Люди ночи

Часть первая. Фауст обречен проклятью

Но вечное движенье звезд все то же…

Мгновения бегут, часы пробьют,

И дьяволы придут, и обречен

Проклятью Фауст![1]

Николасу Хансарду некуда было бежать. Он смотрел в глаза последнему Йорку и понимал, что Ричард, герцог Глостерский, в стремлении к трону не остановится ни перед чем. Герцог обнажил кинжал, и у него двадцать отменных бойцов, так что сопротивление бесполезно. Однако, возможно, выход еще есть…

– Вам невыгодно меня убивать, ваша светлость, – сказал Хансард.

– Почему?

Хансард подавил улыбку. Ричард имеет обыкновение действовать сгоряча. Убедить его промедлить – значит наполовину выиграть битву, если не войну.

– Потому что мне есть что дать вам, ваша светлость. Богатство. Дома, где вы получите кров и пищу…

– Все это так и так достанется мне.

– Золото, камни, да. Но люди в этих домах? И снаружи? В одном из моих домов лежит договор со ста бургундскими арбалетчиками и пятьюдесятью конными копейщиками.

– Они будут сражаться за меня, если я им заплачу.

– Разумеется. Как и за всякого, кто им заплатит. Увы, с моей смертью договор перейдет к… к другому лицу, у которого есть средства платить наемникам.

– Ты пытаешься меня шантажировать ради спасения своей жизни.

– Не худшая причина.

– Тоже верно, – сказал Ричард. – Но лучше отряд вероломных бургундцев в качестве противников, чем вероломный союзник в вашем лице. Я вас убью.

– Бога ради, Рич.

– Молитвы не помогут, профессор Хансард. Вы убиты.

– Вы в своем амплуа, Рич. – Хансард встал из-за стола и снял фигурку с игрового поля. – О’кей, я убит, я проиграл.

Он взял стопку карт со своей стороны стола и протянул Ричарду Сирсу. Двадцатиоднолетний герцог Глостер был в черных джинсах и футболке Валентайн-колледжа с надписью «Дерзай!».

– Все мое движимое имущество и поместья. – Хансард взял еще одну карту и положил перед другим игроком. – Однако бургундцы переходят к леди Анне.

Анна Романо, наследница Ланкастеров (магистрантка, худенькая миниатюрная брюнетка с короткой стрижкой), взяла карту, представляющую наемников, и добавила к стопке своих войск.

– Спасибо, профессор. Мы будем молиться об упокоении вашей души.

– Не говори о себе «мы», пока тебя не короновали. – Ричард вновь опустился в кресло. – Я думал, профессор блефует насчет бургундцев.

Хансард повернулся к четвертому игроку, Полу Огдену. Семнадцатилетний Пол только что закончил школу и осенью должен был приступить к занятиям в Валентайн-колледже.

– Итак, Пол, теперь мы имеем классический эндшпиль с тремя участниками, в котором у обоих королевских домов есть сильная поддержка, а третий участник – вы – контролирует парламент. Что вы думаете?

– Я думаю, что хочу пива, – сказал Пол.

Остальные студенты рассмеялись, а Хансард серьезным тоном спросил:

– Так сильно хотите, что готовы ради пива признать поражение в игре?

– Что? – спросил Пол. – А, понял. Как канцлер Англии я могу созвать парламент и поставить вопрос о престолонаследии. И у меня довольно голосов в обеих палатах, чтобы провести свое решение. Однако я могу обеспечить выигрыш либо Анне, либо Ричу, но не могу выиграть сам.

– Продолжайте. – Хансард взъерошил свои белокурые волосы и почесал острый подбородок.

– Чтобы выиграть самому, мне нужен серьезный наследник помимо этих двоих… на что уйдут годы. Я имею в виду часы.

– «Годы» – нормально, – сказал Хансард. – Думайте о годах и о месяцах, не о раундах.

Ричард сказал:

– Вот почему мы разыгрываем эти сцены, а не просто говорим: «Я убил твоего персонажа и забираю карту». Если не думать о том, как мог рассуждать реальный человек в твоей ситуации, это будет просто «Делатель королей» с некоторыми дополнительными правилами.

Пол сказал:

– Другими словами, хочу ли я отказаться от выигрыша, потому что время позднее и я устал… либо, исторически, отдать английский трон другой благородной фракции оттого, что война и так идет уже слишком долго.

– Он достиг синтеза, – сказала Анна.

– Разумеется, – продолжал Пол, – одновременно я думаю: «Что мне мешает уйти? Это же просто игра».

Анна сказала:

– Два синтеза за три минуты. Браво, Пол.

