– Вряд ли он в курсе их делишек…
– Они точно были в Майкопе?
– Да. Всё подтверждает это.
– Чёрт! Но как-то моя девочка попала к ним в эту треклятую хату? Об этом думает кто-то? – Генерал почти кричал. – С информатора нельзя спускать глаз. Понятно?
– Шульман занимается им.
– Пойдём отсюда! Мерзкое местечко. – Генерал скривился. – Откуда у моей девочки два травмата и два охотничьих ружья? Ты можешь объяснить? – Он совсем утратил самообладание и весь свой генеральский лоск.
– Нет. Пока нет.
Когда они прощались, Крючков протянул Елисееву тонкую серебристую панель.
– Вот. Это её ноутбук. Если у тебя есть спец, которому ты доверяешь, попроси вынуть из него всё, что можно. И… – он вздохнул, – чтобы сначала всё доложили только тебе. И никому больше. А ты потом мне…
Часть вторая
* * *
Майе Кривицкой снились Телеграм-каналы. Она начиталась их настолько, что во сне они сперва перемешались, а потом начали горячиться, спорить друг с другом, отплёвываться кувыркающимися буквами. Никуда не деться от них. Длинные, иногда с нецензурщиной, фразы, по ним никак нельзя было определить: это проплаченный Кремлём клеврет или просто честный человек, изливающий свою боль.
Уже перед самым пробуждением, в нервном, неплотном видении, ей явился Артём почему-то в нелепой футболке с портретом Пушкина во всю грудь. Никогда он не казался настолько старше её.
Это так поразило, что она некоторое время, уже окончательно проснувшись, тщилась смириться с этой внезапной Артёмовой старостью и, как это часто бывает по утрам, благодарила Бога, что наяву всё совсем не так.
Когда открыла глаза, сетчатку пронзила такая боль, что пришлось их снова закрыть. Особенно страдал левый глаз, глазное яблоко словно распухло и просилось наружу. Такое в последнее время случалось с ней часто. Она всякий раз пугалась, никому не жаловалась, обещала себе меньше смотреть на экран телефона и ноутбука, но боль быстро отступала, и всё забывалось.
Мамы дома, конечно, не было. Сколько Майя себя помнит, матери всегда ставили первые уроки, словно издевались. Будь мамочка рядом, завтрак Майя получила бы в постель, причём самый вкусный на свете. Мать и дочь Кривицкие суперделикатесов позволить себе не могли, но Зоя Ильинична умела из совсем простых продуктов приготовить нечто потрясающе вкусное. Это искусство она унаследовала от бабушки.
Бабушка немного не дожила до восьмидесяти и скончалась два года назад, оставив дочери и внучке однокомнатную квартиру на Полянке в блочном, со страшными на вид балконами, доме у самой станции метро. Мать категорически отказывалась эту квартиру сдавать. Майя особо не настаивала, хотя деньги им, разумеется, не помешали бы. Но если мать в чём-то себя уверила, Майя не тратила силы на переубеждение. Знала – бесполезно. Вероятно, сама мысль, что в квартире, где доживала свои дни бабуля, где так радушно их принимала по выходным, с пирогами и всякими разносолами, где окутывала их мягкой, как ручной вязки свитер, стариковской заботой, начнёт хозяйничать кто-то чужой, травмировала маму. Иногда они за вечерним чаем и трёпом предавались маниловским размышлениям, как хорошо было бы сделать на Полянке ремонт, но дальше разговоров эти намерения не заходили.
Зоя Ильинична ни в чём не ограничивала свободу дочки, не расспрашивала её о том, чего та сама не рассказывала, просила только об одном: не пропадать без предупреждения слишком надолго. По большому счёту, ни её, ни её покойного мужа не хватало на воспитание дочери – лишь бы прокормить, одеть, обуть, обучить, – но она как-то сама воспиталась. И воспиталась, как полагала мать, совсем неплохо!
Несмотря на довольно высокий для девушки рост, метр восемьдесят три, Майю никто в детстве не дразнил дылдой. Но сама она себя иногда любила так называть. Вот и сейчас мысленно приказала себе: «Вставай, дылда, тебе пора!»
Глаза ещё ныли, она, щурясь, встала с постели, порадовалась тому, что день начинается с солнца – в феврале это большая редкость. Посмотрела в окно. По небу торопливо двигались облака, похожие на невесть откуда налетевших монстров. Прямо на её глазах они из подсвеченных солнцем превратились в серые, с тёмными сгущениями.
Занятия Майя не посещала уже несколько дней. Не задумывалась, как объяснит это в деканате. Надеялась, что пронесёт, что она придумает уважительную причину, и ей поверят. Завтра придётся непременно навестить любимый вуз, будь он неладен. Сейчас отчисление за прогулы ей ни к чему. Да и мать не переживёт.
