Сны идиота

Сны идиота
Натиг Расулзаде

«На шестьдесят шестом году жизни Надиров Надир поймал себя на том, что разговаривает со своим прошлым. Это происходило постоянно на протяжении нескольких лет, потому что Н.Н. был человек одинокий, бесконечно одинокий, давно и безнадежно одинокий, но поймал он себя недавно. Не обращал внимания, не зацикливался, не считал психическим отклонением, а считал, что это в порядке вещей – человек должен обращаться к своему прошлому… Может, он и прав, бросить взгляд на прожитые годы и прочее… Но постоянно разговаривать с мертвыми, с давно покинувшими этот мир!.. Это уж – извини, подвинься. Я всегда советовался с женой и продолжаю, – мысленно оправдывал себя Н.Н. Жизнь его нельзя было сказать, чтобы была наполнена интересными, запоминающимися событиями, дающими повод постоянно ворошить свое прошлое, это была самая обыкновенная жизнь, но Н.Н., видимо, было необходимо обращаться к своему прошлому… Ну, во-первых, потому что больше не к кому было обращаться, тем более, когда он недавно вышел на пенсию, и хождения в среднюю общеобразовательную школу пять дней в неделю, где он преподавал физкультуру в начальных классах и где все же было хоть какое-то общение и с подрастающим поколением, игнорирующим спорт, и со своими коллегами-учителями, в душе не очень серьезно относящимися к нему и его предмету (звучит двусмысленно, если учесть, что преподавательский состав состоял сплошь из представительниц противоположного пола, но слово уже вылетело) подошли к концу, и он остался наедине с собой в маленькой квартирке, которую получил почти в конце своей трудовой деятельности, за два года до выхода на пенсию, а до того снимал квартиру, тоже маленькую, но поглощавшую большую часть его зарплаты. И самое главное в его постоянных экскурсах в прошлое была память о жене, уже давно покинувшей его, ушедшей в мир иной, покинувшей, поки… Тут, обычно слезы наворачивались на глаза Н.Н., а к горлу подкатывал обжигающий ком…»

Натиг Расулзаде

Сны идиота

Повесть

На шестьдесят шестом году жизни Надиров Надир поймал себя на том, что разговаривает со своим прошлым. Это происходило постоянно на протяжении нескольких лет, потому что Н.Н. был человек одинокий, бесконечно одинокий, давно и безнадежно одинокий, но поймал он себя недавно. Не обращал внимания, не зацикливался, не считал психическим отклонением, а считал, что это в порядке вещей – человек должен обращаться к своему прошлому… Может, он и прав, бросить взгляд на прожитые годы и прочее… Но постоянно разговаривать с мертвыми, с давно покинувшими этот мир!.. Это уж – извини, подвинься. Я всегда советовался с женой и продолжаю, – мысленно оправдывал себя Н.Н. Жизнь его нельзя было сказать, чтобы была наполнена интересными, запоминающимися событиями, дающими повод постоянно ворошить свое прошлое, это была самая обыкновенная жизнь, но Н.Н., видимо, было необходимо обращаться к своему прошлому… Ну, во-первых, потому что больше не к кому было обращаться, тем более, когда он недавно вышел на пенсию, и хождения в среднюю общеобразовательную школу пять дней в неделю, где он преподавал физкультуру в начальных классах и где все же было хоть какое-то общение и с подрастающим поколением, игнорирующим спорт, и со своими коллегами-учителями, в душе не очень серьезно относящимися к нему и его предмету (звучит двусмысленно, если учесть, что преподавательский состав состоял сплошь из представительниц противоположного пола, но слово уже вылетело) подошли к концу, и он остался наедине с собой в маленькой квартирке, которую получил почти в конце своей трудовой деятельности, за два года до выхода на пенсию, а до того снимал квартиру, тоже маленькую, но поглощавшую большую часть его зарплаты. И самое главное в его постоянных экскурсах в прошлое была память о жене, уже давно покинувшей его, ушедшей в мир иной, покинувшей, поки… Тут, обычно слезы наворачивались на глаза Н.Н., а к горлу подкатывал обжигающий ком.

Теперь ему нечем было заполнить свою жизнь, кроме своих мыслей и воспоминаний. Да, было еще и… Но об этом позже.