– Совершенно верно, – сказал Хансард. – Это действительно просто игра, не исторический факт. Если в «Делателе королей» или «Дипломатии» когда-нибудь повторятся события реальной Войны Роз или Первой мировой, я снова поверю в Зубную фею. Однако фактов вокруг много – и много того, что прикидывается фактами. Я пытаюсь учить «процессу», тому, что происходит у людей в голове в «исторические» моменты. Ваше желание выйти из игры, потому что вам хочется холодного пива, не то же, что желание покончить с долгой династической войной, однако аналогия тут есть и, думаю, полезная. Если вы умеете думать, как человек пятнадцатого века либо другого изучаемого периода, настоящие факты будут заметны среди фальшивок, как человек в чулках и дублете посреди жилой части Дариена.

– По крайней мере, в некоторых жилых районах Дариена, – заметила Анна. – Мы по-прежнему говорим о холодном пиве?

Хансард сказал:

– Это решать Полу и парламенту.

– Вы шутите, – сказал Пол.

– Нет, – возразил Ричард. – Профессор Хансард сократичен до предела. Если хочешь пива, придется тебе созывать парламент.

Пол глянул на Хансарда. Тот улыбнулся. Пол спросил Анну:

– Так ли ты хочешь пива, чтобы выйти за меня замуж?

– Выйти за тебя замуж, сопляк? – Она глянула на игровое поле и переставила фишку, изображающую Маргариту Анжуйскую, на клетку Кентерберийского собора. – Ладно. Маргарита выходит за канцлера Англии. И желательно, чтобы он не оказался ее близким родственником, потому что хлопот с Римом нам хватает и без того. Теперь созывай парламент и вдарим по пиву.

– Меня можете на свадьбу не приглашать. – Ричард ссутулил плечи. – Ну что, здесь злую зиму превратило в ликующее лето солнце… э… Ланкастера[2].

– Я говорил вам не убивать меня, Рич, – сказал Хансард. – Пиво в холодильнике.

После набега на холодильник все вернулись в гостиную Хансарда. Ричард, Пол и Анна устроились на кожаном диване с пивом в руках и пустили по кругу косячок. Хансард сидел в деревянном кресле и пил кофе из кружки с надписью «ЦИКУТА». («Я тебе говорил, – сказал Рич Полу, – сократичен донельзя».)

– Что будет, если нас с этим застукают? – спросил Пол между осторожными затяжками.

Ричард ответил:

– Это Коннектикут. Тебя посадят в колодки.

– Видишь, до чего доводят дурные знакомства? Ричард младшекурсник, он может сослаться на возраст, но я в магистратуре, и мне оправданий нет. – Анна рассмеялась и глянула на Хансарда. – И не смейте мне говорить, что я могу сослаться на невменяемость, Николас.

Пол сказал:

– В смысле, что будет с вами, профессор Хансард? Это же вроде…

– Незаконно? Насколько я знаю, да. Но не тревожьтесь за меня, Пол. Валентайн-колледж так либерален, что не станет поднимать шум из-за травки, и так мал, что не боится за свою репутацию. К тому же я не штатный преподаватель, у меня нет постоянных курсов. Я веду семинары, часто в форме игр – вроде сегодняшней, но сложнее, с большим числом игроков. Однако не каждый год, потому что я занимаюсь своими исследованиями.

– Историческими исследования можно зарабатывать на жизнь? – чуть осоловело спросил Пол.

Ричард рассмеялся.

– Это возможно. – Хансард глянул на кофейную кружку, на грозную надпись. – Вы хотите стать профессиональным историком?

– Не знаю… в смысле, я не уверен, что есть такая профессия.

– Так бывает. Так случилось со мной. – Хансард постучал пальцем по кружке. – Когда-нибудь я расскажу о том, кто мне ее подарил.

– Homo, fuge[3], спасайся, человек! – низким голосом произнес Ричард. – Беги, иначе станешь… протеже!

Глаза у Пола сверкнули.

– А вы согласитесь быть моим научным руководителем, сэр?

– Рановато об этом говорить, – ответил Хансард. – Осенний семестр начнется только через четыре недели, а до тех пор вы еще не студент. Давайте повременим.

Пиво и темы для разговора закончились незадолго до полуночи. Ричард и Пол ушли в летнее общежитие, Анна – в свою квартиру неподалеку от кампуса. Закрывая за ними дверь, Хансард услышал вопрос Пола:

– Здесь всегда так?

– Сейчас лето, – ответил Ричард. – Подожди, начнется осенний семестр. У нас бывает по тридцать игроков, и это офигительно… Ты когда-нибудь участвовал в Войне Севера и Юга?

Хансард налил себе еще кофе и сел перед игровым полем «Делателя королей». Во время игры ему пришла идея нового правила, попытки убийства, и он хотел записать свои мысли, пока они не забылись.

В дверь позвонили. Анна, сразу подумал он.