РГГУ, конечно, не в корне пропутинский МГУ, но и тут преподы многовато врут. А некоторые явно читают лекции на автомате, из года в год одно и то же, почти слово в слово. Сами не верят, что говорят. Правильно пишет в «Молодёжке» Вероника Трезубцева: наше образование – отвратительная пародия; куча ненужных знаний, и полная дальнейшая неприспособленность ни к какой деятельности. Трезубцева появилась на страницах «Молодёжки» совсем недавно и сразу же обрела популярность. Она изобличала режим, но тонко, на реальных примерах, подсмотренных в реальной жизни. Очень круто получалось. Аудитория её всё время росла. Благодаря ей «Молодёжка» возвращала утерянную после лихих девяностых популярность. Майя недоумевала, отчего власти до сих пор «Молодёжку» не прикрыли. Однако не сомневалась, что скоро это произойдёт. Она не раз просила Соню Короткову познакомить её с коллегой, но та отнекивалась…
Так она размышляла, держа в одной руке чашку кофе, а другой копалась в мобильном телефоне, читая утренние новости, мелькающие то и дело с неприятным писком в маленьком окошке в углу экрана.
На подоконнике затихли ряды закрученных матерью банок: помидоры, огурцы, перцы. За всю зиму они так ни одну и не открыли.
Ничего особенного за вчерашние день и ночь в России, судя по новостям, не произошло. Все всем довольны. Стадо баранов! Ей не по пути с ними. Надо что-то менять всерьёз.
Хотя она признавала, что после того, как встретилась с Артёмом, кое-что изменилось в лучшую сторону. Не сказать, что она так уж любила шопинг, а Артём обладал неограниченными финансовыми возможностями, но раньше она стеснялась тратить на шмотки деньги, что выдавала ей мать. Теперь же, если она нацеливалась на какую-нибудь симпатичную вещицу и сигнализировала об этом Артёму, он безропотно переводил ей нужную сумму на карту. Она была в курсе, какими средствами располагает её друг, и не требовала невозможного, но и скромницу из себя не строила. Хороший он всё же, Артёмчик… Старомодный и добрый. Податливый. Как он сохранил себя здесь, в этой помойке?
Странно, что никто из её соратников сегодня не выходил на связь.
И Вовка тоже молчит. Всё-таки не чужой человек… Или он, побывав на нескольких их сборищах, всё же испугался?
Володя Яснов!
До конца прошлого года она не виделась с ним. Последний раз – на выпускном вечере. В их школьной группе в Ватсапе он почти не писал, и она стала забывать о нём, хотя последний год в школе у них случилось что-то вроде взаимной влюблённости. И вот, недели за две или три до Нового года, она столкнулась с ним нос к носу прямо около входа в метро «Белорусская».
Тогда она ещё не познакомилась с Артёмом.
Они завернули в ближайшее кафе, выпили пива и разболтались так искренне, будто только и ждали, чтобы всё рассказать друг другу спустя эти годы. Он сообщил ей, что два раза подряд не поступил в Щукинское училище, но от мечты своей отрекаться не собирается. От армии его освободили по причине врождённого порока сердца. Пока устроился рабочим сцены в Театр Маяковского. Будет пробовать поступить в третий раз. Майя, конечно, поиздевалась над его пороком, мол, на тебе ездить можно, какой порок? Но Вовка только грустно улыбнулся в ответ. На прощание она не дала ему себя поцеловать, но пригласила на следующую встречу их группы, объяснив это желанием представить его интересным людям. Она свято верила, что им нужно регулярно привлекать новых людей, что в этом залог успеха. Разумеется, в самые секретные планы с первого раза никого не посвящали; всё походило на дружескую вечеринку с вольнодумными разговорами, туда можно было приходить с подругами, друзьями, не имеющими к их организации никакого отношения, но если человек виделся годным, не отмалчивался, демонстрировал своё неприятие режима, к нему присматривались, прощупывали, а потом вводили в более узкий круг. Именно этот круг теперь собирался у Артёма в библиотеке. Кстати, она рассказала Володе о Веронике Трезубцевой, и тот теперь не пропускает ни одного её текста. Иногда пересылает Майе кое-какие её цитаты.
Всё же ей в голову пришла гениальная идея! Внешне их сходки не отличить от обычного кружка по интересам в московской читальне. Никто ничего не заподозрит.
Стоило ли втягивать в это Артёма?
Она допила кофе и задумалась, хочет ли ещё чашку.
Потом заглянула в студенческий чат…
И узнала о смерти Виктории Крючковой.