Со студенческих лет у Н.Н. оставались друзья, они учились в одном физкультурном институте, в одной группе, пятеро друзей, неразлучная шайка-лейка, и после института все пятеро поддерживали отношения, несмотря даже на то, что жизнь немного развела их, каждый устроился в этой жизни как мог – кто-то получше, кто-то похуже – но не забывали время от времени собираться вместе на мальчишники, закатывали пиры; один из друзей рано женился и взял в приданное богатого и влиятельного тестя, и тесть, любивший учить зятя, как нужно пробиваться локтями и кулаками сквозь людскую толпу, устроил молодого человека на хорошую, прибыльную и непыльную работу, очень далекую от его специальности, но главное – лопатой можно было грести… И зять греб, очень шустрым оказался, и стал скрепляющим звеном в их дружеской шайке-лейке, устраивал угощения, застолья в их излюбленном ресторане «Встреча», на которых все пятеро поднимали шутливые тосты за здоровье влиятельного тестя, пили, беспрерывно шутили, вспоминали, хохотали… оттягивались на этих мальчишниках по полной. Одного из друзей звали Мамед, другого Эмин, третьего тоже Эмин, четвертого Расул, а пятым был наш приятель Надиров Надир, если кто будет интересоваться. Весело проводила время беззаботная молодость! Часто и охотно фотографировались, обнявшись за столом, уставленным дорогими напитками и снедью, шутливо, картинно выставляя лучезарные улыбки. И как-то, через много лет увидел Н.Н. сон, воспринятый им, еще не проснувшимся, как пророчество, увидел всю компанию старых друзей за столом в их любимом ресторане, точнее – увидел не компанию, а фотографию, одну из тех, которыми они любили делиться друг с другом, посылая на телефоны с шутливыми текстами. Но что это?! Что это был за ужас на фотографии!? Вместо добрых и мягких, добросердечных и веселых улыбок на фото была запечатлена драка! Да еще какая! Мамед, зверски оскалившись, воткнул Эмину в бок вилку, Эмин в свою очередь застыл с пивной кружкой в руке, которую разбивал об голову своего тезки, другого Эмина, Расул целился в него, в Н.Н. из пистолета, подаренного ему тестем, а он Н.Н. держал в руках нож, непонятно, на кого нацеленный, но нож почему-то консервный для банки кальмаров. Это был такой неожиданный ужас, что озноб прошел по телу Н.Н. Что с ними? – удрученно подумал он во сне – Что с нами? Почему вдруг наше фото так изменилось, так исказилось? Разве это мы!? И Н.Н. проснулся в холодном поту, что для него было не в новинку. Он не стал рассказывать друзьям свой непонятный, абсолютно идиотский сон, даже несмотря на то, что они привыкли делиться друг с другом всем: мыслями, проблемами, надеждами, а порой и снами, если они бывали интересными. Однако он не стал рассказывать свой сон никому.

Но вот женился и наш приятель Н.Н. и с тех пор очень редко посещал дружеские пирушки, все ему заменила жена – и друзей, и знакомых, и желание пообщаться с бывшими подружками на стороне, все, абсолютно все заменила ему жена, и мало что тянуло его расстаться с ней даже на несколько часов, и его бы воля, если бы была такая возможность, он перестал бы и на работу ходить, оставаясь с ней дома, но так как на работу ходила она, то он вынужден был выбросить эту бредовую мысль из головы, не мог же он оставаться один и жить альфонсом на содержание супруги, ходил, вздыхал, скучал на работе, что тут поделаешь… А после смерти Нармины он и вовсе забросил старых друзей, одичал, перестал общаться, неохотно отвечал на звонки, и постепенно друзья перестали его донимать, оставили в покое…

Н.Н. лежал на старом, продавленном диване, смотрел на дождь за окном и думал о своем несчастливом детстве, вспоминал, как часто его незаслуженно обижали дети, игнорировали взрослые, а любило его только прилипчивое с юных лет невезение, от которого он никак не мог отделаться. Да еще и горячо любимая жена, которую он давно потерял, но до сих пор остро ощущал эту потерю. Время от времени, когда он поворачивал голову, в поле зрения вползала петля, свисавшая с потолка, готовая принять его шею. Он приготовил петлю так же как готовил все, что приходилось делать до сих пор, всю жизнь, до шестидесяти пяти лет – неважно, второпях, ненадежно – и теперь абсолютно не был уверен, выдержит ли веревка, привязанная к электрическому шнуру лампы, его вес. Мелькнула нелепая мысль встать и взвеситься на напольных весах, которые тоже плавно, лениво вплыли в поле зрения, когда он медленно, как в фильмах ужасов делают актеры, повернул голову и посмотрел в угол комнаты, где накопившаяся за долгие недели грязь и пыль словно подтверждали правильность его намерения навсегда покинуть эту квартирку, эту жизнь.

