Цветок из хрусталя

ГЛАВА 1

Праздник продолжался десятый час.

Еще с утра явились специально нанятые люди (обслуживающего персонала особняка Найтингейлов было явно недостаточно, чтобы охватить мероприятие подобного размаха), и в саду и доме закипела бурная деятельность. Под ветвями цветущих яблонь расставили длинные столы, накрыли их белоснежными скатертями, похожими на крылья лебедей. Затем за дело взялись сервировщики: это настоящее искусство – правильно и красиво расставить посуду. Джозеф Найтингейл нанимал лучших людей, поэтому все было сделано на высоте. Ножки бокалов обвивали тоненькие веточки плюща, по середине стола бежал цветочный ручеек, серебро сияло на солнце.

Пока сервировщики возились со столом, другие люди украшали сад: надували воздушные шарики, на каждом из которых имелась надпись «С днем рождения!», протягивали от дерева к дереву электрические гирлянды. Вечером разноцветные лампочки засияют, словно рой волшебных светлячков.

Другая команда уже два дня сооружала помост для танцев, и вот теперь он был готов: возвышение неподалеку от лазурного бассейна. С помоста можно было произносить речи, по нему отец поведет свою дочь на первый танец. Так и задумывалось. Неподалеку располагался и помост для оркестра: двадцать музыкантов весь вечер будут услаждать слух гостей музыкой.

Нечего и говорить о том, что на кухне работа кипела уже несколько дней, ведь для создания ряда кулинарных шедевров требуется время. Но никто не сомневался в том, что все в итоге получится безупречно. Чем славились Найтингейлы, так это безупречностью.

Однако Вайолет об этом не думала.

Этим утром она проснулась достаточно поздно и долго лежала, блаженно прижмурив глаза и нежась в постели. Высокие створки окна были приоткрыты, издалека до Вайолет доносились звуки грядущего праздника. Ее праздника. Она ничего не знала о том, что на сегодня запланировано, отец велел не беспокоиться и положиться на него. Вайолет с удовольствием пошла у него на поводу: ей не хотелось в этот день ничем заниматься, и она любила сюрпризы. Сама с удовольствием устраивала их отцу и друзьям, а сегодня ее день рождения, поэтому можно просто подождать и сполна насладиться праздником.

Так и получилось. К полудню начали собираться гости: погода радовала, синоптики обещали тепло всю неделю, и на небе не было ни облачка. Самое время для чудесного праздника в саду огромного поместья неподалеку от Вашингтона. И Вайолет, надевшая специально подобранное для этого дня платье – синее с серебром – вышла к гостям.

Вайолет слыла общительной девушкой, и сегодняшний день доказывал это как нельзя лучше: приглашенных было полторы сотни, все – ее знакомые и друзья. Родственников у Найтингейлов было немного. Наверное, к счастью, так как изредка возникавшие из небытия четвероюродные братья и сестры так и норовили сесть Джозефу Найтингейлу на шею. И свесить ножки. Джозеф до поры до времени терпел, а затем выставлял нахлебников, чем заработал себе репутацию весьма жестокого человека. Но Вайолет отца полностью поддерживала. Джозеф добился всего, что имеет сейчас, только своим трудом. Она пользовалась правами любимой и единственной дочери, а у остальных таких прав нет. К тому же, Вайолет не собиралась на всю жизнь оставаться бездельницей. Ее привлекала история искусств, и она в этом году намеревалась поступать в университет, чтобы получить образование по нужной специальности. Отец не возражал, не настаивал, чтобы дочь непременно пошла по его стопам. Вайолет и так унаследует огромную «Найтингейл Индастриз», а как управлять ею, уже учится. Если она не пожелает сделать компанию сердцем своей жизни – что ж, существуют наемные управляющие или будущий супруг, который справится с управлением. Так полагал Джозеф Найтингейл, и Вайолет считала эту позицию самой правильной на свете.

А сегодня… Сегодня ей исполнялся двадцать один год. Время перехода, новых свершений, открытий и дорог. Вайолет вступала во взрослую жизнь, гораздо более экипированная, чем многие ее сверстники. Ведь за ее спиной стоял всесильный отец, который готов был на что угодно ради счастья любимой дочери. Как ему удалось воспитать ее не капризной и не избалованной – оставалось загадкой. Нет, конечно, Вайолет привыкла к определенному уровню жизни. К комфортному существованию. Но это не означало, что она ожесточилась и стала высокомерной. Во всяком случае, этих качеств в себе Вайолет не ощущала.

