– Тора-тян?
Торанага улыбнулся, как улыбался всегда при звуках этого совершенно особого голоса, звучащего так успокаивающе.
– Да, Кири-сан?
– Я взяла на себя смелость, господин, принести зеленого чая вам и вашему гостю. Пожалуйста, разрешите мне войти.
– Да.
Мужчины ответили на ее поклон. Кири закрыла дверь и занялась разливанием чая. Пятидесятитрехлетняя Кирицубо-но Тосико, а попросту Кири, была кем-то вроде первой статс-дамы при дворе Торанаги, самой старшей из всех. Ее волосы уже седели, талия располнела, но лицо сияло вечной радостью.
– Вам не следовало просыпаться, особенно в это время ночи, Тора-тян! Скоро уже рассвет, и, полагаю, вы поедете на охоту в горы с вашими соколами, не так ли? Вам нужно поспать!
– Да, Кири-тян! – Торанага с чувством похлопал ее по широкой спине.
– Пожалуйста, не зовите меня Кири-тян! – засмеялась Кири. – Я старая женщина и заслуживаю того, чтобы мне оказывали уважение. Мало мне хлопот с другими вашими дамами. Кирицубо-Тосико-сан, если вы будете так добры, господин мой Ёси Торанага-но Тикитада!
– Вот видишь, Хиромацу. И спустя двадцать лет она все еще пытается командовать мной.
– Извините, но минуло уже более тридцати лет, Тора-сама, – поправила она гордо. – И вы тогда были такой же послушный, как и теперь!
В двадцать лет Торанага оказался в заложниках у деспотического правителя Икавы Тададзаки, господина Суруги и Тотоми, отца Икавы Дзикю, врага Ябу. Самурай, который приглядывал за Торанагой, только что взял вторую жену – Кирицубо. Ей было тогда семнадцать лет. И этот самурай, и Кири, его жена, с большим уважением относились к Торанаге, давали ему мудрые советы, и потом, когда тот восстал против Тададзаки и присоединился к Городе, недавний надзиратель примкнул к ним с большим войском и смело сражался на их стороне. Позже в сражении за столицу муж Кири был убит. Торанага спросил ее, не станет ли она одной из его наложниц, и Кири с радостью приняла это предложение. В те годы она еще не расплылась, но была такой же заботливой и умной. Ей тогда исполнилось девятнадцать, ему – двадцать четыре, и она стала душой его дома. Очень проницательная и способная, Кири многие годы вела его хозяйство, храня своего господина от бед и огорчений.
«Настолько, насколько это по силам женщине», – подумал Торанага.
– Ты толстеешь, – заметил он, словно для нее это была новость.
– Господин Торанага! Перед господином Тодой! О, простите, я должна совершить сэппуку – или, по крайней мере, обрить голову и уйти в монастырь. А я-то думала, что по-прежнему молоденькая и стройная! – Она расхохоталась. – Ну ладно, я толстозадая, но что поделаешь? Просто я люблю поесть – такова воля Будды и моя карма, не так ли? – Она подала чай. – Вот. Теперь я ухожу. Может, прислать госпожу Садзуко?
– Нет, моя предусмотрительная Кири-сан, нет, спасибо тебе. Мы немного поговорим, и я лягу спать.
– Спокойной ночи, Тора-сама! Приятного сна без сновидений. – Она поклонилась ему и Хиромацу и вышла.
Они попробовали чай. Торанага сказал:
– Я частенько жалею, что у нас нет сына, у Кири-сан и меня. Однажды она забеременела, но не выносила. Это было в пору битвы при Нагакудэ.
– Ах вот оно что!
– Да.
Это случилось как раз после того, как диктатор Города был умерщвлен, а Накамура – будущий тайко – пытался прибрать к рукам всю власть. Какой поворот примут события, представлялось неясным, ибо Торанага поддержал одного из сыновей Городы, законного наследника. Накамура атаковал Торанагу около деревушки Нагакудэ и нанес ему поражение. Преследуемый армией Накамуры, которой командовал Хиромацу, Торанага с большим искусством отступил и сумел избежать новой ловушки. Уйдя в родные провинции, он сохранил армию, готовую к новой битве. У Нагакудэ погибло пятьдесят тысяч человек, и людей Торанаги среди них оказалось немного. К чести будущего тайко, надо сказать, что он прекратил войну против Торанаги, хотя и мог ее выиграть. Битва при Нагакудэ была единственной, которую проиграл тайко, а Торанага, единственный из военачальников, сумел победить его.
– Я рад, что мы никогда не встречались в битве, господин, – произнес Хиромацу.
– Да.
– Вы бы победили.
– Нет. Тайко был самым великим из полководцев и мудрейшим, искуснейшим из всех.
