Башня была началом кривого дома, возле были раскиданы спички.
“Забор. Дерево. Это ты. И я. Мы же пойдем гулять? Завтра выходной. И возле деревьев будем ходить. Может это тогда бордюр? Я люблю ходить по бордюру. Мама слишком держит меня. Но все равно я на нем выше становлюсь. Главное ногу не сломать, не оступиться”
Не заметив за своими мыслями окружающие действия, маму, которая вошла в комнату; спросила у Юры, что он делает, – а он выбирал вещи Леси, чтобы одеть ее и пойти пройтись перед сном. Аня сказала на это, что пора идти ужинать, а потом мыться, нет время гулять по темноте.
“Мало веток. Осень”
– Тогда один пройдусь, – его решительность угасла, но желание не ушло, даже не смотря на все остальные слова, врезавшиеся в спину.
Юра вдохнул свежий воздух, светящиеся квадратики домов опустились, он зашагал. Не замечая поворотов, идя по оранжевой кромке света фонарей, что вывел его на выезд из города. Ему это показалось мигом, раз – и он стоит. Как последний фонарь, ощущая, как внутри у него все перегорает. Впереди была темнота. Над головой нависли тучи, а под ними спрятались звезды.
Он вновь посмотрел вниз. Переведя взор на свою руку, представляя, как его дочка держится за него.
Решительность вернулась, но сжал челюсть сильнее, уголки губ поникли.
Он развернулся. Шаги тянулись, как будто ноги между собой были обвязаны прочной резинкой. Прикладывая усилия в свои действия, он немного согнулся в спине. Продолжая сдерживаться, он медленно шел домой.
Ночь казалась бесконечной, а утро настало слишком быстро. Юра встал с дивана, впервые не сделав зарядку с утра, оставшись таким же сгорбленным, сломленным.
– Я позвоню на фабрику и скажу, чтобы машину за мной не присылали, но, если что, скажешь, что я сам доеду до аэропорта, там буду их ждать.
– И куда ты? К маме, оттуда в понедельник в аэропорт. Обещали на две недели, но так быстро не настроить, телеграмму пришлю, если задержусь. Месяц скорее всего.
– Это все? – Аня смотрела на своего мужа с мольбой, за маской укора, застывшей и не сходящей с ее лица.
Юра смотрел на неё, держа в руках чемодан.
Смотрел на человека, которого не узнавал и за доли секунды в глазах пронеслась их первая встреча. Тех людей, к которым сейчас они не имели никакого отношения.
Он поэтапно вспомнил весь день.
Как в выходной собрал пустые бутылки в авоську. Загремел в коридоре общей квартиры, заглянул к своим соседям и спросил, кому купить молоко. Принял от товарища полную авоську в другую руку, и пошел за свежим молоком на соседнюю улицу.
Лето украшало газоны пушистой травой. Большие пятна от облаков проносились вдоль улиц, не замечая ничего на своем пути. Первый год вдали от городского шума. Воспоминаний о бесконечной службе. Желание спокойно спать дома, сменилось на кардинальную смену жизни, взросления, стремления. Способ, при котором жизнь не будет видится ожиданием.
Он вдохнул воздух как в первый раз, когда приехал сюда – глубоко, свободно, непринужденно. Тогда он почувствовал, что тут можно строить планы, не смотря назад.
И это было именно то, что он хотел.
Ветер дул с реки, принеся с собой частички сырости и упоения природой, прямо тут, посреди небольшой площадки рядом с магазином, стояли бидоны.
Он встал в очередь за бабушкой, но тут же подбежала девушка. Распугала голубей и сказала ему, что она тут занимала. Бабушка повернулась, пожала на это плечами. И он не двинулся с места тоже поведя плечом.
Девушка в пестром платье, показалась ему элегантной и простой. Он обернулся, посмотрев сколько у девушки бутылок и спросил, все же, спешит ли она, а то его придется ждать долго с двумя авоськами. Разглядывая платье, которое было в цветочек, и руки, которые обнимали две бутылки.
Девушка согласилась встать впереди без особых стеснений, как будто, так и должно быть.
Он на это улыбнулся, но она не заметила. Очередь двигалась, а он думал, почему она даже не поблагодарила его.