Хотя, может, это и есть высокомерие – считать, что ты не высокомерен…

Отец приготовил для нее чудесный праздник. Разумеется, вряд ли он занимался подготовкой сам, скорее, как он любил поговаривать, осуществлял общее руководство. Для того, чтобы праздник запомнился, нужно, чтобы заказчик этого действительно хотел. А Джозеф хотел – ради улыбки любимой дочери он пошел бы, пожалуй, даже на убийство, не то что на пикник. Впрочем, назвать этот огромный, яркий хоровод впечатлений пикником было бы преуменьшением.

Вайолет окунулась в атмосферу торжества, как в теплую летнюю воду. Здесь были друзья, с которыми она проводила немало времени, и приятели и партнеры отца, и даже те самые бедные родственники, которые уже прошли испытание гостеприимством Найтингейлов и теперь жадно озирались по сторонам, жалея, что оно ускользнуло. Вайолет не была наивной дурочкой и замечала завистливые взгляды. Люди часто отравляют себя завистью – к богатству, молодости, красоте. Тяжелые, выматывающие чувства, которые разъедают душу, как ржавчина разъедает железо. Вайолет видела такое, но сама не стремилась испытать.

Да и кому ей было завидовать? У нее имелось все, чего она хотела.

Кроме мамы…

Она стояла в окружении подруг, весело щебетавших о какой-то ерунде, когда накатила вдруг эта грусть. Извинившись, Вайолет отошла, чтобы отыскать отца. Тот сидел за столиком вместе с двумя своими постоянными партнерами и вел с ними – конечно же! – деловые разговоры, так как в мире бизнеса нельзя терять ни минутки. Вайолет улыбнулась отцовским собеседникам (обоих она знала с детства) и попросила разрешения на минуту украсть у них Джозефа. Тот взял дочь под руку, и они вместе отправились глубже в сад, туда, где не было гостей.

Отец и дочь медленно шли по дорожке, вымощенной шестиугольными розовыми плитками. Все вокруг окутывал сладкий весенне-летний запах, пчелы с жужжанием зависли над чашечками цветов, а музыка, смех и громкие голоса лишь едва доносились сюда. Некоторое время Вайолет и Джозеф молчали. Наконец, отец заговорил:

– Тебе нравится?

В его вопросе был искренний интерес. Вайолет в который раз молча про себя порадовалась, что судьба обошлась с нею так милосердно, подарив любящего отца. Даже если бы у него не было огромной финансовой империи, Вайолет все равно любила бы его, потому что он ее обожал. И потому что его нельзя было не любить.

Джозефу Найтингейлу едва исполнилось пятьдесят; он был высок, подтянут, играл в теннис, а его лицо с умными живыми глазами и резко очерченным квадратным подбородком до сих пор притягивало взгляды женщин. Да и то сказать, в наши дни пятьдесят – не возраст, жизнь только начинается. Однако Джозеф оставался верен памяти матери Вайолет, хотя и случались у него любовницы. Об этом Вайолет знала, и знала, что отец очень сильно любил свою покойную жену. Так сильно, что ни одна женщина на земле ее не заменит.

– Мне очень нравится, – тихо ответила Вайолет, – спасибо, что ты устроил этот праздник для меня!

– Двадцать один год бывает только раз в жизни, – шутливо заметил Джозеф.

– А ты что делал в двадцать один год? – полюбопытствовала Вайолет. – Я помню, что компанию ты начал создавать позже. А о своих более юных годах всегда высказываешься туманно…

– Ну-у, – протянул отец, – теперь ты окончательно и бесповоротно взрослая, поэтому можно тебе рассказать. В двадцать один я был полон мечтаний и находился в творческом поиске. Конечно, учился в университете, не без этого. Но, когда сдал экзамены на летней сессии, отправился в Париж…

– В Париж? – удивилась Вайолет. – Ты мне не рассказывал.

– Да… Хм… В жизни каждого мужчины, как и каждой женщины, может, и даже обязана быть небольшая тайна! Я в те времена был человек небогатый. Так что на эту поездку я копил деньги целый год, зато мог себе ее позволить. И вот я полетел в Париж, который меня сразу очаровал. Еще бы! Город любви, город муз.

– А еще дождя и круассанов, – припомнила Вайолет свой последний визит во Францию.

