– Все, что вы говорите, – вздор: вы не касаетесь главного вопроса. Кто-то говорит, что студенты не послушны, что студенты не дисциплинированны, что они не проявляют уважения к профессорам, – как заставить их проявлять уважение и быть послушными?
Вас заботит поверхностное, и вы более озабочены собой, своими проблемами, своими тревогами, чем безграничным миром молодого поколения. Вы никогда не говорите об их психологической свободе.
И если вы можете начать такой процесс, – что возможно, – в котором каждый студент станет психологически свободным от страха перед неизвестным… Вместо того чтобы внушать страх, неизвестное очаровывает его, он влюбляется в него, пускается в романтическое приключение в мир за пределами маленького ума. Если вам это удастся, они будут вас уважать. Вы дали им такой подарок, что они не смогут относиться к вам иначе как с уважением. Они будут послушными, потому что будут знать, что вы не эксплуатируете их. Если вы пытаетесь сделать их психологически свободными, как вы можете их эксплуатировать? Они будут вам доверять.
Эти поверхностные проблемы вы продолжаете обсуждать каждый год на каждой конференции… Одни и те же решения каждый год, и все ваши решения создают еще больше проблем, потому что эти решения – третьесортные. И все они одни и те же: быть строже, исключить студентов, которые непослушны, наказать тех, кто создает проблемы. Ваши решения делают людей еще более непослушными, настраивают их против вас.
Ситуация стала такой, что студенты воспринимают себя как класс, противостоящий классу учителей. Они ведут классовую борьбу, точно как бедные и богатые. Они заставляют свои союзы бороться, точно как другие союзы, профсоюзы. Сейчас есть студенческие союзы, вся цель которых состоит в том, чтобы защищать студентов и бороться с учителями, с учреждениями. Вы не решаете проблем, вы их создаете.
Они слушали меня, но я всегда чувствовал, что говорю со стенами, потому что это не проникало за их твердые лбы. Достучаться до них было почти невозможно. Они были так полны знания, что не хотели слушать, особенно того, что было для них новым.
А это такая простая вещь. Травма рождения – одна из самых важных вещей в жизни, потому что это начало, семя всего, что произойдет позднее; мы должны устранить эту травму. Иначе человечество останется прежним – всегда боящимся неизвестного, испуганным, не храбрым, не ищущим приключений, не ищущим и не находящим новых пространств.
Наш сознательный ум – очень небольшое пространство; под ним – огромный мир, над ним – огромный мир. Оба они должны быть исследованы. Если ты падаешь вниз, то становишься ненормальным, по-настоящему сумасшедшим. Но если ты выходишь за его пределы, твое безумие будет величайшим возможным здоровьем.
Человек, который может достичь высочайшего пика сознания, накапливает новые потенциалы, и самое важное – что теперь он может двигаться вниз. У него достаточно света, чтобы идти в темные места, куда до сих пор он идти не мог. До сих пор сущим безумием было бы упасть ниже ума, потому что ум был небольшим освещенным пространством. Падая оттуда, ты падаешь только в темноту. И темнота становится гуще и гуще, и ты начинаешь терять всякую способность вернуться обратно.
Но если сначала ты достиг высших уровней ума – сверхсознательного, коллективного сверхсознательного, космического сверхсознательного, – тогда у тебя столько света, ты – сам свет. Теперь ты можешь пуститься в путешествие в подземный мир бессознательного, коллективного бессознательного, космического бессознательного. И куда бы ты ни шел, темнота исчезает. Ты становишься единым целым, спектром семи уровней – целиком полным света. Это я называю просветлением.
Теперь ты не можешь сойти с ума. Теперь в тебе нет страха; даже смерть не страшна. Фактически ты достиг осуществления своего изначального желания: ты снова в утробе существования, снова без забот, без ответственности, без напряжений, в предельном расслаблении – просто доверяя существованию, куда бы оно ни вело. Куда бы оно ни вело, это хорошо.
У тебя нет никаких требований, у тебя нет никаких желаний, у тебя нет никакой цели. Ты отдал все тревоги существованию. Теперь ты достиг предельной утробы. Именно поэтому просветленный человек может жить и умереть в абсолютном расслаблении. Теперь жизнь или смерть не имеют значения; он – часть вечности, часть самого этого вселенского существования.
Поэтому не беспокойся, когда приближаешься, в молчании, к этой линии границы. В молчании это гарантировано; в молчании ты не можешь подойти к той границе, на которой человек падает. В молчании ты приближаешься к той точке, из которой ты можешь только выйти за пределы.
Когда твой ум в великой боли и тревоге, ты приближаешься к границе, с которой можешь упасть. Поэтому это нужно помнить как критерий: чем более ты полон мыслей, тем ты ближе к безумию – всего еще один шаг.