Может сложиться мнение, что Н.Н. всем, что делал в своей жизни, занимался неряшливо, безответственно, как говорится, спустя рукава. Но это было не так. Далеко не так. К своему делу, к своей профессии он относился очень даже серьезно и ответственно, он был убежден, что его профессия, дело всей его жизни были тесно связаны со здоровьем людей, особенно молодого поколения. А что может быть важнее здоровья в нашей быстротечной жизни? Главное: жить до самой смерти, а там видно будет. Он изучал мнения известных профессоров по поводу физической культуры для людей ценящих здоровье и думающих о своем здоровье, изучал даже работы многих диетологов, справедливо считая, что эта наука тоже тесно связана с его профессией и не ошибался. И все свои знания он старался передавать своим ученикам, детям, которым он от души и от всего сердца желал крепкого здоровья на протяжении всей их жизни, но ученики часто поднимали на смех знания своего учителя, бросали порой оскорбительные реплики, когда он, увлекшись, пересказывал им серьезные мнения знаменитых людей, касающиеся спорта, и свое отношение к их мыслям. Результат – издевки и насмешки. Но несмотря ни на что, Н.Н. упорно продолжал утверждать, что главное в жизни именно то, чем он занимается, его предмет, любовь к которому он так навязчиво хотел передать детям. Хотя не только детям, он и среди своих коллег старался поделиться, надо сказать – щедро поделиться – своими знаниями в этой наиважнейшей области человеческого существования. Но реакция со стороны коллег мало чем отличалась от реакции детей и подростков. Заметив на педагогическом совете одну из учителей-женщин потягивающуюся, выпрямляя спину, он тут же, как охотничья собака, почуявшая зайца, торопливо подходил к ней, предлагая свои услуги и знания.

– Я вижу у вас, кажется, проблемы с позвоночником? – начинал он очень вежливо, ласково, чтобы не спугнуть зайца, – Я покажу вам комплекс упражнений, и через месяц все как рукой снимет, только не ленитесь, делайте. Нет, не покажу, не покажу, я пошлю вам на телефон, вы увидите, как помогает!

И мало обращая внимания на возражения и просьбы оставить её в покое, Н.Н. все же посылал комплекс упражнений с наилучшими пожеланиями здоровья, здоровья и еще раз здоровья.

Но почему-то часто нарывался на резкое неприятие забот с его стороны.

И он часто падал духом, считая, что никому не нужны его знания и его работа. Что никто, никто, никто почему то не хочет понять, насколько важно, то что он пропагандирует в своем узком кругу с самыми добрыми намерениями… Со всеми своими коллегами, даже несмотря на то, что долгие годы, а с некоторыми – даже десятилетия работал в одной школе, Н.Н. был на «вы», так же как и с новенькими молоденькими учительницами, которые ему в дочери годились, и сколько ни старался «по просьбам трудящихся» удивлявшихся его церемонности в обращение с ними, никак не мог съехать с этого «вы». Это было нечто врожденное, с молоком матери, интеллигентное, что в наше с вами время расценивалось как дефект в воспитании, а порой и как желание не подпускать к себе близко, оставаться на расстоянии, не давать повода для фамильярничания. Многие так и воспринимали обращение коллеги, и потому недолюбливали его, тогда как сам Н.Н. был абсолютно далек от мысли считать себя высокомерным, слишком загордившимся. Да и чем гордиться, Господи?..

Между прочим, почти у всех, а точнее – у всех учителей, еще точнее – учительниц, не исключая и директрису школы были ученики, с которыми они занимались частным образом и неплохо на них зарабатывали. У всех, кроме Н.Н. И это вполне естественно: ну, кому, скажите, надо брать частные уроки по физической культуре?