– Это уж как повезет. Тогда стояло лето, и Париж для меня оказался полон романтики, хлещущей через край. Я бродил по улицам, подолгу стоял на мостах через Сену и все никак не мог наглядеться на эти мостовые, этих людей… Они все казались мне прекрасными, хотя позже я выучил, что так не бывает.

– Бывает, если верить!

– Возможно. Мир бизнеса жесток, он заставляет забыть о подобных чувствах… Но я не забыл. Я поселился на Монмартре, снял комнатку под крышей. Ты себе не представляешь, что это была за дыра! Скошенный потолок, который, к тому же, протекал в углу, письменный стул, стол, кровать и шкаф, старше меня приблизительно вдвое. На большее у меня не хватило денег. И я там жил два месяца, купил себе синий берет, как монмартрские художники, познакомился с владельцами булочных и шоколадниц, ходил к Сакре-Кёр встречать рассветы… Там-то, на ступенях у собора, я и встретил Ноэми.

– Кто это? – нахмурилась Вайолет.

– О, чудесная девушка. Она жила неподалеку, приехала в Париж из Нанта, училась на скульптора. У нее были очки, которые все время съезжали на кончик носа, вечно растрепанные рыжие волосы и руки, перепачканные глиной. Кажется, мы влюбились с первого взгляда. Я плохо говорил по-французски, а она – по-английски, французы вообще не очень хорошо знают наш язык. Но мы друг друга понимали, так как для некоторых вещей слова не нужны. Мы с Ноэми валялись на травке в саду Тюильри и целовались. Отстояли очередь к «Джоконде», и именно тогда, увидев знаменитую картину и улыбку Моны Лизы, я понял, что такое истинная тайна. Та самая, что должна быть в женщине… Да. Что еще мы делали… Запускали разноцветных воздушных змеев. Ели мороженое – одно на двоих… Париж в те мгновения принадлежал нам. А кровать, – отец усмехнулся, – кровать в моей комнате немилосердно скрипела, и соседка снизу, склочная старая дева, колотила в потолок ручкой от швабры.

– Папа! – весело воскликнула Вайолет.

– Что – папа? В то время я еще не был знаком с твоей матерью, а у каждого человека в жизни должно быть подобное приключение. Иногда оно становится любовью на всю жизнь, но в случае со мной и Ноэми с самого начала было ясно, что это не так. Мы были слишком разные. Я хотел раздвинуть горизонты, она – сузить до стен одной-единственной мастерской, где можно предаваться своим фантазиям и отпускать их, крутя гончарный круг. Я желал, чтобы мне принадлежал весь мир, она готова была удовольствоваться магазинчиком и парой комнат над ним. Мы с самого начала говорили на разных языках, и я имею в виду вовсе не французский и английский. Но нас бросило друг к другу, между нами, как принято говорить, пробежала искра. От этого казалось, что сам воздух насыщен электричеством. С тобой такое уже случалось? Ты ведь почти год встречалась с Брэндоном.

– Это было не электричество, – созналась Вайолет. Теперь, когда вся история с Брэндоном уже немного отдвинулась в прошлое, можно было судить практически беспристрастно. – Мы только хорошо проводили время. Всего лишь.

– Понимаю. Тогда тебе еще предстоит это ощутить, и я тебе почти завидую. Мне кажется, такое случается лишь один раз! Во всяком случае, мне довелось испытать лишь один.

– А мама?..

– Вайолет, не стоит сравнивать ручеек с океаном. Ты можешь выкупаться в прохладном ручье и получить удовольствие, но когда ты видишь океан и знаешь, что он весь принадлежит тебе… Спутать невозможно. – Отец мечтательно улыбнулся.

– Так что же случилось с Ноэми? – подтолкнула его Вайолет.

– Ничего. И надеюсь, что-то хорошее, так как мы не виделись после того лета в Париже. Когда я уезжал, она была довольна и спокойна, а я обещал писать ей. Мы и правда обменялись парой писем, а затем все заглохло. Я же говорю, мы с ней были слишком разные…

– Значит, в двадцать один ты совершал безумства! И мне можно?

– Почему бы нет? Только осторожно. И не говори, что хочешь улететь в Париж и поселиться в каком-нибудь клоповнике.

– Я пока сама не знаю, чего хочу. – Вайолет помолчала. – На самом деле, я украла тебя ненадолго, чтобы поговорить о маме.

Она смотрела на отца сбоку – и все равно заметила, что его улыбка стала горькой.