У Халиля Джебрана есть одна история. Один из его друзей сошел с ума. Он был гением, а гении всегда в опасности сойти с ума по той простой причине, что их гений используется только для большей и большей интеллектуализации, и это удерживает их в близости границы. Оттуда стоит сделать лишь шаг, и они лишатся всякого рассудка.
Этот гений оказался в сумасшедшем доме, и Халиль Джебран пришел его навестить. Они были близкими друзьями. Когда он пришел, его друг сидел в саду. Он узнал Халиля Джебрана и предложил ему сесть рядом на скамейку. Прежде чем Халиль Джебран успел его спросить, как он чувствует себя в этом сумасшедшем доме, друг спросил его:
– Расскажи мне что-нибудь о том сумасшедшем доме, который снаружи. Ты пришел прямо из сумасшедшего дома, который называешь миром. Расскажи мне что-нибудь об этом большом сумасшедшем доме; что там происходит?
Халиль Джебран был потрясен. Он сказал:
– Ты думаешь, я пришел из сумасшедшего дома? А где же, по-твоему, ты сам?
– Я – с немногими нормальными людьми, оставшимися в мире. Мы защищены этой стеной. О нас заботятся врачи и медсестры, потому что нас осталось так мало. Весь мир сошел с ума; мы – единственная надежда. Иначе кто бы о нас заботился? О нас так заботятся – это достаточное доказательство.
– Будет хорошо, – прошептал он на ухо Халилю Джебрану, – если ты тоже притворишься сумасшедшим и попадешь в это место. Это потрясающее место. Каждый занимается своим делом; никто не вмешивается в жизнь никого другого.
Сейчас здесь осталось очень мало народу – всего пятнадцать человек. Они уважают друг друга настолько, что даже не говорят: «Доброе утро» – чтобы не вмешиваться в чужую жизнь. Они не здороваются. Каждый занимается своим собственным делом, делает что хочет. Никто не задает никаких вопросов, подобных: «Зачем ты это делаешь?» Это больше никого не касается. Каждый в полной мере и единолично ответствен за собственную работу.
Когда кто-то говорит, никто не спрашивает: «С кем ты разговариваешь?» Так принято, что никто ни с кем не разговаривает. Даже во внешнем мире каждый разговаривает сам с собой; другой – это только повод. Здесь люди очень честны и искренни. Им не нужно никакого повода. Они говорят в одиночестве и отвечают за обе стороны. Они подлинны. Они просто говорят правду.
Я люблю это место. Приходи поскорее – прежде чем ты сойдешь с ума, как весь этот мир. Там опасно жить.
Халиль Джебран по дороге домой думал:
– Может быть, он прав, потому что этот мир кажется сумасшедшим домом.
Сумасшедший дом выглядел более здравым, более молчаливым. Люди делали всевозможные вещи в одиночестве. Кто-то улыбался, кто-то смеялся, но для улыбки не нужно было никакого повода. Ты хочешь улыбаться – и улыбаешься. Во внешнем мире, чтобы засмеяться, сначала ты должен найти для этого какой-то предлог. Нельзя смеяться без причины; иначе тебя сочтут сумасшедшим.
В своем дневнике он пишет: «В ту ночь я не мог заснуть. Этот сумасшедший друг потревожил меня настолько, что я начал подозревать… кто знает, может быть, он прав, а все мы неправы. И он так уверен».
Сумасшедшие люди всегда очень уверены. Сумасшедшие люди никогда не подозревают, что они сумасшедшие, – это не часть сумасшествия. Только здравые люди могут начать тревожиться, что, может быть, они ненормальны.
В мире сумасшедшего и нормального человека нет никакой качественной разницы – разница лишь количественна. Сумасшедший, вошедший во тьму бессознательного, лишь на шаг впереди тебя, или на два шага, но никакой другой разницы нет.
Поэтому хорошо, что ты боишься… когда ты полон мыслей, слишком много мыслей, ты очень близок к безумию. Но когда ты молчалив, не нужно бояться. Ты очень близко к настоящему здоровью – лишь еще один шаг, и ты коснешься мира сверхсознательного. И как только ты пережил, испытал лишь немного от сверхсознательного, тогда ты больше не можешь этим удовлетворяться. Это создаст большую и большую жажду большего и большего сознания. Она будет утолена, только когда ты достигнешь космического сознания, за пределами которого ничего нет – и оттуда ты можешь начать путешествие вниз, в бессознательное.
