Матрица и потенциал характера. С позиций архетипического подхода и теорий развития. В поисках неиссякаемого источника духа

Дыхание Изиды

Одним из источников вдохновения, побудивших нас к написанию этой книги, стал древнеегипетский миф об Изиде и Осирисе. Эта великая история любви и смерти на протяжении столетий трогала сердца людей, более всего тот момент, когда Изида своим дыханием возвращала к жизни расчлененное тело Осириса. Согласно мифу[1]:

Божественная пара – Изида и Осирис – правила вселенной древних египтян в эпоху ее расцвета и благоденствия. Когда все пребывало в великой гармонии и целостности, злой брат Осириса – Сет, движимый завистью, решил захватить власть. Он взял своего брата в плен, разрубил его тело на несколько частей и разбросал их в долине Нила. В великой скорби бродила Изида по берегам реки, разыскивая и собирая в корзину расчлененные останки Осириса. Затем спустилась она в подземный мир и на алтаре соединила найденные части. Обернувшись птицей, взлетела Изида над телом своего мужа и осенила его своим дыханием. И пробудилось в Осирисе желание, и оплодотворил он жену свою. И родился от этого союза божественный ребенок, и нарекли его Гором, и стал он провозвестником нового мира.

Цель нашей книги – вернуть к жизни «тело» знаний о структурах характера, осенив его «дыханием» вечных мифологических тем, лежащих в основе человеческого развития. Как клиницисты, мы хорошо знакомы с терминологией, описывающей характерологические паттерны. Этот диагностический язык достаточно разработан и представляет собой необыкновенной богатый ресурс для понимания психических процессов. Но он теряет свою значимость и ценность, если применяется шаблонно и небрежно. На практике в своей конкретизированной и упрощенной форме он может звучать оскорбительно по отношению к пациентам и лишать терапию ее творческого потенциала. По этой причине многие терапевты неохотно пользуются этой терминологией. Действительно, наш клинический язык постоянно дифференцируется и все больше напоминает расчлененное тело Осириса: он дробится на дискретные и порой совершенно безжизненные куски. Мертвые слова – жизнь ушла. И, наоборот, наполненный жизнью термин, например «нарциссизм», обретает глубину и целостность, и таящийся в нем дух раскрывает себя в новом аутентичном смысле. Живой диагностический язык способен сделать клиническую работу не только эффективной, но и увлекательной, позволяя проникать в психические глубины и находить там нужное направление.

А каких представлений о структурах характера придерживаетесь вы? Задайте себе несколько вопросов: удобно ли вам пользоваться дифференцированным языком психопатологии? может быть, вы склонны воздерживаться от его использования? делите ли вы своих пациентов на тех, кто страдает неврозом, и тех, у кого присутствует характерологическое расстройство? влияет ли такое разделение на форму ваших интервенций? считаете ли вы, что используемые вами диагностические термины описывают нечто, присущее только вашим пациентам, или же они обозначают некие паттерны, общие для всех людей?

Мы пришли к выводу, что в основе бытия каждого человека лежит та или иная потенциально распознаваемая структура характера, которая с психодиагностической точки зрения может быть описана как характерологическое расстройство. Такой взгляд представляется нам слишком зауженным, поскольку характер любого из нас раскрывается в континууме от структуры характера, которую можно считать естественным явлением, до собственно характерологического расстройства.

Смешения архетипической реальности и персональной истории, нуминозной энергии и раннего травматического опыта встречаются с защитами, выстроенными психикой в попытке создать безопасность, связность и постоянство. Взаимодействие этих факторов приводит к формированию опознаваемых структур характера. Таким образом, структура характера является индивидуальным портретом, который отображает архетипические темы и личные травмы, а также то, с чем удалось справиться, и то, от чего пришлось защищаться на том или ином этапе развития.

