Столько лет на чужбине.
Время, проведенное среди совершенно других людей, не видавших красных лозунгов коммунизма, а свободных мировоззрений.
Жизнь на островах, на севере и самом юге Европы, среди народа, состоящего из разных национальностей, где в течение дня порой успевалось пообщаться на разные темы аж на пяти языках, а в последние годы, благодаря падчерице-адвокатке, он еще и подрабатывал переводчиком в судах, уголовных и также гражданских, там тоже повидал дай Боже.
Все это вместе, конечно же, не могло не оставить следа в его менталитете, чтобы смотреть на этот мир сквозь призму пацифизма и ко всему относиться с философической точки зрения.
«У каждого свой смысл жизни, и нечего кого-либо пытаться убеждать, ну а лично мой путь теперь уже известен, и надо бы самому мне себе признаться, что не так он и плох, ведь многие и многие лишь могут помечтать о доле той, что выпала мне, братцы».
В конце концов ему удалось успокоить гнетущуюся душу размышлениями о главном и под успокаивающе-монотонный стук колес на стыках рельс незаметно погрузится в глубокий сон.
Пляж, битком усеянный ленивыми телами отдыхающих, прячущихся от палящего солнца под разноцветной рекой зонтов и примерно столько же барахтающихся на линии прибоя. Видимо, самый разгар сезона, июль, то ли август-месяц на лазурном берегу залива древнего города-порта Малага.
Тут при хорошей погоде случается невооруженным глазом видеть скалисто- неприветливый берег Африки.
Тишина, ни малейших признаков надвигающийся беды, как вдруг у горизонта появляется быстро нарастающая волна, стена воды, высотой с полкилометра, в компании с ужасающим грохотом и скоростью неумолимо приближалась к берегу.
Шансов на спасение при любых раскладах не оставалось, как вдруг его осенило, а левитация, словно нечто, нечеловеческим голосом шептало ему на ухо: «Левитация, стоит только поверить в то, что ты можешь, а ведь можешь, соберись, ты уже неоднократно летал, вспомни, поверь в свои силы и снова взлетишь над всем этим театром конца света».
– Да летал, было дело, так ведь не телом, я сам видел тело мое безмолвно лежащим на шконке тюрьмы, летал, но, получается, только душой.
– А теперь ты можешь взлететь весь в комплекте, только поверь в свои силы, и все получится.
Времени на сомнения не оставалось, кровь леденящий водяной вал уже навис над побережьем, обдавая его туманным дыханием, что облаком толкалось вперед все уничтожающим на своем пути цунами.
Сейчас, или уже никогда. И собрав всю силу воли, он вдруг почувствовал, как его тело совершенно теряет вес, словно пушинкой оно взмыло над бушевавшей стихией.
Вперемешку с людскими и животными телами, обломками всего вообразимого и невообразимого, силой природы в мусор превращенного, людьми за свою историю нажитого скарба, неукротимая волна неслась над континентом, без малейшего затруднения сметая буквально все на своем пути.
Он наблюдал за концом света с высоты орлиного полета, отдавая себе отчет, что стоит лишь только усомниться в себе, как чудо-полет прекратиться и рухнет его тело в эту всепоглощающую биомассу.
Воды мирового океана словно ожили, проснулись из летаргического сна, увидели человеком загаженные просторы и теперь, восстав, спешили прибраться на людям временно доверенной планете.
– Бронислав Юревич, проснитесь уже, вы себя совершенно не контролируете во сне, не стоит так эмоционально восклицать и даже смеяться во время отдыха, ведь вы не одни в этом купе, мой уважаемый друг.
– Да ладно, маэстро, и правда я вел себя столь неподобающим образом? Знал бы ты, что мне только что приснилось, аж жуть, в общем, всемирный потоп, а я над всем этим летаю… всем телом левитирую, понимаете ли.
– И неудивительно, возможности человечьи ведь до сих пор окончательно не исследованы, вон что йоги вытворяют, а ты чем хуже их.
– Да уж не подстебывайте, умоляю вас, приснись вам такое, так неизвестно, как заорали бы вы.
– Не сомневаюсь, ты было что-то бормотал поначалу. А затем и вообще сорвался в крик. Что, с тобой такое часто бывает?