Хиромацу улыбнулся:
– Да. За исключением вас.
– Нет. Ты не прав. Вот поэтому я и стал его вассалом.
– Я сожалею, что он умер.
– Да.
– И Города – он был прекрасным человеком, не так ли? Столько хороших людей погибло. – Хиромацу непроизвольно повернулся и покрутил свои потертые ножны. – Вы должны выступить против Исидо. Это вынудит каждого даймё выбрать, на чьей стороне воевать, раз и навсегда. Мы быстро победим. Тогда вы сможете разогнать Совет и стать сёгуном.
– Я не стремлюсь к этой чести, – отрезал Торанага. – Сколько раз тебе говорить?
– Прошу прощения, господин. Но я чувствую, что так было бы лучше всего для Японии.
– Это измена.
– Кому, господин? Измена тайко? Он мертв. Его последней воле? Это только кусок бумаги. Мальчишке Яэмону? Яэмон – сын крестьянина, узурпировавшего власть, присвоившего наследство военачальника, которого он погубил. Мы были союзниками Городы, потом – вассалами тайко. Да. Но они оба мертвы.
– Ты бы посоветовал подобное, если бы был одним из регентов?
– Нет. Но я не один из регентов и очень этому рад. Я только ваш вассал. Я выбрал свое место год назад. И сделал это свободно.
– Почему? – Торанага никогда раньше не спрашивал об этом.
– Потому что вы – человек, потому что вы – Миновара и потому что вы поступаете умно. То, что вы сказали Исидо, правда: не такой мы народ, чтобы нами управлял Совет. Нам нужен вождь. Кому из пяти регентов мог я служить? Господину Оноси? Да, он очень мудрый человек и хороший воин. Но он христианин, и он болен проказой, гниет заживо, так что смрад распространяется на пятьдесят шагов. Господину Сугияме? Он самый богатый даймё в стране и такого же древнего рода, как и вы. Но он трусливый ренегат, изменник – уж мы-то знаем. Господину Кияме? Умный, смелый, искушенный в делах войны и старый товарищ. Но он тоже христианин, а у нас, на Земле богов, я думаю, достаточно своих небожителей, чтобы поклоняться одному чужому. Исидо? Я не люблю эту подлую крестьянскую падаль, с тех пор как узнал его, и если до сих пор не убил его, так только потому, что он был верным псом тайко. – Его жесткое лицо расплылось в улыбке. – Так что вы видите, Ёси Торанага-но Миновара, у меня не было другого выбора.
– А если я не последую твоему совету? Если я заставлю плясать под свою дудку Совет регентов, даже Исидо, и приведу Яэмона к власти?
– Что бы вы ни сделали, это будет разумно. Но все регенты хотят вашей смерти. Это верно. Я выступаю за немедленную войну. Немедленную. Прежде чем они отступятся. Или, что более вероятно, убьют вас.
Торанага задумался о своих врагах. Они были сильны и многочисленны.
Возвращение в Эдо заняло бы у него три недели, если бы он двинулся по Токайдо, главному тракту, тянувшемуся вдоль побережья между Эдо и Осакой. Плыть на корабле было опаснее и, может быть, дольше, при условии, что он не воспользуется галерой, которая способна идти против ветра и приливов.
Торанага мысленно опять обратился к плану, который уже продумал. Он не мог найти в нем изъянов.
– Вчера мне сообщили по секрету, что мать Исидо посетила своего внука в Нагое, – сказал он, и Хиромацу сразу обратился в слух. Нагоя – огромный город-государство – еще не присоединился ни к одной стороне. – Необходимо, чтобы настоятель храма Дзёдзи пригласил госпожу полюбоваться цветением вишни.
– Немедленно, – подхватил Хиромацу. – Голубиной почтой. – Храм Дзёдзи был известен тремя вещами: аллеей вишневых деревьев, воинственностью своих монахов, исповедующих дзен-буддизм, и открытой, неумирающей верностью Торанаге, который много лет назад оплатил строительство храма и с тех пор следил за его содержанием. – Самый разгар цветения прошел, но она будет там завтра. Я не сомневаюсь, что почтенная госпожа захочет остаться при храме на несколько дней, – это так успокаивает. Ее внук должен отправиться с ней, да?
– Нет, только она. Иначе приглашение настоятеля покажется подозрительным. Дальше: отправь тайное послание моему сыну Сударе, что я покину Осаку, как только Совет регентов закончит свою работу, – через четыре дня. Пошли весточку с гонцом, а завтра – еще и с почтовым голубем.
Недовольство Хиромацу было очевидным.
– Тогда не стоит ли мне собрать сразу десять тысяч человек? В Осаке?