Этимологически слово «характер» происходит от греческого χαρακτήρ – «запечатлевать», однокоренного с латинским «archetypum», что значит «оригинальный, особый». Применительно к отдельному качеству или набору качеств «характер» обозначает поведенческий или личностный паттерн человека, его отличительные черты и свойства (Webster’s Dictionary, 1983, р. 304). Учитывая разнообразные оттенки значения, можно сказать, что характер представляет собой серию особых зарубок на древе нашей личности. И, несмотря на то, что мы можем развивать гибкие и свободные эго-структуры, наша индивидуальность навечно «вырублена» – запечатлена в нашем характере.

Ядро любого характера содержит парадокс: с одной стороны, это защитная структура, с другой – адаптивная и обладающая потенциалом развития, наполненная вдохновляющим архетипическим присутствием. Таким образом, наши травмы, наша индивидуальность и наши способности напрямую связаны друг с другом. В самой структуре характера заложено зерно трансформации и индивидуации. Действительно, и в нашем собственном анализе, и в работе с пациентами мы не раз убеждались в том, что трансформация происходит не вопреки, а благодаря структурам характера. Именно благодаря нашим ранам, архетипическим по своей природе, мы получаем возможность исцелиться на самом глубоком уровне, пробудить творческие энергии и запустить процесс индивидуации.

Еще во время учебы и подготовки к аттестационным экзаменам и позже, когда уже началась наша аналитическая практика, мы обнаружили, что наш разговор заметно оживляется, когда мы начинаем переводить диагностические термины на язык архетипов. Но еще большее оживление воцарялось, когда мы обсуждали самих себя. Каждая из нас разбирала и описывала собственную личность и собственный психический ландшафт, пользуясь как традиционной терминологией, так и архетипическим языком. Мы все яснее видели, в какой форме паттерны, присущие нашим структурам характера, проявляются в нашей работе и жизни. А затем постепенно мы приступили к изучению того, каким образом эти паттерны влияют на наши взаимоотношения, а также на отношения с родственниками, друзьями и пациентами.

Мы описываем свой опыт, чтобы и в вас пробудился интерес к исследованию вашей базовой структуры характера. Разве вам, дорогой читатель, не любопытно узнать, какой характерологический паттерн наиболее точно описывает ваш собственный опыт? Может вы считаете, что ваш паттерн ближе всего к нарциссическому? Или он схож с пограничной динамикой? Или связан с шизоидной реальностью? Нелегко задавать вопросы на языке, который используется для обозначения степени ненормальности. Ведь такой язык, применяемый только по отношению к пациенту, незаметно отделяет его от терапевта. Мы предлагаем терапевтам, как бы трудно это ни было, распознавать и описывать собственные паттерны в этой же терминологии, и тогда мы выйдем за пределы плоскости иерархически-дистанцированных отношений, в которых есть лишь субъект и объект познания, и окажемся в пространстве взаимности. Продвигаясь вперед от главы к главе, спрашивайте себя, комфортно ли вам в той или иной характерологической реальности. Почувствуйте и примерьтесь к различным описаниям характера. Разобравшись, какой паттерн является базовым в вашей структуре, проанализируйте, каким образом он влияет на ваши взаимодействия с окружающими.

Когда мы понимаем, что наш характер, с одной стороны, отражает нашу личную историю, а с другой – архетипическую реальность, мы погружаемся в более насыщенное интерсубъективное пространство, в котором мы связаны с другими более разнообразно и творчески. В клинической практике терапевт сможет более точно чувствовать и понимать потребности пациентов, если будет учитывать то обстоятельство, что и его личность оказывает на них встречное воздействие в результате возрастающей настройки друг на друга. В аналитическом пространстве может возникать, например, и шизоидная, и пограничная, и нарциссическая динамика. Необходимо уметь распознавать эти мощные, сменяющие друг друга состояния, которые могут либо затмить, либо озарить терапевтические отношения. Где бы ни протекали эти процессы – в анализе или за его пределами, – их исследование может раскрыть наши сердца и пробудить воображение для постижения глубин человеческого опыта и смысла жизни.