– Да ну, Янка бы заметила по-любому, это, скорее всего, от переутомления, ведь с тех пор как затеял все это, я нахожусь под постоянным стрессом, слишком много разных впечатлений после размеренной жизни, пройдет, успокоюсь.
– Ну будем надеяться, а нет, так придется попоить тебя отварчиком успокаивающих трав, даже не беспокойся, я знаю, что говорю.
– О, мой маэстро, только не опиумом, как в начале двухтысячных.
– Да что ты, мы ведь направляемся в сторону, где в природе доступны такие растения, как Валериана Оффициналис, его величество женьшень, и масса разных грибочков.
– Женьшень, конечно же, другое дело, старина, вот только грибочками баловаться стоит едва ли.
– Ну, как сказать, не зная броду, конечно же, не суйся в воду, а зная, то и сомневаться грех, тут я полностью уверен, ибо знаю достаточно много растений, которые можно и даже нужно принимать при нервных расстройствах. Будь уверен, худого тебе не посоветую.
– Да уж, маэстро, тебя только могила исправит.
– Причем тут исправление? Я в нем не нуждаюсь, а травки и грибочки, конечно же, при правильном пользовании приносят выздоровление, душевное спокойствие, а некоторые даже открывают новые горизонты…
– Спорить не стану, но с этим, друг, уж умоляю вас, давайте осторожно.
– Не беспокойся, я пустого никогда не глаголил.
– Предельно понятно, мой учитель, но помнится мне, как в 2001-м я нехотя подсел на опий, век не забуду, как потом слазить пришлось с этого зелья. Спорить не стану, сам виноват, усугубил и попал в зависимость, аж мурашки по коже, как вспомню – так вздрогну.
– Так я ведь советовал его как медицину, ну а друзья твои верные вместо лечения дабы с героиновой зависимости освободиться, стали не то что принимать мною рекомендуемые дозы, а впрямь таки пожирать передозы, а опий ошибок не прощает, это ты знаешь, впрочем, как и все остальные наркотики.
– Да ясно, маэстро, пробовать можно все, что произрастает на планете, но знать надо меру.
– Именно так.
Тем временем поезд приближался к Уральскому хребту, начинался плавный подъем железной дороги.
Урал живописен в любое время года, но весной эти невысокие горы особенно живописны.
Сбросив белые зимние мантии, тут и там особняком стоят маестатические кедры, издали узнав старых знакомых, помахивают лапником седовласые ели, а свежая листва широколистных деревьев шуршит и, качаясь на ветру, создает иллюзию, словно светло-зеленые волны бескрайнего моря тайги готовы нежно поднять и нести вас на лоне своем аж за горизонт.
Сей пейзаж завораживает глаз неискушенного путешественника, и если в вашей душе, мой любимый читатель, ютится хотя бы самая малость романтики, то влюбиться в дали уральских холмов вы должны прям с первого взгляда.
Одолев перевал, поезд накатом спускается по восточному склону Урала к дивному городу Екатеринбургу, вот они ворота великой Сибири и Азии.
Еще в начале восемнадцатого века тут кипела работа, Урал начинал открывать свои воистину неисчерпаемые недра, с годами все больше удивляя горнодобытчиков своим содержимым…
За четверть века город, конечно, расцвел.
Бронька, разумеется, узнал до боли знакомый вокзал и площадь перед ним, вот только в ресторане «Уральские пельмени», который и по сей день своим изобилием удивлял любого гурмана, хозяйка сменилась, в место пышногрудой блондинки их любезно встретила озорная шатенка лет двадцати.
Да уж, откуда этой девчонке знать, что стало с его старой знакомой, ведь тогда она не могла быть даже зачатой. «И чего прошлое ворошить приставая с вопросами?» – подумал он, но на всякий случай все же поинтересовался:
– Не посчитайте за попытку флирта, молодая леди, ведь я вам в отцы, походу, гожусь, но ровно четверть века назад, имея честь отобедать в этом заведении, так уж случилось, что хозяйка…
Он вдруг осекся, воспоминания словно кинолентой замелькали перед глазами, не нашелся, чем и как продолжить свой в монолог превратившийся вопрос. И зачем этой девушке знать о том, что было столько лет назад.
– Так вы, похоже, мою маму имеете в виду, не так ли?
Неловкий момент прервала сама девчонка.
– Ну получается, что так.
