– Ты вообще спишь? – сухо поинтересовалась Махит. – С грамматической или экзистенциальной точки зрения, как угодно.
– Иногда, в обоих случаях, – сказала Три Саргасс и пропала во внешней комнате так же плавно, как пришла, оставляя Махит вспоминать то немногое, что она знает об Одилии: там прошел какой-то мелкий мятеж, но в версии тейкскалаанских новостей, доходивших до Лсела, это замалчивалось, как обычно и случалось. Одилия находилась на Западной Дуге – одна из последних систем, аннексированных Тейкскалааном в начале правления Шесть Пути, когда он в первую очередь был императором-завоевателем, капитаном корабля. Из-за чего начался бунт, Махит не знала. Но раз на Пятнадцать Двигателя можно надавить с помощью политики, у нее будет преимущество – если понадобится.
А Три Саргасс, значит, всерьез настроилась приносить пользу.
Махит оделась в самые нейтрально-серые оттенки станционников – штаны, блузку и короткий пиджак, которые считались бы в Городе неуместными только потому, что они не тейкскалаанские, то есть не «очень заметные, но без эпатажа», – и все это время гадала, доживет ли до того, чтобы ей пошили одежду в имперском стиле. Во второй комнате обнаружила, что Три Саргасс уже заказала плошки с какой-то желтой кашей, напоминающей крем.
– Не отравлено, обещаю, – сказала она, проглатывая целую ложку. – Пасту обрабатывают шестнадцать часов.
Махит приняла плошку без особого трепета.
– Я верю, что ты не собираешься убить меня намеренно – пусть и только из-за своих тщеславных личных амбиций, – ответила она. Три Саргасс возмущенно фыркнула через нос. – А что бы случилось, если бы пасту не обрабатывали?
– Цианид, – бодро сказала Три Саргасс. – Природный антипитательный фактор в клубнях. Но вкусно. Попробуй.
Махит попробовала. Какой смысл отказываться. Здесь нет безопасности; если только разная степень опасности. Она чувствовала себя на воле волн – и это еще до риска отравления цианидом. Каша была слегка горьковатой, насыщенной и вкусной. Доедая, она даже облизала ложку.
* * *
Из дворцового комплекса они выезжали на метро. Туда Три Саргасс повела на четыре этажа вниз и через площадь, бурлящую от чиновников нижнего эшелона, в палево-кремовой одежде без патрицианских красных оттенков.
– Тлакслаи, – пояснила Три Саргасс, – счетоводы. Они всегда перемещаются толпами. – Затем они спустились на станцию, с которой можно выехать из дворцового комплекса в сам Город. Все стены на входе в метро заклеили плакатами, как показалось Махит, политического содержания: военный флаг Тейкскалаана – веер из копий на фоне звездного неба, – только в ярко-красных оттенках, и копья составляли глиф в стиле граффити, причем Махит пришлось вглядеться, чтобы его расшифровать. Возможно, это слово «гниль», но она сомневалась. В «гнили» меньше шести линий.
– Их уже снимут ко времени, когда мы вернемся, – сказала Три Саргасс, потянув Махит за рукав, чтобы направить вниз по лестнице. – Кто-нибудь вызовет уборщиков. Опять.
– Не твоя любимая… политическая партия? – предположила Махит.
– Я, – ответила Три Саргасс, – бесстрастный наблюдатель из министерства информации и не имею никакого мнения о тех, кто рад развешивать антиимперские плакаты в общественных местах, но не участвует в местном самоуправлении или не сдает экзамены, чтобы поступить на госслужбу.
– Здесь это распространено?
– Это всегда распространено; меняются только плакаты, – сказала Три Саргасс. – Уже хорошо, что эти не голографические – не приходится проходить сквозь.
Внизу лестницы находилась гладкая платформа со стенами, украшенными мозаикой – где та проглядывала из-за плакатов – с розами сотен оттенков, от белого до золотого и ярко-розового.
– Это станция «Дворец-Восток», – объясняла Три Саргасс. – В дворцовом комплексе всего шесть станций – по всем сторонам света, если смотреть в плоской развертке. – Она показала на карту метро, где дворцовый комплекс был представлен в виде шестиконечной звезды. – Это больше из символических соображений, чем из практических: например, на «Дворце-Земля» сходят в имперские апартаменты, а согласно космологии, они должны находиться на «Дворце-Небе».