И тут же вспомнил Луизу, потому что, думая о любой женщине, всегда вспоминал ее, несмотря на то что Луиза умерла. А может быть, именно поэтому. Двадцать месяцев своей жизни Николас Хансард смотрел, как умирает Луиза Хансард, дома и в больнице, и не было минуты, когда она не мучилась.

До Луизы он никогда всерьез не думал о браке, после Луизы некоторое время не мог думать о сексе. И все-таки одно изменилось и другое тоже.

Анна.

Хансард открыл дверь. Это была не Анна, а человек в мотоциклетной куртке и шлеме, с сумкой через плечо. Мотоцикл, большой «Харлей» с багажной корзиной, стоял рядом с тротуаром, фара была не выключена.

– Распишетесь в получении, сэр? – спросил курьер.

Он не сказал, от кого пакет и на чье имя, не дал и малейшей подсказки.

Хансард знал и то и другое. Он написал «Кристофер Фрай»[4] и подождал, пока курьер сверит подпись с образцом. Подписываясь фамилией драматурга, Хансард чувствовал себя немного глупо, как будто подделывает автограф; он сказал себе, что на следующий месяц выберет кодовое имя попроще.

– Минуточку, сэр.

Курьер вернулся к мотоциклу и что-то сделал – за его спиной не было видно, что именно. Хансарду говорили, что у мотоцикла сложная сигнализация, иногда даже заряд самоликвидации. Курьер вернулся с плоским пакетом и отдал его Хансарду.

– Спасибо, – сказал Хансард.

– Не за что, сэр. Доброй ночи.

Курьер тихо уехал. Хансард глянул в небо. Ночь была для августа холодная, очень ясная. Он вернулся в дом, сел рядом со своим кофе, открыл пакет.

Внутри была стопка черно-белых фотографий, снятых под водой; на некоторых виднелся аквалангист. В прямоугольном предмете на первых двух снимках Хансард, присмотревшись, узнал джип, наполовину ушедший в донный ил; на дверце угадывалась белая армейская звезда. На следующей фотографии был кожаный портфель с почти нечитаемыми надписями; Хансард вроде бы разобрал слово «РАЗВЕДКА». На ручке портфеля была закреплена цепь, и она тянулась к…

Это было на следующих фотографиях. В пугающе четком качестве. К последней фотографии скрепкой был приколот машинописный листок.

ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО ОПОЗНАНО КАК ОСТАНКИ Т. С. МОНТРОЗА, МАЙОРА АРМЕЙСКОЙ РАЗВЕДКИ США, ПРОПАВШЕГО БЕЗ ВЕСТИ В ГЕРМАНИИ 20 МАРТА 1944. ОСТАНКИ ОБНАРУЖЕНЫ В НИДЕРКАССЕЛЕ, ГЕРМАНИЯ, ДЕСЯТЬ ДНЕЙ НАЗАД. ИЗВЛЕЧЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ. ПРОСЬБА ПОДТВЕРДИТЬ УЧАСТИЕ. РАФАЭЛЬ

– Можно ли заработать на жизнь историческими исследованиями, профессор? – тихонько спросил себя Хансард. – Конечно, если знать нужных людей.

Он снял трубку и начал набирать номер.

Немецкое небо было голубое, трава зеленая, автокран – защитного цвета, а вода в реке – черная, как смертный грех. Цепи и тросы тянулись по бурому илу, военные топтали рекламно-сочную траву на берегу. Военные – бундесверовцы и американские саперы – были вооружены. Обычное дело.

Из воды вынырнули два аквалангиста и замахали водителю автокрана. Машина взревела, цепи натянулись. Темная вода заколыхалась.

Чуть дальше на берегу сидел, подобрав колени, человек в серой кожаной куртке. У него было невыразительное лицо, спокойные глаза смотрели из-под кустистых черных бровей через очки в металлической оправе. Он что-то печатал в маленьком портативном компьютере, прерываясь каждые несколько минут, чтобы глянуть на военных и автокран.

В нескольких метрах позади него стоял черный «Мерседес» по меньшей мере десятилетнего возраста. К водительской дверце прислонилась сурового вида женщина в зеленом пуховом жилете. Жилет был расстегнут, из-под него выглядывала рукоять пистолета.

Рядом со старым «Мерседесом» остановился другой, новехонький. Из него вышел мужчина в дорогом черном костюме. Он кивнул женщине, и та молча указала на сидящего человека.

Мужчина в костюме прошел к берегу – осторожно, чтобы не запачкать штанины – и глянул вниз.

– Мистер Рулин?

– Ja[5], – ответил сидящий.

– Моя фамилия Кройцберг. Моя организация…

– Ich hab’ Deutsch[6], – перебил Рулин.