Именно в этом заблуждаются западная психология и психоаналитики. Я не могу с ними согласиться. Они говорят людям идти прямо в бессознательное, вынести сновидения из бессознательного. Сами того не зная, они играют с огнем. И это вы можете видеть: на Западе сходит с ума больше людей, чем на Востоке, больше людей живет в тоске и тревоге. Все должно быть наоборот, потому что у Запада есть все, а у Востока – ничего, кроме бедности, голода, болезней, смерти. Но даже среди болезни, смерти, бедности, голода, кажется, больше удовлетворенности, расслабления.
У Запада есть все, но кажется, в нем так много напряжения, что тысячи людей решают умереть по той простой причине, что, по крайней мере, они избавятся от этих напряжений жизни. И самые талантливые люди, гении, более всех уязвимы. Почти каждый гений на Западе время от времени посещает сумасшедший дом. И многие из них прошли психоанализ, просто чтобы оставаться нормальными. Просто остаться нормальным – это превратилось в цель.
Говорить о просветлении – все равно что говорить о том, чтобы достичь звезд; даже быть нормальным стало трудно. Люди выскальзывают из нормального состояния ума. Они хотят просто остаться нормальными. И психоаналитики, самое большее, могут помочь тебе за годы работы просто быть нормальным, не более того. И это не гарантирует, что ты останешься нормальным; небольшая случайность, и ты можешь соскользнуть обратно.
Даже твой психоаналитик ненормален. Он ходит к другому психоаналитику, чтобы оставаться нормальным. Все психоаналитики постоянно проходят психоанализ у других психоаналитиков, чтобы оставаться нормальными.
Я слышал о человеке, очень богатом человеке, который начал терять рассудок и испугался. Он стал брать сеансы у самого дорогого психоаналитика, но он был достаточно богат, чтобы заплатить любые деньги. Стоимость зависела от длительности сеанса. У этого богатого человека не было никаких проблем… он брал двухчасовые, трехчасовые, четырехчасовые, пяти-, шестичасовые сеансы. Лежа на кушетке психоаналитика, он продолжал без конца говорить вздор.
Психоаналитик испугался. Слушать этого человека шесть часов было опасно, потому что ночью он начал повторять его мысли во сне. Это было ясным знаком, что что-то нужно предпринять: «Это уже слишком. Я не могу сам оставаться нормальным, если этот человек будет продолжать в том же духе. И, кажется, этому нет конца; у него достаточно денег, и для него неважно, сколько времени длится сеанс».
И психоаналитик должен был найти такое решение, чтобы не лишиться пациента, который был настоящим золотым дном, но в то же время и не лишиться собственного рассудка, потому как что бы тогда он стал делать с этим сокровищем? Тогда ему пришлось бы отдать все эти деньги другим психоаналитикам, чтобы они очистили его собственный ум. И он сказал этому богатому человеку:
– Вы занимаете так много времени, что я не могу заботиться о других пациентах. И вам нужно все это время, поэтому я не могу предложить сократить его. Я нашел другое решение: я поставлю здесь магнитофон, чтобы вы могли говорить, сколько хотите, а потом ночью, когда я освобожусь, я прослушаю эти записи.
– Лучше и не придумаешь, – ответил богатый человек. – У меня нет никаких возражений.
На следующий день психоаналитик, входя в свою контору, увидел, что богатый человек выходит из нее. Он спросил:
– Что случилось? Контора только что открылась, а вы обычно уходили вечером.
– Я подумал, что мне тоже нужно заботиться о делах, о предприятиях и фабриках, поэтому ночью, когда у меня было время, я наговорил все на магнитофон, и теперь мой магнитофон рассказывает все это вашему магнитофону. А ночью вы можете послушать. Таким образом мы сохраняем и мое время, и ваше.
Но таким образом человеку нельзя помочь. Магнитофоны, говорящие друг с другом, слушающие друг друга, не помогут. Но время драгоценно. И психоаналитики, хотя это и самая оплачиваемая профессия, находятся в постоянной опасности, потому что они окружены опасными людьми с опасными идеями – они их могут подхватить. Ум подхватывает идеи. Иногда у тебя появляется идея, от которой ты хотел бы избавиться, но не можешь.
У одного человека была идея, что какие-то странные создания ползают у него по телу. Никто их не видел, кроме него, но он все время их с себя сбрасывал, постоянно разговаривал с ними и сбрасывал их с себя. В конце концов люди от этого устали. Его семья устала:
– Тебе нечего с себя сбрасывать. Мы ничего не видим, никаких существ.
– Вы не понимаете, – говорил он. – Они невидимы; как вы можете их увидеть? К своему несчастью я их вижу. Что я могу сделать?
И он постоянно их сбрасывал, потому что они по нему ползали. Его семья привела его к психоаналитику, и тот сказал:
– Не волнуйтесь. Я излечил многих подобных пациентов.
На седьмой день психоаналитик все еще продолжал настаивать, что эти существа – только воображение пациента. Семь дней он постоянно повторял:
