– Слышал о них, – в голосе Магистра прозвучала одобрительная насмешка. – Перспективные для нашего дела люди, но не имеющие отношения к тем, прежним. Впрочем, займитесь ими по стандартному сценарию.
– Но, сэр, они же в России.
– Знаю, и что?
– Русские не поймут, если мы начнем бомбить их территорию.
– Разве я сказал бомбить?
– Конечно, сэр. Вы сказали – по стандартному сценарию.
– Хм… Имелось в виду нечто иное.
– Да?
– Конечно. Организуйте пару фондов, дайте гранты… Пусть будут под присмотром.
Президент ничего не понял, но на всякий случай записал слова Великого Магистра в ежедневник, клятвенно обещая непременно принять меры.
– А что делать со Славелем, сэр? Бомбить?
– Ничего не делайте. Мне нужно посоветоваться с начальством.
С этими словами гость исчез из кабинета так же таинственно, как появился, оставив после себя неприятный запах, в котором Брюсу Моисману почудилось что-то знакомое.
– Это деготь, – пояснил госсекретарь, не дожидаясь вопроса. – Он же креозот. Поверьте специалисту, прожившему на ферме целых две недели. Мне им лечили стригущий лишай, который я подхватил от…
– Не нужно интимных подробностей, Билли. Вот лучше скажи – разве у нашего шефа может быть вышестоящее начальство?
– Конечно, нет, сэр. А вот там, – мистер Уильям С. Ракс показал пальцем в пол, – наверняка есть нижестоящее.
– Ему хорошо, – вздохнул президент. – Он может посоветоваться.
Госсекретарь внимательно рассматривал следы на паркете, формой напоминающие раздвоенное копыто, и потому ответил не сразу.
– Может быть, нам вызвать директора ЦРУ?
– Эту черную задницу? Разве он, кроме рэпа и кокаина, еще чем-то интересуется?
– Конечно, сэр! Еще бейсболом!
Глава 4
Славельский князь Юрий Всеволодович молча мерил шагами просторную горницу, время от времени поглядывая в оконце, в переплет которого было вставлено дорогущее, три веса серебром, татинское стекло. На улице смеркалось, и потому на столе горела лампа под прозрачным колпаком, заправленная чем-то вонючим. Она тоже стоила немалых денег, как многое другое, привезенное из соседнего княжества, неведомым образом появившегося под боком четыре года назад.
Да, черт возьми, именно княжество! А как еще можно назвать страну поболее какой-нибудь Богемии раза в два? Для королевства слишком велико и раскинулось широко. С захода ограничено рекой Ладой, впадающей как раз у подножия славельских стен в Шелокшу, в свою очередь являющуюся северным рубежом. А на закате по Сурове спорные земли с черемисой луговой да чувашами-кимеретниками, причем последние все более склоняют голову в сторону Татинца.
– Господи! – Князь Юрий Всеволодович плюнул и перекрестился.
И пришло же кому-то в голову назвать новый городок столь похабно. Нет, он догадывался, кому, но все же… Правда, и народец в нем имени тому соответствовал. Года три тому булгары, обозленные потерей мордовской дани, решили разобраться с незваными соседями и подступились было немалым, тысячи в три, войском. Осадили, но в первую же ночь не досчитались половины коней. А во вторую и остатки пропали бесследно. Неделю продолжалась осада, по истечении которой булгарское воинство, оставшееся без обоза, исчезнувшего среди бела дня, согласилось поработать за харчи на раскорчевывании лесов вокруг городка.
Так бы и трудились мирно, если бы хан Тузбубей, обеспокоенный исчезновением войска, не повел на Татинец еще пять тысяч конников. На берегу Суровы их встретило посольство с предложением заключить мир. Передавая грамоту, хмурый воин с лохматой бородой до пояса добавил на словах, что-де князь Николай, в знак выдающегося своего миролюбия, разрешает гостям невозбранно вернуться домой, оставив лишь в знак дружбы и взаимопонимания своих коней, на которых любовь к человечеству не распространяется. А буде вклад в дело мира покажется чрезмерным – то по серебряной гривне с гостевой головы, и не важно, с чьей.
Хан возмутился неслыханными требованиями и приказал покарать нечестивца, их передавшего. Несмотря на урон, нанесенный окованной железом дубиной, посла схватили, связали по рукам и ногам да бросили в Сурову. И долго потом юные русалки в двух реках шепотом пересказывали друг дружке интересные высказывания, подслушанные у возмущенного лешего, буксируемого домой двумя огромными сомами.
А булгары, потеряв при переправе от неизвестных напастей десятую часть войска, спалили недостроенный Курмышский острог и через трое суток осадили Татинец. По дошедшим до Славеля слухам, в решающей битве под стенами города князь Николай применил какое-то новое оружие, настолько тайное, что ничего о нем до сих пор не удалось выведать. И немногие оставшиеся в живых гости добровольно решили отработать нанесенный ущерб и расходы княжества на войну.
Вот тут-то, по мнению Юрия Всеволодовича, татинский князь и допустил ошибку. Не роковую, конечно, но все же… Зачем было отправлять вниз по течению Шолокши плот с повешенным ханом Тузбубеем? От него, правда, не много чего осталось после битвы, но доплыло еще меньше – тут уж постарались прожорливые мартыны. А может, это вовсе и не ошибка была? Обрадованные наследники еще дважды ходили походом и оба раза прямиком к городу, не отвлекаясь на заставы, острожки и мелкие деревни. И опять цены на коней на славельском торгу упали втрое…
– Почто грустишь, княже? – Появившийся на пороге архиерей был бодр и весел. От его могучего голоса дрогнули стекла в окнах, а в налитом до краев ковше пробежала мелкая рябь. – Уныние – грех.
– Садись! – Юрий Всеволодович сам опустился на лавку и подвинул Савве тяжелую посудину. – Будешь?
– Господь с тобой, – перекрестился тот. – Что я, немец какой? И так в прошлом годе трижды нетрезв был, да и в этом уже один раз.
– Нешто в будний день хмельного предложу? – князь отпил и удовлетворенно крякнул. – Квас это черемуховый.
– Тогда буду, – архиерей уселся напротив и протянул руку. – Давай.
Савва приложился надолго, отчего борода его, скрывающая след давнего сабельного удара, задвигалась в такт глоткам. Сразу видно – наш человек. Прежний-то пастырь, ставленый Владиславльским митрополитом, был из греков и квас не жаловал, а наливался ежеутренне романеей да ренскими винами. Немудрено при такой жизни упасть с колокольни, ухитрившись перед тем перерезать себе горло, изображая архангела с пылающим мечом. Вот и наказал Господь за богохульство.
– Так чего грустишь-то? – переспросил архиерей, переводя дыхание.
– Посольство еще неделю назад должно было вернуться, – пояснил князь. – Из Татинца, черти бы его побрали.
– А зачем?
– Зачем вернуться или зачем побрали?
– Не о том спрашиваю. На кой ляд Николаю Васильевичу с нами связываться? Ему вроде и своих забот хватает.
– Уже и по имени-отчеству величаешь? Недавно лишь самозванцем называл.
– Ну и что? – Савва поставил на стол пустой ковш и вытер губы рукавом. – В сем грехе перед Господом я покаялся. Власть, она от Бога, а князь татинский это силой подтвердил. Сам же, небось, не квасу испить его зовешь.
– У меня политика.
– Мне-то уж не ври, – укорил архиерей. – Знаю твою политику.
– Знаешь, – согласился Юрий Всеволодович. – И чего тогда перечишь?
Савва только руками развел. Всем хорош славельский князь, да вот есть у него мечта многолетняя – досадить родичам нелюбимым, из-за которых и покинул стольный Владиславль, забравшись в здешнюю глухомань. Это сейчас в Славеле хорошо и, как говорят проклятые латынцы, цивильно, а во времена былые медведи не только по улицам ходили, но и горшки с кашей из печей воровали.
Но за многие годы княжество окрепло, прибавило земель и разбогатело до такой степени, что родственники перестали досаждать грабежами приграничных деревушек. Но не оттого, что опасались, а просто не хотели разорять то, что считали почти уже своим по лествичному праву. Юрий Всеволодович, по обыкновению своему, и послал бы племянников в кощееву задницу, только это ничего не меняло. Сыновей ему Господь не дал, а единственная дочь, отданная в Гледен за тамошнего князя, погибла вместе с мужем при нападении на город булгар.
– Не хочешь отдавать?
– Не хочу. Вот им, бляжьим детям! – князь Юрий повернулся и ткнул кукишем точно на закат. – Их там осьмнадцать рыл, и все с большими ложками к моему столу. Для того ли все собирал, чтобы потом эти земли по кусочкам растащили? Уж лучше черту лысому отдам.