– Твоя мама… Ты знаешь, как я ее любил. И как я безумно сожалею, что сегодня она не может быть с нами и видеть, какой ты стала. Хотя в глубине души я убежден, что она все видит и все знает, и она не покидает нас. Смешно, потому что я человек неверующий. Но мне кажется, ее душа где-то поблизости.

– Я ее не помню, – тихо произнесла Вайолет, – но от этого не меньше люблю.

– Она была достойна любви, и лучше женщины я не встречал. – Отец остановился и развернул Вайолет лицом к себе. – А ты так на нее похожа! Те же черты, только и от меня чуть-чуть досталось. Вот уши – определенно мои! И волосы у нее были, как у тебя, сплошной горький шоколад. – Джозеф осторожно дотронулся до головы дочери, но гладить по волосам не стал – испортил бы прическу. – И глаза. Я думаю, сегодня она радуется, глядя на нас с тобой.

– Мне почему-то кажется, что ты прав, и что я чувствую ее присутствие…

– Значит, так оно и есть. Ты у меня самая красивая и самая лучшая.

– И единственная, – уточнила Вайолет.

– Конечно. А теперь, моя лучшая и единственная, вернемся к гостям. Не стоит надолго лишать их твоего очаровательного общества.

ГЛАВА 2

И вот наступил вечер, в листве зажглись фонарики-светлячки, одинокий воздушный шарик, полусдувшийся, но не сдающийся, прикорнул рядом со стулом Вайолет, а Джозеф Найтингейл взял слово. Он поднялся на помост, сопровождаемый множеством взглядов. По его сигналу музыка затихла, все взгляды обратились к нему.

Джозеф помолчал, ожидая, пока соберутся гости, разбредшиеся по разным уголкам сада. Наконец, сочтя, что это условие выполнено, он заговорил:

– Сегодня у нас чудесный праздник. Моей дочери Вайолет исполнился двадцать один год. Признаюсь, не все эти годы были легкими. Например, когда ей только исполнилось четыре, Вайолет наотрез отказывалась засыпать, пока я не расскажу ей сказку. И я рассказывал, где бы ни находился. Если я оказывался дома, то, конечно же, приходил к ней в комнату и оставался там, пока она не засыпала. А вот если я сидел в Токио на совещании, и в этот момент мне звонила очаровательная юная леди с требованием немедленно – немедленно! – рассказать ей про новые приключения отважного цыпленка… Я до сих пор благодарен выносливости и терпению моих партнеров. Спасибо, Ямада-сан!

Гости засмеялись; пожилой японец, сидящий за одним из столиков, поднял свой бокал в знак ответа.

– Вайолет, подойди, пожалуйста, – попросил отец.

Вайолет поднялась со своего места и, преодолев пару ступенек, оказалась рядом с Джозефом. Отец нежно взял ее под руку.

– Ты – самое лучшее, что у меня есть. Будь у меня только ты, я бы уже считал себя настоящим богачом.

– Спасибо, папа! – прошептала Вайолет, стараясь не расплакаться от накатившей на нее нежности и любви к отцу.

– В этот день я хочу преподнести тебе подарок, который, надеюсь, тебе понравится. У твоей матери была одна старенькая, но, увы, окончательно разломанная вещица. Старые вещи могут обретать новую жизнь, если подойти к делу с умом. Джон, – отец обернулся, и к нему тут же подошел помощник, держащий в руках плоскую бархатную коробку. Джозеф принял ее и протянул Вайолет. – С днем рождения, детка, – прошептал он.

Вайолет несмело взяла подарок, откинула тяжелую крышку и… онемела.

На черном бархате лежало самое изумительное ожерелье, которое она видела в своей жизни. Вайолет сразу же узнала большой топаз – действительно, у матери был кулон с этим камнем, но цепочка давно порвалась, замочек окончательно был испорчен, и оправа тоже не из лучших… Теперь этот топаз сиял, словно вплавленный в переплетение платиновых полосок. Рядом с ним поблескивали другие драгоценные камешки, поменьше. Вайолет казалось, что она держит в руках кусочек звездного неба, так искусно и необычно было сделано ожерелье. Легкая асимметрия, несомненно, была задуманной, и от этого вещь казалась еще более настоящей.

– О, папа… – прошептала Вайолет. – Спасибо!

– Если ты не против, можно надеть.