Мысли мыслями, но первая встреча прошла даже не начавшись.
Светлые кудри ускакали от него.
– Когда ты подстриглась? – спросил он из пелены с привидениями.
Опешив, Аня ответила, – Наверное через год как Леся родилась.
Второй раз он увидел девушку на обеденном перерыве в столовой. Потом в цеху. На танцах. Вспомнил как всегда подбирал шутки, пока пытался подойти в очередной раз к ней.
При разговорах они выяснили, что учились в одном институте, только с разницей в два года. Больше года она работает на фабрике, как и ее мама, и когда-то бабушка. Ему нравилось, как платья идеально сидели на ней, нравилось, что она сшила их сама. И всегда выглядела аккуратнее других девушек.
Как при наложении кадра проступила женщина в халате, с короткими волосами и он помотал головой, в отрицание всему, что видит.
Леся выглянула из двери своей комнаты, потом подвинулась еще, пытаясь увидеть папу через бок мамы.
“Почему он уходит один, мы не пойдем гулять”
Юра повернул ключ и вышел, чемодан стукнулся об косяк, задел ногу, но он этого даже не заметил. Дверь защелкнулась.
Аня стояла неподвижно, дверь поплыла, она открыла глаза немного шире и все вернулось на свои места.
– Папа в командировку уехал, – сказала она, заметив дочку в коридоре, и пошла на кухню.
Девочка осталась стоять в коридоре.
“Я больше не могу писать. Не могу проживать это заново, как мне это поможет? Тебе сказали, что так проще, вот и пиши. Но мне от этого грустно. Я не понимаю, как можно было так поступать со мной? Что это за любовь такая в мире, что никто даже не пытается узнать, что я чувствую, как отразятся на мне слова. Как могут родители держать своих детей в своих страхах, за чем им надо такое? Я столько прочла книг, да, быть может они не правдивы и выдуманы такими же несчастными людьми. Но где счастье, то, которое пробирается из этих рассказов, а потом отрубается и бессмысленность действий этих персонажей, которые думают только о себе. Они же как в жизни. Что я не могу понять, зачем я это все пишу. Моя история ничем не отличается от их. Ни одним словом, ничем таким, что люди не видели в жизни и не испытывали по отношению к своим родителям или окружающим людям. Всегда во всей истории находился тот, кто подавлен жизнью и тот, кто расправляет крылья под этой же тяжестью. Тот, кто смеется над любовью и находит ее. В каждой книге в каждой строчке можно найти отвагу и пророчество своей собственной жизни. Сколько раз я читала книгу и думала – вот это про меня, я знаю как это. Ровно столько же как я совершенно не понимала других персонажей, людей, которые противоположны мне.
Я так и не смогла понять людей. Их мотивы, мысли, заботу, которую завязывают тебе на шею и говорят при этом о любви. Как я могу продолжать писать о том, что уже меня не касается. Все мое детство можно описать только в одном слове – безисходность. Но от этого стало ли оно значить больше, чем книги про голод, войну, жертвы и унижения? Или значимость моих слов вдруг возрастет? Так было не с каждым, но со многими, не каждый видел войну, но все знаю, что это.
Вспомнить непонимание, разочарование и быть в таком ступоре, что возможность сказать, кажется ужасно глупой не уместной и ком в горле нарастает с каждой такой мыслью все сильнее. Вплетается в горло плющом и нет возможности сказать о своих чувствах. О чем бы то ни было человеку, который все равно не услышит.
Думается мне это трудно, вот так вдруг не с того не с сего вырвать плющ из своих ушей. Я могу это понять. А люди, которые не слышат, это понимают? Я знаю про свой плющ, а они про свой?
И чем тогда моя история поможет?
Что такого не знаю про себя, что, написав, я пойму лучше?
Важность этого занятия – когда тебя слышат. А все еще не говорю.
Все еще – звучит как надежда, как я однажды встану, проснусь, и колдовство пройдет, меня спасут. Слишком долго я верила в сказки.
Ты сдаешься или начинаешь жить?
Что значит жить?
Сдалась даже не живя. Такое в книгах не прочтешь. Все так или иначе пытаются.
Есть те, кому хуже, чем мне. Жизнь наделила меня сравнением.