– А что на «Дворце-Небе»? – спросила Махит. Вагон прибывшего поезда был по-спартански простым, как и космопорт, со множеством тейкскалаанцев во всем белом. Большинство как будто сошли с картин и фотографий – смуглые и низкие, с широкими скулами и широкой грудью, – но встречались люди всех национальностей, со всех планетных систем. Махит даже показалось, что она заметила мутанта из невесомости – словно всего состоящего из длинных конечностей, с сопутствующей бледностью, рыжими волосами и экзоскелетом, чтобы иметь возможность стоять вертикально при планетарной гравитации. Но одевались все пассажиры одинаково, не считая цветов на кремовых рукавах, отмечавших их ветвь госслужбы. Все – работники дворца, Города. Все – тейкскалаанцы больше, чем она может надеяться стать, сколько бы стихов ни заучила. Она взялась за металлический поручень, когда поезд начал движение – сперва помчался через темный туннель, а потом выбрался на улицу, на надземные пути. За окнами проносился Город, здания сливались.
– Архивы, министерство войны, цензурное ведомство империи, – отвечала на прошлый вопрос Три Саргасс.
– С космологической точки зрения не сказать, что это неправильно.
– Какое у тебя странное мнение о том, что мы шлем во вселенную, – сказала Три Саргасс.
– Литература, завоевания и все запрещенное. Что не так?
Двери с шипением раздвинулись; вышла половина тейкскалаанцев. Вместо них зашли более красочно одетые люди; несколько детей. Самые младшие беззастенчиво глазели на Махит, а их сопровождающие – родители, клон-роды или воспитатели из яслей, трудно сказать – не старались их одергивать. Все встали подальше от Махит и Три Саргасс, несмотря на многолюдность, и Махит задумалась насчет табу на прикосновения, насчет ксенофобии. Когда здесь был Искандр – когда здесь был имаго-Искандр, то есть пятнадцать лет назад, – очевидного нежелания физического контакта с иностранцами еще не существовало, как не существовало в любом тейкскалаанском культурном контексте, известном ей.
Перемены в отношении к чужакам указывали на неуверенность в себе; это она знала из самого базового обучения психологической реакции, которое проходят все граждане Лсела во время тестирования способностей. В Городе что-то изменилось – и она не знала что.
– Мы сели на линии «Дворец-Восток» и направляемся на плазу Центр-Девять, – сказала Три Саргасс, пожимая плечами, словно отвечая на какой-то вопрос Махит, и показала на пересекающиеся линии подземки на настенной карте. Метро покрывало Город кружевами, как кристаллы льда покрывают оконное стекло: фракталы множества линий, невозможная сложность. И все же тейкскалаанцы пользовались метро без хлопот и труда; на платформе стояли точно настроенные часы для отсчета времени прибытия – причем часы не врали.
* * *
Людей на плазе Центр-Девять было больше, чем Махит когда-либо видела в одном месте. Стоило подумать, что она поняла масштаб Жемчужины Мира, как тут она осознавала, что ошибалась. Сравнить со Лселом никак не получалось. Лсел – крупнейшая из десяти станций – мог принять самое большее тридцать тысяч обитателей. Сейчас по одной только этой площади ходило вчетверо больше тейкскалаанцев – и ходило произвольно, не подчиняясь коридорным разметкам или сменяющейся силе гравитационного поля, куда пожелают. Если в их движении и был какой-то организующий принцип, то скорее откуда-то из области гидродинамики, а та никогда не входила в область знаний Махит.
Из Три Саргасс получился образцовый экскурсовод. Она держалась слева от Махит – достаточно близко, чтобы ни одному любопытному тейкскалаанцу не пришло в голову донимать варвара-иностранца несвоевременными вопросами, но и достаточно далеко, чтобы не вторгаться в личное пространство Махит. Показывая архитектурные достопримечательности и места, представляющие исторический интерес, она иногда забывалась и машинально ударялась в многослоговые строфы. Махит завидовала ее беглому владению отсылками.
