексом, потом допили вино, а потом Маша ушла, пообещав, что они непременно увидятся, если, конечно, он ей позвонит. Лев Борисович обнял подушку и, улыбаясь, уснул.
Глава 5
Проснулся он в пять часов вечера, просто как-то сразу открыл глаза и почему-то рот. Вечернее солнце пыталось пробиться сквозь гобеленовые шторы. Лев Борисович встал и подошел к окну. Стекла были чистыми. Лев Борисович зевнул и потянул на себя балконную дверь. Дверь не поддавалась. Тут он увидел под ручкой блестящий желтый кружок замка. На столике лежала связка Ревеккиных ключей. Он сразу увидел нужный – такой же желтенький. Открыл замок (два оборота!!) и снова потянул за ручку.
Конечно, он помнил, что там нет балкона. Он даже помнил, при каких обстоятельствах тот обвалился. Дверь открывалась внутрь, и за ней не было ничего, даже крошечного карнизика. За годы бездействия дубовая дверь просела, и Лев Борисович с трудом дотолкал ее до стены, оставив на паркете некрасивый полукруг. Закурил, прислонившись к косяку. Льву Борисовичу, да и не только ему, всегда нравился этот вид из окна: на переднем плане – церковь Илии Обыденного, окруженная верхушками трех деревьев, внизу – крыша двухэтажного дома, слева – дом, справа – желтый дом, за ним повыше – красный, потом невидимая река, а за ней: большой серый дом, две башни с золотыми куполами – это слева, а справа – две заводские трубы, а совсем вдалеке, как лошадка на картине «Девочка на шаре» – высотка.
Тут Лев Борисович почувствовал беспокойство, причиной которого был голод. Снял со стула плащ, достал бумажник и пересчитал оставшиеся деньги. Он не был богат: все его сегодняшние фокусы с такси были субсидированы покойной сестрой. Того, что лежало на ее книжке, хватило на оплату всех ритуальных услуг и еще на месяц где-то умеренной жизни оставалось. Ограбила она кого-то что ли? Лев Борисович удовлетворенно вздохнул, сел в кресло, закрыл на минуту глаза, потом открыл и с интересом осмотрел комнату.
Давным-давно она принадлежала Сашиному отцу, Андрею Сергеевичу, Дюсе. От него остались только два говеных шкафа с книгами. Потом здесь поселились два славных мужа – Лев и Александр. В то время из мебели можно было отчетливо опознать лишь диван, тахту наверху и два кресла, все остальное было завалено мольбертами, рулонами ватмана и холстами, пол и стены были заляпаны краской и раздавленной пастелью, со всех ручек и крючков свисали грязные тряпки и полотенца, одежда была просто свалена в углу. Как-то Саша напился и заснул под ней, а его целый день искали по какому-то важному делу.
Когда Лев Борисович стал чаще бывать у жены и дочери, а Саша получил в подвале студию и стал вести там кружки для детей и всех желающих, комната снова приобрела жилой вид, тем более, что там поселилась Ревекка. Но тогда это все равно была Сашина комната, мать обживала только крошечный закуток у лестницы. Теперь же Лев Борисович с удивлением оглядывался, словно открывая в своей сестре совсем другого, не замеченного им раньше человека.
В комнате было чисто и просторно: все старое и ненужное, видимо, было отнесено наверх, Ревекка и десять лет назад боялась хлипкой деревянной лестницы и никогда туда не поднималась. Осталась только функциональная мебель: диван, кресла, шкаф. При всей своей бедности и неприхотливости, Ревекка была себе на уме. На столе как-то удачно лежали несколько импортных ярких карандашей и пепельница «Ротманс», хотя сама сестра не курила. Около кровати живописно разместились две баночки «Пондз» (проверил: пустые), из буфета выглядывала бутылка «Мартеля» (проверил: почти полная). На свободной стене висели три картины: две Сашины и одна Льва.
Тут Лев Борисович отвернулся и увидел старый телевизор и новый видеомагнитофон. Он опять вспомнил Ревеккино письмо. Оно должно лежать в сумке, а сумка стояла на столе. Так и есть, вот оно, даже конверт с какими-то зайцами. Лев Борисович сунул письмо в карман, надел свитер и кроссовки и пошел в рюмочную на Ленинку, которую очень хорошо помнил и любил. Рюмочная, оказалось, уже успела превратиться в магазин, «Пент» – во что-то заграничное, поэтому Лев Борисович из последних сил, как дурак, поплелся на Арбат есть шаурму под вопли слабогрудой девицы из динамика. Потом он пил пиво, ходил туда-сюда в надежде встретить кого-нибудь из знакомых, но встретил соседа Юру. Тот выходил из цветочного магазина.
– Здравствуйте. Приятный вечерок.
– Не то слово. Выпьете со мной пива?
