Своей уродливой работой,
Кряхтит старуха, ей бы сна
И перестать идти дорогой.
В нее летят слова камнями,
И спотыкается в изъянах ям,
Ее уже давно продали
На службу вечным мудакам.
Она ревет так тихо и так скромно,
Ей тяжело тащить свой крест
И вдоль обочины небрежно, осторожно
В слезах и в поиске пустынных мест.
Бредет, молчит она, уж бредит
Своим чудесным старым сном,
Там, где она по полю едет
И упивается вином.
С БЕРЕГА
С берега да с морских седин
Ветром принесет холодным
Грусть далеких, одиноких льдин,
Да голосом как будто мертвым.
Остроконечных елей хор,
Темнеющих в долине лесом,
Затянет песню с шумом крон,
Ту долгую, лишь им известную…
Да издали по небу вереницей,
Лазурь небес собой черня,
Огромной и ленивой птицей
Венчав начало октября.
Тяжелые, дождливые ползут
В мою долину тучи, полные
Воды, и бриз пронзает грудь.
Да чайки все орут, голодные.
НА ИХ КОСТЯХ
Наверное, я тех добился бы успехов
На поприщах разных, если бы во мне
Горела искра всех тварей любезных,
Светилась, и жгла, и меркла в вине.
И если бы сердце билось их ритмом,
Любовь их срывалась с уст серебром,
Я бы давно владел бы всем миром
И превратил бы реки в говно.
Я бы надежду их нес на руках
До первой же ямы, вырытой ими,
И клал друг на друга с пулей в висках,
Я бы не брезгал даже седыми.
И вот когда мир очищу от зла,
Когда соберу их слезы я в банки,
Когда оботру сок на губах,
Сам я себе выстрою замки
На их безупречно никчемных костях.