Кройцберг умолк, затем продолжил по-немецки:

– Моя организация, полагаю, известила вас о моем приезде.

– Да. – Рулин снова глянул на кран; на Кройцберга он по-прежнему не смотрел. – Впрочем, мне не сообщили, зачем вы приедете.

– Документы…

– Это американские документы.

– Однако они найдены на немецкой земле. В немецкой воде, правильнее сказать. – Кройцберг вежливо рассмеялся. – И к тому же они такие старые…

– Если вы прямо сейчас поедете в Бонн, герр Кройцберг, то успеете домой к обеду.

– Не понимаю, – сказал Кройцберг, и Рулин видел, что это правда.

Он сказал без сколько-нибудь явной грубости:

– Я объясню. Эти люди вытащат джип. Человека внутри, вернее его останки, положат в алюминиевый гроб, который вы видите вон там. Гроб запечатают и доставят в лабораторию в Соединенных Штатах. Вертолет вон там, а самолет уже должен был прогреть моторы.

– Однако документы…

– На фотографии видно, что портфель прикован к руке водителя. Так это и останется. Мне случалось видеть, как у покойников в таком состоянии отваливаются конечности; если это произойдет, мы аккуратно положим руку вместе с телом.

– Для меня это неожиданность.

«В точку», – подумал Рулин, но вслух ничего не сказал. Он не дал Кройцбергу предъявить удостоверение, или заговорить по-английски, или еще как-то утвердить свое превосходство. Он ничего Кройцбергу не должен.

Кройцберг сказал:

– Мои полномочия…

– У вас здесь нет ровным счетом никаких полномочий, герр Кройцберг, и вам это известно. У вас есть разрешение наблюдать, чем вы сейчас и занимаетесь. Вы не заглянете в портфель. Я не загляну в портфель. Никто в него не заглянет, пока он не попадет в лабораторию. Das ist fast alles[7].

Кройцберг пробормотал что-то не по-немецки и не по-английски.

Рулин сказал:

– Я вырос в Хамтрамке[8], герр Кройцберг, и тоже хорошо умею ругаться на польском. Однако на самом деле я не церэушная сволочь. У меня церэушные документы, но здесь я как приглашенный советник. Своего рода гражданский спец.

– Вы не из… разведки?

– Давайте воздержимся от лишних оскорблений, герр Кройцберг. Я археолог, эксперт по вскрытию гробниц, раскапыванию захоронений, всему такому. Я подходил по всем параметрам.

– И кто вас сюда послал?

– Человек по имени Рафаэль.

Кройцберг задумался.

– Я не знаю Рафаэля.

– Ваша организация знает. Почему бы вам не поехать домой и не спросить у начальства?

– А если я этого не сделаю?

– У вас есть разрешение наблюдать. Впрочем, должен предупредить, что у миз Доннер есть разрешение вас застрелить, если вы попытаетесь предпринять что-либо еще.

Кройцберг повернулся. Женщина в зеленом пуховом жилете широко ему улыбнулась. Затем достала из кармана пластинку жевательной резинки, развернула и принялась жевать.

Кройцберг смотрел на нее приоткрыв рот.

Рулин сказал:

– Она называет свой пистолет «Блитцен». Вы, наверное, слышали про американцев, которые дают имена своим пистолетам. В ее случае, боюсь, название меткое.

Доннер подвигала челюстью и выдула пузырь, лопнувший так громко, что двое военных обернулись в ее сторону.

Кройцберг сказал тихо:

– Donner und Blitzen?..[9] Toll. All ganz’ toll[10].

Затем повернулся к Рулину и добавил:

– Разумеется, я составлю об этом полный отчет.

– Разумеется, – ответил Рулин.

Кройцберг побрел обратно к машине. Он помедлил мгновение, глянул на Доннер – та выдула пузырь из жевательной резинки и помахала рукой, – сел в автомобиль и уехал.

Доннер выплюнула жвачку на траву.

– Думаешь, он напишет в отчете про «Доннер и Блитцен»?

– Если верить досье, он очень дотошен.

– Он придурок.

– В Управлении «К» его считают придурком, заслуживающим всяческого доверия.

Доннер нахмурилась:

– Так мне теперь называть свой пистолет дурацким именем? Из-за того, что ты захотел кого-то пугнуть?

– Убедить его, Кэрри, убедить. Что бы ни думал сейчас Кройцберг, он точно убежден, что мы очень, очень серьезно относимся к содержимому портфеля. – Рулин встал, сунул компьютер под мышку, отряхнул брюки. Потом глянул на дорогу, по которой уехал Кройцберг. – Именно это он и скажет своим нанимателям.

– Которым?

– И тем, и тем. Но Москве в первую очередь. Для Кройцберга его приоритеты очень важны.