* * *
Дверь кабинки открылась, и исповедник тихо сел на скамью. Ренат не смог понять, кто зашел, но в исповедальне повеяло необычным парфюмом. Акация.
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь, – женский голос раздался из оконца. Льющаяся из сахарных уст речь будоражила.
– Господь да будет в сердце твоём, чтобы искренно исповедовать свои грехи от последней исповеди.
– Давайте оставим эти формальности, Падре. Незачем это говорить тому, чья душа окажется под землёй, – девушка сняла шляпу, и печально взглянула на Рената.
– Здравствуй, Дочь моя… – но исповедник перебил его.
– Разве вам не стыдно, что Ваша дочь я?
Ночная бабочка. В последний раз священник говорил с ней год назад в этой же исповедальне. Слушая сквозь горькие слёзы утраты родного, Падре спас девицу от ужасного решения отправиться на суд к Богу. И вновь она, сидит, с таким же печальным лицом, глядит прямо на Рената.
– Я не стыжусь своих детей. Каждый совершает ошибки, и каждый достоин прощения. Что случилось, Дочь моя?
– Ох, Падре… вам ничего не напоминает этот разговор? Когда-то мы с вами также мило болтали в прошлом. Год назад… вы же не забыли, кто я? Тогда сможете меня понять. Недавно ко мне пришёл человек, из большого города. Он был у нас проездом. Из всех красавиц он выбрал меня, но вместо работы мы с ним пошли на прогулку. Человек не желал меня, как остальные. Мне было непривычно слышать такое, как догадываетесь. Впервые в жизни со мной обращались не как с товаром, а как с человеком. Я чувствую… ох Падре… не знаю…
– Я слушаю вас… – Ренат внимал каждому слову девушки.
– …Чувствую, что, между нами, появилась связь. За короткое время он стал мне верным другом и спутником, но… завтра он покидает наши места, и больше не вернётся. Я не знаю, что мне делать. Падре, – ночная бабочка прильнула к оконцу, и аромат акации стал сильнее. – Скажите, что Бог советует мне?
Ренат долго молчал, в поисках нужных слов. Будто тусклой керосиновой лампой освещал себе дорогу в густом лесу.
– Дочь моя. Если ты чувствуешь, что этот человек любит тебя, если ты чувствуешь, что любишь его – покидай это место. Бог дал тебе шанс изменить твой мир, твою жизнь. Не теряй его, и слушай, что хочет твоя душа. Иди на свет, и будешь ты вознаграждена.
– Спасибо, Падре, – уголки губ девицы потянулись вверх. Слеза скатилась по щеке, оставив мокрый след. Надев шляпу, с лёгкостью и умиротворением, она вышла из кабинки. – Я помолюсь за вас, – сердечная благодарность искрила из уст бабочки. Теперь в исповедальне остался лишь еле уловимый запах акации.
* * *
Вернувшись домой, Ренат поставил свечку у окна. Уперевшись в подоконник, священник долго смотрел вдаль. Вдали бегала лошадь. Звезды мелькали на небосводе. Вдруг Падре показалось, как упала звезда. Через мгновение повозка с рынка проехала мимо дома, скрипя колёсами. И маленький, хрупкий мотылёк, улетал в поле, куда-то туда, за горизонт. Ренат радовался за них.
Свеча догорела, и нежный мрак окутал дом. Ничего не было видно. Ничего не найти. Но священнику и не нужно было что-то искать. Он сам не знал, что ищет, и каждый вечер, после спасения душ, стоял у окна. В надежде понять: а правильно ли он живёт?
Цветок
– Сегодня днём был найден пропавший ребёнок. За мусорными баками, где неподалёку была обнаружена детская одежда, волонтёры нашли тело жертвы: девочки, пропавшей несколько дней назад. Точную причину смерти следственный комитет ещё не установил.
Ведущий новостей со спокойной миной смотрел в огромную тёмную камеру на плече оператора. Одетый в чёрное пальто, он не оборачивался. За его спиной велись работы следователей в белых халатах. Поднимая с земли всё, что может помочь в дальнейшем расследовании, люди безмолвно складывали находки в прозрачные пакеты. Их лица скрывали маски и очки.
– Полиция сообщила, что преступник был найден в своей квартире пару минут назад. Убийца учинил суд над собой, из-за чего дело считается закрытым.
Грязная квартира, с разбросанными вонючими вещами и разным хламом, была забита полицейскими. Снимая щуплого человека с потолка, сотрудники в перчатках сдерживались, не желая обмолвится и словом. Холодный взгляд безразличия окидывал квартиру убийцы.
