В тот же самый миг милиционеры принялись надевать на всех наручники. Девицы завизжали, подняли шум. Умник попытался вырваться:
– За что?!
– Как за что? – На лице низкорослого отразилось искреннее недоумение. – Хочу просто знать, за что вы его прибили! Ну вот убили человека по пьяни, а сами веселитесь, бухаете! Вот в отделении и разберемся. И вы мне всё расскажете. Абсолютно всё.
Компанию потащили к выходу из кустов. Низкорослый обернулся к сторожу:
– Чуть про тебя, старый хрыч, не забыл. Еще раз попытаешься кого предупредить, посажу на всю катушку! Ишь, милосердный! Эти твари убили человека, а ты их выгораживать пытался?
– Я… не… нет… а… вы что… – затрясся старик.
– Смотри мне! – и жестом велел ему следовать за собой: – Пойдем, еще раз расскажешь все, как было.
С другой стороны кустов, почти под самой «Ракушкой», лежал на спине мужчина. Он лежал очень прямо, руки его были ровно вытянуты вдоль тела, а ноги были совершенно прямыми.
Молодых людей проводили как раз мимо него. При виде трупа – а человек явно был мертв, об этом свидетельствовала восковая бледность лица, заметная даже в свете ночного фонаря, и закрытые глаза – у всех них разом выветрились остатки хмеля.
Только теперь они поняли предупреждение сторожа, но было уже слишком поздно. Когда все поравнялись с трупом, низкорослый велел милиционерам, ведущим задержанных, остановиться.
– Кто он? А ну быстро сказали! Ну, кто первый? Учтите, все это вам зачтется на суде! Кто первый? – выкрикнул он.
– Мы его не знаем… – дрожащим голосом, полным слез, протянула одна из девиц. – Мы его в первый раз в жизни видим… Он не с нами был.
И все заговорили одновременно, одно и то же: не знаем, не видели, к компании не подходил, ни с кем не общался…
– Ладно, – поморщился низкорослый, – всех увезти. Там разберемся.
Когда компанию увели, высокий обратился к низкорослому:
– Зря ты, Сергей, этот цирк устроил! Не имеют они с ним ничего общего.
– Во-первых, Сергей Ильич, – надулся низкорослый, – а во-вторых, тебе, салаге, откуда знать? Хочу вот тебя немного поучить!
– Меня оперативной работе учить не надо. Я тебе не салага, а самый опытный опер во всем отделе, и ты прекрасно это знаешь. Так что язык придержи, – веско, с плохо скрытой злостью произнес высокий. – А твоя дебильная активность только мешает оперативно-розыскным мероприятиям! Смотри, как бы я сам тебя не поучил и не написал на тебя рапорт! Ты мне уже давно поперек горла стоишь.
– Да ты чего, Емеля? Я же помочь хотел! Тебе же жизнь облегчить, – сразу изменил тон низкорослый. – Кто, как не они? Напились, случайно пришили мужика и продолжили гулять! Вот что алкоголь делает! Все просто как белый день. Пили вместе, чего-то не поделили, подрались и…
– Не могли они его прибить. Эксперта ты сам слышал. И этот в их компании не был. Не был и не мог быть! Им лет по двадцать, ну двадцать три от силы, максимум! А ему сколько? По виду – лет сорок-сорок пять, судмедэксперт точно скажет. Что этот взрослый дядька будет делать в такой компании двадцатилетних сопляков? Пить с ними? Не смеши мои тапочки!
– А девки? – разочарованно протянул Сергей Ильич. – Может, из-за девок?
– С девками он один бы где-то уединился. В ресторан поехал бы, а не стал пить в кустах. В сорок уже можно себе такое позволить, а не по кустам таскаться. Ты одежду его видел? Судя по ней, у него куча денег! А ты говоришь…
– Ладно. Пойдем хоть еще раз сторожа допросим, – совсем стушевался Сергей Ильич.
Перепуганный сторож снова повторил свою историю. Концерт закончился в десять. До одиннадцати он убирал мусор возле «Ракушки» и на главной аллее. Потом ненадолго пошел в свою сторожку, которая находилась неподалеку, чтобы выпить чай.
– Чай? – ехидно переспросил Сергей Ильич.
– Травяной чай! – строго ответил сторож. – Я алкоголь давно не пью, у меня больная печень. Доктор категорически запретил.
