– Нет!
– По очереди, – повторил он. – Человеческий укус так же ядовит, как укус бешеной собаки. Живее!
Ей понадобилось три спички, и всякий раз она плакала чуть-чуть громче, и к горлу подступала тошнота от запаха паленого мяса, но рука у нее не дрожала. И всякий раз, когда вспыхивало бренди, Струан скрежетал зубами и не произносил ни слова.
Когда процедура закончилась, он плеснул еще бренди на почерневшие ранки, а Мэй-мэй отыскала ночной горшок, и ее вырвало. Струан быстро налил из чайника горячей воды на полотенце, легонько похлопал Мэй-мэй по спине и, когда приступ рвоты прошел, нежно обтер ей лицо и заставил ополоснуть рот остатками горячей воды. Затем поднял ее на руки, положил на кровать и собрался уходить. Но она прижалась к нему и заплакала тем глубоким, идущим от самого сердца плачем, который прогоняет из души всякую ненависть.
Струан качал ее на руках и успокаивал, пока она не уснула. Потом он вышел и сменил Брока в саду.
В полдень состоялся еще один общий сбор. Многие высказывались за то, чтобы уехать немедленно. Но Струан взял верх над Броком и убедил коммерсантов подождать до завтра. Они, ворча, согласились и решили перебраться в его факторию для общей безопасности. Купер и все американцы вернулись к себе.
Струан поднялся наверх.
Мэй-мэй приняла его со страстью. Потом они уснули, умиротворенные. Один раз оба проснулись на мгновение, и она прошептала, целуя его в полусне:
– Ты был прав, наказав меня. Я была виновата перед тобой, тайпан. Но никогда не бей меня без вины. Потому что когда-нибудь ты уснешь – должен же ты спать, – и тогда я убью тебя.
Среди ночи их покой был нарушен. В дверь громко забарабанили, и раздался громовой голос Вольфганга Маусса:
– Тайпан! Тайпан!
– Да?
– Быстро! Вниз! Скорее!
Теперь и до них доносился шум толпы, заполнявшей площадь.
Глава 7
– Отец предупреждал вас всех, черт бы побрал вашу слепоту! – выругался Горт, отвернувшись от окна и проталкиваясь между торговцами.
– Толпу мы видели и раньше, – резко возразил Струан. – И ты знаешь, что толпа никогда не собирается сама по себе, это делается исключительно по приказу мандаринов.
– Да, но только не такая, – буркнул Брок.
– Всему этому отыщется какое-нибудь самое простое объяснение. Пока нам не о чем беспокоиться.
Площадь внизу напоминала потревоженный муравейник. Некоторые китайцы держали в руках фонари, другие – факелы. Несколько человек пришли с оружием. И все они в один голос что-то кричали.
– Этих пакостников там, должно быть, две или три тысячи, – проворчал Брок, потом крикнул: – Эй, Вольфганг! Что орут эти дьяволы-язычники?
– Смерть заморским дьяволам.
– Подумать только, какая наглость! – воскликнул Роуч, маленький, похожий на нахохлившегося воробья человечек, сжимавший мушкет, который был выше его самого.
Маусс повернул голову и снова посмотрел на толпу. Сердце его тревожно стучало, рубашка взмокла. Это ли время Твое, о Господи? Время Твоего беспримерного мученичества?
– Я пойду и поговорю с ними, обращусь к ним с проповедью, – хрипло произнес он, всей душой желая покоя, который сулила ему эта жертва, и одновременно ужасаясь ей.
– Достойнейшая мысль, мистер Маусс, – часто кивая, сказал Румаджи, его черные глаза беспокойно косили то на Маусса, то на толпу. – Они не могут не прислушаться к словам человека, наделенного таким даром убеждения.
Струан заметил капли пота на лице Маусса, его смертельную бледность и перехватил его у двери:
– Никуда вы не пойдете.
– Время пришло, тайпан.
– Вам не купить спасения такой дешевой ценой.
– Кто вы такой, чтобы судить об этом? – Маусс попытался протиснуться в дверь, но Струан не дал ему пройти.
– Я хотел сказать, что путь к спасению долог и исполнен страданий, – мягко произнес он. Раньше он уже дважды замечал у Маусса такую странность: перед схваткой с пиратами и потом, во время схватки. Маусс бросал оружие и шел навстречу противнику, охваченный религиозным экстазом, открыто ища смерти. – Это очень долгий путь.
– Мир… мир Господа Бога нашего… тяжко обрести, – пробормотал Маусс. Слова застревали у него в горле. Он радовался, что его остановили, и ненавидел себя за эту радость. – Я просто хотел…
– Совершенно верно. Я и сам все знаю про спасение, – вмешался в разговор Мастерсон. Он сложил ладони перед грудью и умильно смотрел на них. – Господи, защити нас от этих чертовых язычников! Я целиком с вами согласен, тайпан. Черт бы побрал весь этот шум!
Усилием воли Маусс взял себя в руки, ему казалось, что он голым стоит перед Струаном, который опять смог заглянуть в самую глубину его души.
– Вы… вы правы… Да. Правы.
– В конце концов, если мы вас лишимся, кто останется проповедовать Слово Божие? – добавил Струан, решив про себя не спускать с Маусса глаз, если дело дойдет до стычки.
– Абс-солютно правильно, – согласился Мастерсон, сморкаясь в горсть. – Какой смысл бросать ценного христианина на растерзание волкам? Эта чертова шайка разбойников довела себя до бешенства и не в настроении сейчас выслушивать проповеди. Господи, защити нас! Дьявольщина, тайпан, ведь я же говорил вам, что будет нападение.
– Как бы не так! Ни черта ты не говорил! – отозвался Роуч с другого конца комнаты.
– А кто, дьявол тебя растряси, спрашивал твоего мнения, клянусь Господом, когда мы тут спокойно беседуем с тайпаном и преподобным Мауссом?! – крикнул в ответ Мастерсон. Он повернулся к Мауссу. – Почему бы вам не прочесть молитву за всех нас, а? Мы ведь в конце концов христиане, клянусь Богом! – Он ринулся к окну, расталкивая торговцев. – Что, уже нельзя человеку и посмотреть, что тут происходит?
Маусс вытер пот со лба. О Господь Вседержитель и благословенный Иисус, единственный Сын Твой, коего Ты зачал в благости Своей, ниспошли мне мир Твой. Ниспошли мне учеников и миссионеров, чтобы мог я сложить с себя ношу свою. И пребуди благословен за то, что послал мне тайпана, который – совесть моя и видит меня таким, каков я есть.
– Спасибо, тайпан.
Дверь распахнулась, и в комнату ввалились еще торговцы, все при оружии.
– Какого дьявола? Что тут творится? Что случилось?
– Никто не знает, – ответил Роуч. – В один момент все было тихо, потом ни с того ни с сего они вдруг стали прибывать.
– Бьюсь об заклад, нам никогда больше не увидеть несчастного старину Эликсена. Бедный чертяка! Наверное, уже лежит где-нибудь с перерезанным горлом, – произнес Мастерсон, со зловещим видом ковыряясь в запале своего мушкета. – Сегодня ночью мы все умрем в своих постелях.
– О, ради всего святого, заткнешься ли ты наконец? – взмолился Роуч.
– Ты сегодня прямо ни дать ни взять провозвестник благости и утешения. – Вивьен, быкообразный торговец, сердито посмотрел на Мастерсона. – Почему бы тебе не помочиться в шляпу?
Раздался взрыв хохота. Когда он утих, Горт стал плечом прокладывать себе дорогу к двери:
– Я возьму своих ребят, и мы разнесем их всех к чертовой матери!