Небольшая кучка волонтёров, стоявшая у парадной одного из домов, с грустью смотрела на людей, выполняющие свою работу. Кто-то держал платок в опущенных руках, иногда касаясь им сухих глаз. Мужчины постепенно снимали синие жилеты, складывали и отдавали их, видимо, главному. Потупив взгляд и засунув прохладные руки в карманы, они разворачивались и уходили прочь с места.
– Около сотни волонтёров участвовало в поисках ребёнка. Никто не торопился расходится, не веря, что поиски окончены.
Оператор повернул камеру на поредевшую компанию «синих». Внушающий объектив пробирал людей.
– Всё, снято! – опустив устройство и поведя плечом, на выдохе скучающе сказал снимающий. – Ну что, куда теперь? Работа на сегодня закончена?
Репортёр выключил микрофон и поднял воротник пальто.
– Да, пошли уже.
Ближе к вечеру приехало несколько машин. Двери скорой открыли, выкатили носилки с небольшим чёрным пакетом. В другой фургон вернулись сотрудники комитета, снимая маски и очки. Обмахиваясь ладошками, они что-то обсуждали между собой. Дверь захлопнулась, и завизжав колёсами, фургоны укатили вон. Тёмный двор остался пустым. Посеревшее небо с тоской глядело вниз, всё опускаясь и опускаясь на помойку.
Я подошёл к месту, где её нашли. Вытащив из-за пазухи тоненькую, как струна, белую гвоздику, я нежно положил её рядом. В небе прогремел колокол грома. Мелкие капли упали на мое уставшее лицо. Уголки губ потянулись вниз. Зубы впились в щеки, прокусив до крови. Задрав голову, с мольбой взирал я на тоже пробегающие плачущие облака. Но кроме грома и ослепляющих молний ответов больше не было…
Письмо
Холодное утро морозного дня пробивалось сквозь лёгкие шторы. Нежный лучик солнца медленно скользил по комнате, падал на стол у окна, тянулся к ножкам кровати. Тихо, не спеша, он поднимался к изголовью и ласковыми пальчиками касался лица спящего человека. Крепкий сон отпускал спящего, освобождая из своих сладких оков. Поморщив нос, человек открыл глаза и потянулся. Набухшие веки желали вновь сомкнуться, не видать яркое солнце очередного дня, но внезапно зазвеневший будильник разбудил это утро до конца.
Вытирая подсохшие слезы, человек накинул халат и вышел из квартиры к лифту многоэтажного дома. Из открытого балкона на чёрную лестницу завывал ветер, загоняя мелкие снежинки в дом. Подрагивая от прохлады, человек ёжился и поджимал ноги в тапочках.
Спустившись на первый этаж, он открыл почтовый ящик – побитая краска в нескольких местах, маленькие точки ржавчины и потёртый номер квартиры. Тот был пуст. Изгиб губ задрожал. Ощущая себя отринутым, он поднялся домой. Потупившись, человек начал готовить себе завтрак.
Аромат свежемолотого кофе заполнил кухню, выбегая в приоткрытое окно. Запах заглядывал к соседям, спускался на этажи ниже, так и манил заспанных людей выглянуть в окно и побольше вдохнуть эти горько-сладкие ноты. Шипящая яичница на сковородке плевалась обжигающим маслом. Хлеб выпрыгивал из тостера, раскидывая крошки по столу.
Усевшись за трапезу, человек глядел в окно, не торопясь пережёвывая каждый кусочек. За окном маленькие пешеходы, засунув руки в карманы, спешили по своим делам. Машины поднимали только что упавший снег. Ветки голых деревьев оттаивали от инея. День шёл своим ходом.
Небесное светило шаг за шагом скрывалось за высокими домами, окрашивая облака в розовый. Окна вспыхивали разными цветами, и фонари тусклым светом загорались в память уходящего дня. Человек не вставал из-за рабочего стола. Рядом со столом лежали запечатанные конверты, с красивыми разноцветными марками. Ручка бегала по листку бумаги.
Поздний вечер. Огни города ослепляли. Тлеющая бумага с табаком – единственное, что нарушало тишину засыпающего города. Человек с пустыми глазами тяжело дышал дымом. Внутри что-то тянуло, давило сердце, сжимало горло. Покрасневшие и набухшие глаза проливались на лицо, оставляя солёный след и застывая. За спиной повсюду лежали письма с разными адресами, но с одним посланием, со следами горьких слез…
«Здравствуй.