От центра плазы распускались сияющая сталь, золото и стекло зданий, словно лепестки цветка, раскрывая наверху полыхание ярко-голубого неба. Махит попросила Три Саргасс задержаться прямо посередине, чтобы отклониться всем телом и просто посмотреть. Небесный свод – головокружительный, бездонный – он как будто кружился. Она стоит в центре мира, и…
… ее рука кровоточит ярко-красным в золотое солнце ритуальной чаши (его рука, не ее – рука Искандра), небо такой же формы, на своде мерцает множество звезд, когда он смотрит через взрыв лепестков, что служит крышей храма солнца, и в колкость и бешеное кружение неба произносит: «Теперь мы поклялись служить делу, ты и я – твоя кровь и моя…»
Махит моргнула, и проблеск пропал. Спина уже затекла, так что она выпрямилась. Три Саргасс улыбалась.
– Да у тебя солнечный шок, – сказала она.
(имаго-шок)
– Надо отвести тебя в храм, чтобы жрецы сбрызнули тебя кровью и золотом. Ты что, никогда не была на планете?
Махит сглотнула. В горле пересохло, и она все еще чувствовала медный запах крови из прошлого – мысленное послевкусие.
– Ни на одной планете, где я была, нет неба такого цвета, – выдавила она. – Нам разве не надо торопиться на встречу? Из-за отлучек к духовенству мы точно опоздаем.
Три Саргасс выразительно пожала плечами.
– Храмы солнца никуда не денутся. Службы идут каждый час. Чаще, если ты отправляешься из Города или вступаешь в армию и поэтому хочешь укрепить удачу и заручиться благоволением звезд. Но ресторан – прямо там, если тебя не затруднит сойти с середины Центра-Девять, – она показала вытянутой рукой.
Ресторан, о котором шла речь, был открытым и светлым, на каждом белокаменном столике в качестве украшения поблескивали мелкие тарелки с водой, где плавали голубые цветы со множеством лепестков. Махит это показалось ужасно расточительным, но она подозревала, что Три Саргасс даже не задумывается о таком количестве без толку простаивающей воды.
Пятнадцать Двигатель ожидал за угловым столиком. Средних лет, широкие плечи над солидным брюшком, седые волосы цвета стали зачесаны с аристократичного низкого лба и завязаны в хвост, скрепленный металлическим кольцом. Облачная привязка была такой же, какой она ее вспомнила – какой ее вспомнил Искандр: несоразмерное бронзовое сооружение, прятавшее левую глазницу от скулы до лба. Когда Три Саргасс всего лишь назвала его имя, она уловила эхо после только что закончившейся мощной вспышки эмоций: отдаленная теплота, отдаленная досада. Но затененные, полузабытые. Возможно, и вовсе ничего не почувствовалось. Призрачная память, а не полезные ощущения от имаго.
Махит осознала, что представляла себе Пятнадцать Двигателя моложе – всего лет на пять-десять старше нее. Но он служил культурным посредником Искандра, когда тот только прибыл двадцать лет назад, причем совсем недолго: может, ее имаго и молодой, но имаго сам устарел на пятнадцать лет, и все, что знает о нем Пятнадцать Двигатель, соответственно, устарело.
Тем не менее Махит подняла ладони для приветствия. Соприкосновение пальцев как током ударило – будто она чувствовала все нервы в руках, эхо от случаев, когда это движение повторял Искандр. Почти словно он вернулся.
Опустив ладони, Пятнадцать Двигатель осмотрел ее и насмешливо произнес:
– О звезды, Искандр, она же в четыре раза младше тебя. Как тебе ощущения?
– Так и знала! – сказала Три Саргасс, пихнув Махит в плечо. – У тебя такой же аппарат и, естественно, у тебя в голове мозг предшественника…
– Цыц, – сказала Махит и села. Села точно так же, как садилась в восемнадцать лет: неловко, по-девчачьи, не находя место слишком длинным рукам, и увидела, как обнадеженное выражение Пятнадцать Двигателя сменилось опаской.
– Искандр мог несколько преувеличить масштаб переноса личности, – сказала она отрывисто.
– Но ты же там?…
