И никого не будет рядом с нами,
На полотне, в реальности иной
К былому возвращаясь временами.
И где-то там, а где? И иной глуши,
Художника забытая картина.
Ты эту боль и вечность напиши,
Но пусть Царевна Лебедь нас покинет…
Пусть мечется безумная душа,
Уйдя от нас и возвращаясь снова,
Мы слушаем симфонию, дыша
И не вдыхая запаха чужого.
За миг, за час до вечности и сна,
Нам живописец снова помогает
Понять, что это вечная весна
В тот листопад стихии утекает.
А в преломленье страсти есть любовь,
Когда во тьме прорвется лучик света,
Царевна Лебедь навсегда с тобой,
И узнаю тот мир по всем приметам,
В безумии есть мудрости мираж,
А в мудрости безумие таится,
И наша жизнь, не дар, а лишь шантаж,
Когда она в иное воплотится.
И каменных цветов несу букет,
Туда, на площадь, где с Музеем Драма
Переплелись на много – много лет,
И где художник нас ведет упрямо
По Любинскому в полночь и весну,
Когда здесь листопад давно бушует,
Царевна Лебедь приплывает к нему,
Хотя в тиши он Демона рисует.
Повержен или брошен в облака,
Мятежный дух летит навстречу к люду,
И Врубеля волшебная рука
Мой дивный град изобразит, и чуду
Преображенья, света и тепла
Нам не постичь, и где-то там, в тумане,
Его Царевна в пропасть увела,
Его легенда о любви обманет…
Мир живописен и порой жесток,
Но написать его, являя свету,
О, листопад, и призрачный листок,
В его Сирени, и по всем приметам,
Мы будем долго видеть этот миг,
И каменных цветов мираж и чудо,
Я нерадивый, вздорный ученик,
Явленье чуда больше не забуду.
Три сестры Омск 1916 года
Скажи мне, где та женщина земная,
Уставшая от призрачных забот,
Увижу и наверно, не узнаю.
Ведь есть здесь только рукопись и кот.
Кот мирно спит и видит сны цветные,
Он тигр и хозяин тех миров,
А мне еще бы написать как жили,
В Сибири три сестры в конце веков,
Как адмирала встретили в печали,
И полюбили до скончания дней,
За то и комиссаров проклинали
В неистовой печали все сильней.
И все-таки детей они рожали,
И верили, что так вернется Русь,
И только сны о дивном адмирале,
Им навевали и тоску, и грусть.
Я видела портрет его в гостиной,
Потом в забытом старом сундуке,
Но дом уютный так и не покинул,
И кто он знали даже внуки все.
И комиссары злее становились.
Но не могли согнуть их до конца,
Прошли года, они не изменились,
Но стало легче думать и дышать.
Они ушли, все власти отвергая,
И вспоминая тот далёкий год,
Когда столицей Омск провозглашая,
Он обещал им, что еще придет.
Наверное, за миг перед расстрелом,
Ему явились снова три сестры,
О городе заснеженном запела
В Иркутске вьюга, стихнув до поры.
О, как же тяжко было оставаться,
И видеть комиссаров пьяных пыл,
И помнить бал, и слышать звуки вальса,
И знать, что обещанья не забыл.
Смотрю на их портреты, время тает,
И воскресают снова три сестры,
За год до бунта ничего не знают.
И счастливы до роковой поры.