Как ты? Слышал, у тебя новая жизнь. Уверен, каждый день приносит тебе счастье. Прости, что заставил вспомнить себя, но… хочу лишь сказать, что очень скучаю по тебе. Ты не уходишь из моей памяти. Помнишь, ты как-то сказала – «Не забывай меня». Что ж, я держу своё слово. За два года я понял, что никто не сможет заменить тебя, и никого не смогу также полюбить, как тебя. Просто знай, что… я очень рад, что ты добилась своих целей, и пусть… пусть ты будешь счастлива. Может напишешь мне? Мечтаю вновь услышать тебя.
P.S.
Это письмо отправляется по всем адресам вашего города, потому что не знаю, где искать её. Можете выкинуть его, если того пожелаете.»
Потушив сигарету, человек закрыл окно и упал на постель, укутавшись в одеяло. Поджав ноги, зажмурив глаза, он вздрагивал от каждого шороха, но ждал лишь одного – долгожданный ответ…
Отражение
Колокол неподвижно висел в разрушенной церковной колокольне. В изрешеченном осколками снарядов куполе свистел одинокий ветер, потерявшийся и не знающий, куда сбежать. Небо затянулось кривыми облаками. Вместо холодных капель проливного дождя на землю падали, кружась, белые голуби. Испачканные кровью, побитые, но всё такие же дорогие.
В густом тумане, опустившемся на сожжённую землю, слышался свист. Не свист красивых птиц, кричащий о тёплой поре. Не свист птиц, которые вьют крепкие гнёзда для своих малюток. Свист, несущий страх.
Дмитрий сидел в земле, ногтями вцепившись в каску, без конца сползающую на бок. Комья обугленной земли падали в ноги. Съёжившись, умываясь холодным потом, Дмитрий боялся вылезти из окопа. В дорогие моменты тишины солдат полз в сторону блиндажа, построенном в самом конце земляного коридора, там, за углом. Вдавливая в грязь гильзы, он протискивался между однополчан. Многих он уже не узнавал в лицо: покрытые глиной, порезами, бинтами, припорошённые землёй.
Дмитрий приближался к повороту. Вдруг оглушающий грохот откинул перед ним товарища. Запахло палёным. Рванув свой воротничок, чтобы легче было дышать, Дмитрий переступил через погибшего и выглянул из-за угла. Глубокая воронка дымилась на месте укрытия. Ни единой души, никого и ничего не осталось. Отряд остался без командиров. Прислонившись к стене, Дима отложил автомат и запрокинул голову. Каска опять сползла, поэтому солдат просто снял её. Примятые волосы наконец почувствовали прикосновения ветра. За последние дни не удавалось просто передохнуть. Просто… взглянуть туда, где гуляет солнце, где живёт его сестра Луна. Сняв перчатки, солдат стал разглядывать руки. Словно впервые он видел эту погрубевшую кожу, ногти. Заметив кольцо на безымянном, он снял его. Изучая, будто не веря самому себе, Дмитрий пытался вспомнить, как давно надел его. Как давно не переступал порог родного дома, где всегда пахнет цветами, где надувшиеся шторы пропускают лучики солнца. Где на кухне сидит жена, читая тоненькую книжку, нацепив очки и поправляя их из раза в раз. Когда это было? Увидит ли ещё раз эту картину вживую?
Неожиданно послышались быстрые шаги. Рядом посыпалась земля, и кто-то спрыгнул в окоп. И затих. Замерев от ожидания, солдат надел кольцо и взял оружие. Сев на корточки, он вскинул автомат и пошел в сторону звука. Прикусив губу до крови, Дмитрий выжидал: не послышалось ли ему? Послышался шёпот. Выскочив из-за поворота, солдат грозно приказал гостю замереть. Пришедший вскинул трясущиеся руки. Голова, вжатая в плечи, была без каски. Встав на колени и медленно повернувшись, человек мокрыми глазами взглянул на солдата. Дмитрий замер, задрожал всем телом, и медленно опустил автомат. Он смотрел в зеркало: примятые волосы, грязное лицо, обкусанные губы, порванный воротник. Голые руки отражения покрылись мозолями. Обручальное кольцо пришедшего больше не блестело, изуродовавшись глубокими царапинами и потёртостями. Человек что-то затараторил на своем языке. Дмитрий старался понять его, но всхлипы и дрожащий голос превращали его мольбы в неразбериху. Оружия у человека не было.