Может быть, вам уже захотелось перескочить к следующим главам. Какая сказка вызывает у вас более сильный отклик: та, в которой говорится о злой королеве, или другая, о девочке, замерзшей в снегу? Вы все готовы отдать за любовь или, напротив, стремитесь сохранять самообладание любой ценой? Вас больше притягивает тот, кто остроумен, или тот, кто мудр? Некоторым из вас, прежде чем продолжить чтение нашей книги, не помешает ознакомиться с теоретической частью введения; другие же, наоборот, могут сразу перейти к основному тексту.

Матрица структур характера: архетипический подход и модели развития

Язык клинических описаний – это система образов. Явления, описываемые с его помощью, также изображаются в других символических системах, таких как сказки и мифы. На клиническом языке мы называем пациентов обсессивно-компульсивными, пограничными и т. д. На языке архетипов мы говорим, что в человека вселился Дионис или он живет в стеклянном гробу, или накрепко прилип к смоляному чучелку, или работает, как Золушка, и т. д. Руководствуясь знаниями о том, что оба языка символически представляют одну и ту же реальность, мы составили описания структур характера.

Используя мифологические темы и образы наряду с пониманием психопатологии, мы сплели полотно из нитей архетипической и клинической реальностей, на котором проступили девять взаимосвязанных структур характера. Наша модель доэдипальных структур соединяет современные психоаналитические представления о характере с юнгианским подходом к природе и динамике психики. Эти девять структур характера являются не столько типологической системой, сколько представляют собой упорядоченные диагностические и архетипические образы, объединенные в мифопоэтическую модель. Мы признаем, что это лишь один из возможных взглядов на структуру характера[2]. Составляя свой словарь клинических терминов, мы пользовались несколькими источниками, но чаще всего обращались к работе Маквильямс (McWilliams, 1994), в которой она умело обобщила результаты многолетних исследований Юнга, Фрейда, Кернберга, Миллона, Кохута, Штерна, Боулби, Фейрберна, Винникотта, Гантрипа и многих других психоаналитиков и психологов.

Наша Матрица показывает, что девять структур характера привязаны к этапам раннего развития и архетипическим темам. Развиваясь, психика каждого человека проходит через три разные стадии, характеризуемые разной степенью выделения Эго из коллективного бессознательного. Мы дали им следующие названия: примитивная, или ранняя, нарциссическая и преневротическая. Человек усваивает также один из трех специфических паттернов отношений: избегающий, ищущий или антагонистический. Паттерн отношений, который, собственно, и определяет жизнь человека, возникает из совокупности факторов, в которую входят архетипические силы, биологическая предрасположенность, условия развития, а также элемент случайности или то, что называется тайной жизни. Три структуры характера, образующиеся вокруг паттерна отношений, описываются в тематически связанных, но при этом совершенно непохожих образах, сказках и жизненных историях. Такой «портрет» мы называем ландшафтом характера.

Все девять структур характера одна за другой обрисовываются в отдельных главах этой книги. Портрет каждой структуры создается с помощью амплификаций к сказкам, мифам, стихотворениям, произведениям живописи и литературы. Однако прежде чем приступить к чтению глав книги, следует ознакомиться еще с несколькими вводными комментариями. Сначала мы рассмотрим особенности всех стадий развития, а затем расскажем, как на каждой из этих стадий проявляется базовый паттерн отношений.

Стадии развития

Подобно многим теоретикам (Fairbairn, 1954; Neumann, 1954; Jung, 1956a; Edinger, 1972; Fordham, 1974; Eigen, 1986), мы полагаем, что человеческое развитие начинается в состоянии единства, которое символически воплощается в таких образах, как уроборический союз, психическое ядро, древнее единое Эго, святая святых, безымянный создатель или Самость. Классическая аналитическая психология уже ответила на вопрос, каким образом Эго развивается из Самости, то есть как сознание дифференцируется от бессознательного. Эдингер расширил этот базовый посыл, выдвинув предположение о том, что напряжение, неизменно возникающее между Эго и Самостью в процессе дифференциации сознания от бессознательного, приводит к формированию оси Эго—Самость (Edinger, 1972). Современная юнгианская теория дополнила эти идеи более детальными соображениями о том, как на развитии отношений Эго и Самости сказывается взаимодействие ребенка с его окружением, то есть с теми, кто заботится о нем[3]. Объединив все эти взгляды, мы выделили три стадии развития.