Вайолет была не против. Она словно оказалась сама в той сказке, которые рассказывал ей отец, между прочим, начисто лишенный воображения. Он для нее что-то изобретал, читал детские книжки, учился находить с ней общий язык… И вот теперь – это ожерелье.

Джозеф застегнул замочек на шее Вайолет и отступил, любуясь эффектом. Гости зааплодировали, выкрикивали поздравления, однако для Вайолет мир сузился, ей сейчас не было дела до всех людей, кроме одного. Она обняла отца.

– Спасибо, – сказала она ему на ухо, – теперь я точно знаю, что мама сейчас с нами, здесь.

И суровый бизнесмен Найтингейл улыбнулся, стараясь скрыть подступившие слезы.

Уже поздно ночью, в своей комнате, Вайолет сидела перед зеркалом и разглядывала свое отражение. Из зеркальной глубины на нее смотрела красивая девушка с шоколадными, как называл их отец, волосами, глубокими карими глазами и россыпью нежных, почти незаметных веснушек на лице. Вайолет откинула со лба челку, а затем кончиками пальцев провела по сверкающему ожерелью. Да, это настоящая сказка.

Драгоценности были маленькой слабостью Вайолет, и Джозеф Найтингейл, без сомнения, знал это. Дочь отличалась разборчивостью и не покупала все подряд, хотя денег у отца, пожалуй, хватило бы на все ее прихоти. Но Вайолет интересовали лишь действительно необычные, авторские вещи. И это ожерелье, сомнений нет, сделано на заказ. Изумительная работа. Вайолет прикоснулась к топазу, камень был теплым и словно бы светился изнутри. Ожерелье смотрелось так красиво, что его не хотелось снимать. Но снять все-таки придется.

Расстегнув замочек, Вайолет внимательно рассмотрела ожерелье и, разумеется, нашла значок мастера – еле заметную птичку, раскинувшую крылья в расходящихся лучах. Такого она раньше не встречала. Однако в тот вечер Вайолет слишком устала, чтобы выяснять, кто сделал ожерелье. Можно будет попозже спросить у отца. Сейчас к нему подходить бесполезно: Джозеф заперся в кабинете с господином Яматой и еще несколькими деловыми партнерами; несмотря на поздний час, бизнесмены совещались. Вайолет широко зевнула и отправилась в душ, все еще пребывая под впечатлением от прошедшего дня.

Несколько дней спустя, около полудня, Вайолет отыскала отца на террасе. Особняк Найтингейлов был выстроен так, чтобы практически в любом его уголке можно было расположиться комфортно. Сегодня отец явно предпочел широкую террасу, защищенную от солнца каменным козырьком, своему рабочему кабинету. Обычно застать Джозефа Найтингейла дома днем было весьма затруднительно, он проводил в офисе компании долгие часы. Однако сегодня на ланч должны были приехать какие-то новые партнеры – Вайолет в это не очень вникала – и отец, поджидая их, работал дома.

– Привет! – Вайолет чмокнула отца в щеку и устроилась в плетеном кресле рядом.

– Привет. – Джозеф захлопнул крышку ноутбука. – Хорошо съездила в город?

– Да, купила себе кое-что, выпила кофе с Амелией… Папа, я уже несколько дней хочу с тобой поговорить.

– Вот как?

– Это касается ожерелья, что ты мне подарил.

– С ним что-то не так? Тебе не нравится? – забеспокоился отец.

– Оно просто великолепно. Именно поэтому мне хотелось бы узнать, кто его делал.

– А! – отец откинулся на спинку кресла и задумчиво тронул подбородок. – В этом нет никакого секрета. У меня имеется приятель, Рольф Старлинг.

– «Ювелирная компания Старлинга»? – Вайолет о ней слышала. – Я их знаю, но у них совсем другой логотип, не тот, что на ожерелье…

– Да-да. Компания есть, и она работает, там много талантливых ювелиров. Но это ожерелье делал сам Рольф, лично. Он мастер от Бога. Хотя Бога, конечно, нет. В общем, он мастер из мастеров. Сам он берется только за очень интересные или очень выгодные заказы. Когда я написал ему и попросил помочь, Рольф согласился по старой дружбе. Я переслал ему сломанный кулон и твою фотографию – Рольф всегда предпочитает знать, для кого делает украшение, иначе, как он утверждает, оно не обретет души.

