Мать Наталья надолго задумалась. А потом спросила:
– Что происходило еще? Вы что-нибудь ощущали?
Иве эти расспросы вдруг надоели.
– Ничего я не ощущала!.. Просто я… Просто я любила их. И маму, и Машку. Очень любила!
Мать Наталья тяжело вздохнула.
А Ива неведомо почему сказала:
– Я и вас полюблю! Вот увидите!
Предводительница снова улыбнулась, но теперь улыбка казалась грустной. Словно мать Наталья жалела о чем-то…
– Хорошо, милка! Учитесь на здоровье. Я никому не дам вас в обиду!
* * *
Ива полюбила предводительницу не вдруг.
Нет, мать Наталья очень хорошо относилась к девочке. Но что-то между ними стояло, и это что-то находилось внутри самой Ивы. То ей вдруг приходило в голову, что ее любовь к предводительнице не понравилась бы маме, той маме, настоящей, сгоревшей в пламени зимнего пожара. Или начинало казаться, что за вниманием предводительницы скрывается какая-то игра, притворство какое-то. Как у самой Ивы, когда она уверяла настоящую маму, будто ей нравится смотреть, как та печет папе пирожки. Она знала, что маме понравятся сии слова – потому и говорила… Хотя с гораздо большим бы удовольствием сбежала на любимый луг, к своим божьим коровкам.
Вот и предводительница говорила Иве слова, которые должны были понравиться девочке, но что думала мать Наталья на самом деле…
Жизнь шла своим чередом.
Ива лечила порезы; училась грамоте, арифметике и прочим наукам в обительской школе; в первицу, середу и пятницу ходила к тете Гориславе, перенимала у нее колдовские чары и заклинания.
Предводительница раз в седмицу посещала девочку, интересовалась Ивиными делами, подолгу беседовала с нею.
Беседы касались самых разнообразных тем – любви и семейной жизни, Додолы и остальных словенских богов, нынешнего Великого князя и Чухонской войны. Только утопленница да сгоревшие родители ввек не упоминались собеседницами…
Постепенно Ива почувствовала, что уже не может обойтись без этих бесед. Более того, всего через пол-лета она обнаружила, что эти же самые разговоры на эти же самые темы с кем-либо из обительских сестер не доставляют ей того удовольствия, что вызывала беседа с матерью Натальей… Впрочем, нет, не с матерью… С мамой Натальей! А порой – и с мамочкой Натой!
Ива часто думала о той, первой беседе. И довольно быстро сообразила, что предводительница полагает, будто новоиспеченная сестрица способна заглянуть в будущее человека, которого любит…
Но почему же, в таком случае, ничего подобного не происходило при обниманиях с папой? Ведь папу Ива любила гораздо больше мамы!
Как бы то ни было, а девчоночье сердце долго без любви не живет. Скоро Ива полюбила мамочку Нату.
И это произошло. В тот самый день, когда тетя Горислава явилась в обитель, встретилась с предводительницей и похвалила девочку за усердие и упорство.
Мамочка Ната, вестимо, передала хвалу виновнице, и та, не удержавшись, в восторге повисла у предводительницы на шее.
Изумрудный туман не заставил себя ждать.
А потом Ива обнаружила себя сидящей на койке в незнакомой светлице с зарешеченными окнами. На руках у нее был конверт, в каком сестры-матери носят своих детей. Из конверта торчала кукольная головка с нарисованными голубыми глазами. У Ивы были тяжелые женские перси, левая оказалась оголенной, с непривычно большим коричневым соском. Ива пыталась сунуть сосок в нарисованный кукольный ротик.
– Баю-баюшки-баю… Что же вы не едите, радость моя? Хватит спать, надо кушать…
Откуда-то доносились негромкие голоса, Ива хорошо их слышала, но смысла не понимала.
– Депрессивный синдром при наличии галлюцинаций…
– Может, отобрать у нее куклу?
– Уже пробовали… Наблюдается мгновенный всплеск агрессивности, направленный на всех окружающих…
А ребенок по-прежнему отказывался есть.
– Помогите же мне, пожалуйста! – сказала Ива. – Он болен. Иначе бы он ел… Помогите! Он не должен отказываться от моего молока!
Нарисованные глазки не мигая, равнодушно смотрели сквозь нее.
И тогда она взбесилась.
– Я ненавижу вас! Вы – проклятые ублюдки! Чтоб вас мары забрали!
Она ожесточенно дралась со всей подлунной, пока ее не стиснули в жестких объятиях и не укололи больно в предплечьее…
Пришла она в себя от того, что ее часто-часто трясли за рамена. Открыла глаза.
Перед нею на коленях стояла мамочка Ната.
– Ну же, Ивушка, вы видели? Что вы видели?
Ива устало опустилась на стул.
– Видела… Я видела, как вы кормили персью…
Она чуть не брякнула «куклу». Но что-то помешало ей: слово прямо-таки застряло в горле, перехватило дыхание.
Предводительница по-прежнему стояла на коленях – словно молилась перед кумиром Додолы.
Ива откашлялась:
– Я видела, как вы кормили новорожденного ребенка. – Она посмотрела предводительнице прямо в глаза. И вдруг, сама не ведая зачем, добавила: – А рядом с вами была я.
Испуганно замолкла, ожидая, что за разоблачением дело не задержится. И обмерла – в самой глубине глаз предводительницы плескались столь безудержные радость с надеждой, что Ива поняла: даже на смертном одре она не скажет мамочке Нате правду.
Ввек!
12. Взгляд в былое. Век 76, лето 3, вересень: Наталья
В пятницу утром Наталья поднялась в самом распрекрасном настроении. Душа ее пела.
Запланированные на предстоящий день дела не казались ныне обременительными. Индо мысли о бесплодстве убежали куда-то далеко, за пределы подлунной. Ее совершенно не трогало, что на улице с утра идет дождь. А главное, она была уверена, что приняла вчера правильное решение, и оной уверенности минувшие сутки ничуть не поколебали.