На фотографии девушка выглядела удивительно счастливой.
* * *
Оставшуюся часть ночи Елисееву не спалось. Ворочался, ворочался, несколько раз вставал напиться воды. У него всегда жгло и сушило горло, когда он нервничал.
Генерал Крючков сегодня предстал перед ним, каким он его не помнил. До сегодняшней ночи это был авторитетный начальник, отдающий всего себя службе, горой стоявший за подчинённых. Безупречная часть полицейской системы. А теперь он фактически выкрал из квартиры убитой вещественные доказательства и вовлёк в этот беспредел своего зама. Елисееву никогда не пришло бы в голову донести, но… После разговора с шефом в него проникло нечто искривлённое, неправильное, что необходимо распрямить в себе. Но как? В его карьере встречались сложные дела. Но это ни на что не похоже. Полный туман. Ещё и генерал чудит.
Часов в шесть утра он, немного всё же подремав, проснулся, оделся и поехал на работу.
Москва просыпалась неохотно, ранние люди задумчиво шли по мостовым, магазины, лавки, кофейни ещё не открылись, холодная зимняя бесприютность текла из дворов на улицы и останавливалась у проезжей части. Дворники кое-где скребли снег с привычным отвращением к этому занятию. Почему-то сейчас он особо остро ощутил в Москве что-то византийское. Когда учился в школе, история Византии буквально сводила его с ума. Он скупал все книги по этой теме, что находил. И вот теперь его уставшее за непонятную тревожную ночь воображение приписывало сталинскому ампиру Кутузовского проспекта тайное византийское значение.
Первая версия, что они вынуждены сразу принять во внимание, – это месть генералу Крючкову. За жизнь полицейский обретает массу врагов, смертной казни у нас нет, а потому самые отъявленные мерзавцы рано или поздно выходят на свободу и, разумеется, сразу же принимаются за старое. Им ничего не стоит посчитаться с теми, кто их когда-то поймал. Необходимо изучить жизнь братьев Рахметовых и все закончившиеся посадкой дела, которые вёл Крючков. Нет ли пересечений? Слава богу, теперь в базах всё систематизировано, и такая работа не займёт много времени. Есть ли у самого генерала какие-то подозрения? Наверное, нет, иначе бы он ими поделился. Или?..
Второй вариант предполагаемого развития событий Елисеев всё же связывал с тем, что Вика могла вляпаться в какую-нибудь историю, встретить не тех людей и пойти у них на поводу, что и привело к такому страшному концу. Версия, конечно, слабенькая, в её пользу мало что говорит, но отметать её совсем нельзя…
Дежурный с флегматичным недоумением посмотрел на столь рано явившегося на работу полковника. Елисеев зафиксировал для себя, что на посту новенький. Раньше он его не видел. Как только полковник двинулся в сторону лифтов, дежурный достал мобильник, посмотрел задумчиво на экран, потом убрал обратно в карман.
«А вот оружие у неё в квартире подтверждает существование неизвестных факторов, никак никуда не укладывающихся. Встрять она, конечно, куда угодно могла, но не до такой же степени! Кто-то подкинул ей стволы. Это несомненно. Этот кто-то преследовал свою цель. Её следует разгадать. Это тот же неизвестный, что навёл раменских оперов на хату Рахметовых? Может быть, и так, но доказательств пока никаких. Кому на руку выставить Вику в таком свете? И главное, нет никакого мотива. Ни у кого. Тупик», – продолжал размышлять Елисеев.
Он открыл свой кабинет, разделся, опустился на стул, но сразу же поднялся. Отец всегда наставлял его: при ходьбе лучше думается. Елисеев принялся вышагивать. Ему не давал покоя информатор Алиханов. Слишком уж неправдоподобным выглядела вся его история. Какие-то молодые торчки… А опера из Раменок? Не странно ли, что они так быстро и рьяно отреагировали на сигнал? Но как это всё можно объяснить? Или он чересчур зацикливается на этом? Хотя генерал тоже чувствует: здесь что-то не то. Но что?
Сергею Туманову, следователю хоть и молодому, но с хорошей хваткой, он поручит сходить в РГГУ. Это важно. Каждый, кто общался с Викой последние дни, способен дать хоть маленькую зацепку. Из близких у неё в Москве – только генерал. Родители – в Сербии на дипломатической работе. Вероятно, вот-вот прилетят в Москву. Как их допрашивать? Только с разрешения генерала? Какова их близость с дочерью? Делилась она с ними чем-то?
За дверью кто-то начал двигать мебель, производить другие звуки. Секретарша пришла. Он обладала удивительной способностью делать всё шумно, будто постоянно стремилась заявить о своём существовании, не допустить, чтобы о ней забыли.