Характер формируется как под влиянием внутренней врожденной предрасположенности, так и под воздействием внешнего окружения. Знание основых положений теории сложных систем и понимание неленейной динамики развития позволяют не приписывать главной роли ни одному из этих факторов. Лишь учитывая напряжение, порождаемое этой неопределенностью, мы можем попытаться описать конфигурации, возникающие в ходе развития ребенка в соответствующем возрасте. В нашем представлении стадии развития – это нарративы о самых распространенных процессах, возникающих в рамках сложной системы взаимодействий между Самостью, Эго и миром отношений с другими. Мы рассматриваем стадии развития в качестве одного из элементов «композиции, которая в большей степени является калейдоскопической, нежели линейной и монолитной» (Harris, 2005, р. 8). Другим элементом «композиции» является базовый паттерн отношений, активизация которого на той или иной стадии развития приводит к формированию структуры характера.

Матрица структур характера

Прежде чем перейти к описанию каждой из трех стадий развития, хотелось бы пояснить, что мы имеем в виду, когда говорим об архетипе и оси Эго—Самость. Для нас это, с одной стороны, образные конструкты, с другой – некие вполне автономные сущности, которые обладают особой, не постижимой до конца природой, проявляющейся в психическом опыте и оказывающей влияние на развитие человека. Архетипические переживания или опыт связаны с теми аспектами бытия, которые символизируют вечное и нуминозное, они часто биполярны и наполнены благоговением и ужасом. В психике они проявляются в образах, аффектах и действиях.

Ось Эго—Самость – это метафора, описывающая систему, которая формируется в результате взаимодействия сознания и бессознательного. Вслед за многими юнгианцами (Шульманом, Бернштейном, Вилкинсоном, Кноксом, Хогенсоном) мы попытались применить положения теории комплексных адаптивных систем для описания внутреннего устройства психики. С точки зрения теории сложных систем, ось Эго—Самость представляет собой самоорганизующуюся, комплексную адаптивную систему, способную к самовоспроизведению. В этой системе реализуется так называемая аутопойетическая динамика (от гр. αὐτός – сам, ποίησις – создание), для которой характерны взаимосвязанные процессы разрушения и трансформации компонентов (Maturana, Varela, 1991). В этих процессах, порождающих и реализующих друг друга, проявляется фундаментальная взаимодополняемость структуры и функции. В этом смысле Эго и Самость как компоненты целостной системы реализуются и трансформируются в процессе функционирования оси Эго—Самость. В действительности дифференциация Эго и Самости, а также развитие диалога между ними – проявления процессов разрушения и трансформации, свойственных самоорганизующейся системе. Непрерывно обновляясь, ось Эго—Самость порождает опыт, который мы называем архетипическим и нуминозным.

С юнгианской точки зрения, психика, подобно любой самоорганизующейся системе, представляет собой совокупность процессов, в данном случае сознательных и бессознательных. В этой системе Эго является центром сознательной личности, а Самость – центром всей психики. При этом мы не рассматриваем Самость как нечто буквальное – как некую материальную структуру, распознаваемого другого или конкретную божественную сущность, управляющую миром (Jung, 1943, par. 32). Под ней мы понимаем объективную реальность, в которой вселенский смысл переплетается с субъективным человеческим бытием. Самость можно символически уподобить неведомой силе, неявленному присутствию, вдохновляющему источнику и т. д. Эти символические формы привели Юнга к пониманию Самости как архетипа целостности – упорядочивающего и объединяющего центра психики.

Эго ребенка, рождающегося в состоянии единства со всем сущим, постепенно дифференцируется от Самости. Ребенок научается отделяться от бессознательного, или, другими словами, от архетипической реальности, но все же остается динамически связанным с ней. Он вынужден справляться со сложными и часто фрустрирующими переживаниями, вызванными архетипической реальностью, а также соматическими, аффективными и когнитивными факторами взаимодействиями с окружающими.