И действительно, от старика-сторожа не пахло спиртным, у него были ясные глаза, да и руки дрожали не от перепоя, а от страха. И координация движений была достаточно четкой.
Из своей сторожки сторож вышел около половины двенадцатого и услышал из-за кустов за «Ракушкой» шум – громкие голоса, смех. Он знал, что там гуляет молодежь. Решил шугануть их или взять деньги. Часто так делал. И решил подкрасться с другой стороны.
– А как «Ракушку» обогнул, вижу – он лежит, – продолжал свой рассказ сторож. – Прямо под фонарем. Там земля почти без травы, ровная, притоптанная. Там обычно артисты переодеваются. Вот я его и увидел.
Дальше он ринулся к себе в сторожку звать милицию – у него там был телефон. Милиция приехала почти сразу. Ну а уже после звонка сторож решил компанию предупредить, потому что знал, что это не они. Но не успел.
– Как ты понял, что не они? – спросил опер, которого Сергей Ильич назвал Емелей.
– Старый он для них, – вздохнул сторож, – и компашки такие я знаю. Они пьют, гуляют и расходятся. Никогда такого не было, чтобы человека убить.
Прибыла оперативно-следственная группа, следователь прокуратуры и судмедэксперт. Он внимательно осмотрел труп, даже заглянул в рот.
– От 40 до 45. Где-то в этом возрасте. А причина смерти…
– Какая? – нетерпеливо перебил высокий.
– Признаков насильственной смерти обнаружить не могу. Нет на теле никаких ран. Думал, яд. Но запаха яда не чувствую. Вскрытие покажет.
Тот, кого назвали Емелей, приступил к самостоятельному осмотру тела. Это был очень странный труп! Мужчина, судя по всему, был очень красив – из той серии, что безумно нравятся женщинам. Высокий – не меньше 185 сантиметров, вьющиеся черные, красиво подстриженные волосы, чуть тронутые легкой сединой. Он был гладко выбрит. От него пахло дорогим явно контрабандным французским одеколоном.
И – просто невероятное! На руках мужчины был маникюр. Видеть мужчину с маникюром Емеле еще не доводилось. Такое зрелище было редкостью. Судя по всему, покойник ухаживал за собой изо всех сил.
Но даже больше маникюра Емелю поразила одежда. Она была невероятно дорогой – заграничные джинсы, которые у фарцовщиков стоили целое состояние, белоснежная рубашка с длинным рукавом и мягкий синий пуловер из натуральной шерсти. Туфли из натуральной кожи. Все это стоило очень дорого. Но удивляло даже не это.
Все вещи были абсолютно новыми, как будто только из магазина – если бы там такое продавали. Туфли были не стоптаны, подошвы выглядели так, словно надевал он их раза два от силы. Было странно видеть новизну этих вещей – складывалось такое впечатление, что покойный решил сразу же одеться во все новое!
При мертвом не было найдено никаких документов – ни бумажника, ни ключей, ни носового платка, абсолютно ничего. Было похоже на то, что из карманов все вынули. И на теле не было никаких признаков насильственной смерти. Эксперт так прямо и сказал:
– Признаков насилия на теле я не вижу. Ничего, что могло бы указать на насильственную смерть.
– Сердечный приступ? – попытался уточнить Емеля.
– Покажет вскрытие. Пока ничего не могу утверждать. У него, кстати, очень плохие зубы. Все гнилые. Может, это будет важно. Ого! А вот это уже действительно интересно! – вдруг воскликнул эксперт. – Посмотрите-ка сюда! Очень странно.
Он перевернул сначала левую руку трупа, затем – правую. На каждой руке, на подушечках пальцев, бы-ли страшные кровавые раны… без признаков крови.
– У него срезали подушечки пальцев, чтобы нельзя было взять отпечатки, – сказал эксперт, – и это уже после смерти. Судя по точности и гладкости срезов, это не перочинный нож. Скорей, настоящее оружие. Финский нож.
– Финка, – вздохнул Емеля, – значит, это убийство.
– Да, – кивнул эксперт, – раз срезали пальцы, то да. А вот как его убили, покажет вскрытие.
Емеля опустился на землю рядом с трупом и принялся закатывать рукава рубашки, а затем – штанины джинсов. И тут же был вознагражден за свои усилия. На щиколотке правой ноги он увидел татуировку. Она была довольно старой и потертой на вид.
Щиколотку обвивала цепь – кандалы. А на левом предплечье тоже находилась татуировка – небольшой паук в центре паутины.