– Вот как…

– Да, Рольф немного странный. Но творческим людям странности простительны. Хотя он жесткий бизнесмен, свою компанию, как и я, создал с нуля. А потом почему-то отошел от дел. Сейчас живет в своем доме в Монтане и развлекается такими вот вещами.

– Папа, а ты не мог бы дать мне его телефон?

– Зачем?

– У меня давно есть одна идея. Идея комплекта, который я хотела бы иметь… Но пока я никому не доверила бы ее воплотить. А это ожерелье, что ты мне подарил… Это же настоящее чудо, я не могу наглядеться на него! Жаль, что его нельзя носить каждый день, зато каждый день можно любоваться. – Вайолет засмеялась. – Я хотела бы заказать мистеру Старлингу этот комплект.

– Не знаю, – покачал головой отец.

– В чем сложности?

– Видишь ли, Рольф – человек своеобразный. Я так и не знаю, с чего он ударился в отшельничество, раньше он был весьма компанейским. Я несколько раз встречал его и его жену на каких-то приемах, и мы общались, хотя разница в возрасте, конечно же… Тем не менее, у нас находилось немало общих тем для разговора. Не скажу, что мы друзья, но когда-то приятельствовали. И для меня большая радость, что он согласился на мою просьбу. Однако… в нем есть что-то странное. И я понятия не имею, согласится ли он помочь тебе. Он, как бы это сказать… непредсказуем.

– Но, папочка! – Вайолет умоляюще сложила руки. – Пожалуйста! Может быть, если я каждый день буду присылать ему электронные письма и там расписывать, как он талантлив, он согласится?

– Вряд ли. Рольф ненавидит лесть, насколько мне известно. – Джозеф посмотрел в несчастные глаза дочери и сдался: – Ладно. Я сегодня отправлю ему е-мейл, изложу твою просьбу. Если он согласится, тогда сама с ним договоришься. А если нет, не обессудь. Заставить творца делать что-то против воли – немыслимо.

– Спасибо! Ты у меня самый лучший! – Вайолет вскочила и обвила руками шею отца.

ГЛАВА 3

Вайолет с нетерпением ждала результатов, однако они не спешили. Отец уверял, что отправил письмо; Старлинг не отвечал, хотя в первый раз, как сказал Джозеф, откликнулся почти сразу. Звонить ему было бесполезно, поэтому оставалось ожидание. Не то чтобы оно мучило Вайолет, вовсе нет. Скорее, она испытывала некое жутковатое замирание, как перед тем, чтобы окунуться в ледяном ручье.

Вечерами она рассматривала ожерелье и размышляла о Рольфе Старлинге. В интернете было полно информации о его компании, однако почти ничего – о нем самом. Мистер Старлинг не любил фотографироваться. Даже на светских раутах упорно отворачивался от камеры, поэтому большинство имевшихся в сети снимков показывало ювелира сбоку или со спины. И лицо почти не разглядеть. Да и снимки эти были пятилетней давности. Иногда рядом со Старлингом на них стояла красивая темноволосая женщина, только и она не особо стремилась попадать под прицелы фотокамер. Загадочный человек, этот Старлинг. Хотя есть личности, которые просто не любят прессу. Живя среди весьма обеспеченных людей, Вайолет вполне понимала, почему некоторые из них терпеть не могут журналистов. Те могли как помочь, так и основательно испортить жизнь.

Когда ответа мистера Старлинга не было и через неделю, Вайолет решила, что, значит, не судьба, и нужно выкинуть идею из головы. Или искать другого ювелира. Но ей так понравилась работа Старлинга, что другого просто не хотелось. Впрочем, Вайолет была оптимисткой и считала: что ни делается, все к лучшему, а чему быть, того не миновать.

Так и получилось.

Через десять дней после того разговора Джозеф Найтингейл позвал дочь в кабинет.

Эта комната была основательной, как и сам отец, здесь сразу чувствовалась надежность. Вайолет с самого детства любила приходить сюда. Она устраивалась с ногами в кресле, брала интересную книжку и иногда поглядывала, как отец работает – если он работал дома. Его громадный офис в центре Вашингтона, весь из хрома и стекла, Вайолет не любила.

Было раннее утро, но для Джозефа Найтингейла – разгар рабочего дня. Отец был уже в костюме, при галстуке, и явно собирался выезжать, но пока разговаривал с кем-то по телефону. Конечно, ведь на той стороне Земли вполне себе день и все работают.

Дождавшись, пока отец завершит беседу, Вайолет поприветствовала его поцелуем в щеку.