Когда переживания становятся угрожающими, у ребенка естественным образом включаются защиты. Используемые многократно на протяжении долгого времени, эти защиты наносят вред отношениям Эго и Самости. Они делают ось Эго— Самость ригидной, а придавая ей жесткость, тем самым лишают Эго и бессознательное способности контактировать друг с другом. Образно можно представить, что защиты блокируют поток энергии вдоль оси Эго—Самость и таким образом разрушают зарождающийся между ними диалог. Эта защитная блокада надежно изолирует Эго не только от потенциально всеобъемлющей власти Самости, но и от ее нуминозности, богатства и изобилия. В результате человек может оказаться почти полностью отрезанным от неиссякаемого источника жизни, собственной аутентичности, душевных и телесных переживаний. Затопленный бессознательным или отрезанный от него, человек наглухо закрыт от великих тайн жизни[4].

Самая ранняя стадия развития – «примитивная» – охватывает первые 18 месяцев жизни. В течение этого периода новорожденный как бы находится «один на один со вселенной». Пребывая в состоянии только-только зарождающегося сознания, ребенок склонен воспринимать мир исключительно в архетипических образах. Для слабого младенческого Эго все окружающее выглядит преувеличенно, подобно тому как мы, взрослые, видим сказочных героев: вот ведьма, вот королева, а вот принц на белом коне или ужасное чудовище. Ребенок видит реальность в нуминозном, архетипическом аспекте. Так, хмурый взгляд матери может восприниматься как угрожающая жизни ярость, а ее кратковременное отсутствие переживаться как вечное пребывание в аду.

Поскольку нарождающееся Эго не дифференцировано в достаточной мере от бессознательного, архетипическое царство то и дело легко затягивает его обратно. Другими словами, психика ребенка, пытающегося отстоять свои первые, ранние победы в дифференциации (младенец стремится отделиться от матери, Эго – от Самости), постоянно сталкивается с угрозой быть заново поглощенной бессознательным. Стрессовая ситуация, коей является возможная регрессия в состояние недифференцированности, заставляет ребенка применять особые защиты. К ним относятся классические примитивные защиты – расщепление и проективная идентификация (McWilliams, 1994, р. 112)[5]. Они названы примитивными не только потому, что используются в таком раннем возрасте, но и потому что являются достаточно радикальными по своему воздействию. Они надежно изолируют одни части психики от взаимодействия с другими ее частями и/ или от взаимодействия с окружающими[6]. Юнгианские психоаналитики выделяют еще и ранние защиты Самости (Stein, 1967; Fordham, 1974). Они приводятся в действие, когда связное Эго еще не сформировано, следовательно, «управление» ими осуществляет не Эго, а более глубинный центр психики (Kalsched, 1996, р. 1–3). Эти защиты часто персонифицируются архетипическими фигурами, которые оберегают таинственную внутреннюю сердцевину личности, другими словами, Самость. Фактически психика ребенка пытается защитить целостность от непереносимых внутренних и внешних угроз. Мы также считаем, что, помимо примитивных защит Эго и защит Самости, ребенок может использовать в защитных целях и паттерн отношений: избегающий, ищущий и антагонистический. Сочетание всех этих разнообразных защит в итоге и помогает нарождающемуся Эго сохранить с трудом завоеванную дифференциацию и уберечь Самость. Комбинация из нескольких видов специфических защит, используемая чаще всего, и определяет формирование базовой структуры характера.

Если ребенок развивается в благоприятных условиях, то его защиты не становятся ригидными и жесткими, у него формируется способность гибко перерабатывать опыт реальности; он постепенно усваивает, что человеческая жизнь многомерна и изменчива. Но чем более угрожающей является внутрипсихическая или межличностная реальность, тем чаще он прибегает к негибкому, ригидному использованию ранних защит. Именно об этом говорит Маквильямс. По ее мнению, защиты вначале существуют лишь как формы здоровой творческой адаптации, которые при их многократном и негибком применении в ситуации непреодолимой угрозы превращаются в то, что мы, собственно, называем термином «защита» (McWilliams, 1994, р. 97).