И потому Н.Н. был вынужден жить на одну зарплату, которая, по известному выражению из популярного фильма, очень понравившемуся ему, была «хорошая, но маленькая», и он любил повторять это при каждом удобном случае, когда речь заходила о зарплате учителей, кстати, при неудобном случае тоже любил повторять, потому что особым остроумием не отличался. Жаловались, кстати, на маленькую зарплату именно те учительницы, которые частными уроками зарабатывали в десять раз больше своей зарплаты, и это для простофили Н.Н. было постоянным предметом для удивления, которое он не высказывал при людях. Про себя удивлялся, молча.

Что это за жизнь такая? – спрашивал себя Н.Н. и вспоминал одно плохое, что конечно, не способствовало улучшению настроения и в итоге – продлению жизни, а совсем наоборот.

Собаки повсюду провожали его озлобленным лаем, мусор в бедных кварталах города бросали с верхних этажей именно тогда, когда он проходил мимо, будто поджидали его, даже вороны укрытые листвой деревьев яростно каркали – как бы ругаясь – вслед ему, и успокаивались, только когда он отдалялся на приличное расстояние.

Но порой Н.Н. внезапно и совершенно неоправданно, необоснованно охватывало такое яркое, светлое, как июльский восход солнца чувство, что жизнь все же хороша, хороша, хороша, и это чувство походило на озноб, моментально охвативший и так же моментально прошедший, пролетевший, но послечувствие, как послевкусие испытанное от домашней еды, что после смерти жены изредка приходилось пробовать в гостях, оставалось еще на некоторое время, заставляя сердце чаще биться и трепетать.

Он ложился рано, в надежде, что ему приснится кто-то, с кем приятно было бы пообщаться, но нередко сны не приходили, он проваливался в темноту и, проснувшись, обнаруживал, что уже шесть утра, или что-то около шести, время, в которое он привык просыпаться.

Этой ночью он не спал, не удавалось заснуть, бил беспричинный на первый взгляд, нервный озноб, а петля висела, непонятно зачем повешенная, и лезла в глаза, в глаза, прямо в глаза, и было лень подняться снять её. Под утро он все же задремал, чуткий, тонкий сон, как паутина окутал сознание, и приснилось ему, что он на вокзале, какой-то незнакомый открытый странный вокзал с перроном весь в решетках, и он ждет поезда, который должен увезти его в прошлое, в его далекое прошлое, когда была жива жена и ребенок, выросший отпетым бандитом и наркоманом, был еще милым, смешливым младенцем. Поезда приходили и медленно, словно не решаясь покинуть этот вокзал – а вдруг он, Н.Н. передумает? – уходили, но это были совсем не те поезда, и он все ждал своего.

И тут он увидел на перроне человека в пижаме, но почему то был уверен, что это служащий на вокзале и, подойдя, спросил его:

– А вы не знаете, когда мой поезд?

Чиновник откуда-то из-за спины вытащил форменную фуражку, неторопливо надел, строго уставился на Н.Н. и медленно с расстановкой произнес:

– Он ушел.

– К-кто ушел? – заикаясь, боясь чиновника, спросил Н.Н.

Но тот не ответил, отвернулся и пошел по платформе прочь от него, делая вид, что спешит по делу, хотя никакого дела у него тут не было, и Н.Н. хорошо это знал. Поведение вокзального чиновника страшило, пугало Н.Н., он чувствовал, что этот человек в пижаме что-то затаил против него. Тем не менее, хоть и труся, Н.Н. последовал за мужчиной, но тот, будто затылком видел, тут же прибавил шагу и через минуту скрылся из глаз, растворился в толпе на перроне, которой как раз минуту назад не было, а сейчас словно из-под земли возникла. Н.Н. растерянно оглянулся и заметил, что все люди выжидающе смотрят на него, будто уверены, что он сейчас что-то неожиданное выкинет. И тогда он спрятался за спиной, он спрятался за своей спиной, как-то так получилось, непонятно как, но спрятался он надежно, да, за своей спиной… Но тут сон Н.Н. прервался, он проснулся из-за пронзительного крика с улицы, протер глаза, посмотрел на часы со светящимся циферблатом на столике возле кровати: часы показывали половину пятого утра, и было еще темно за окном.

Н.Н. закрыл глаза, в надежде поспать еще хотя бы немного и досмотреть сон, если получится, но не получилось, сон улетучился, спать совсем не хотелось, и было непонятно, что теперь делать с этим остатком ночи. Он стал думать, как здорово он спрятался от толпы во сне, за спиной. Хорошо бы и наяву так уметь, подумал он, тогда он мог бы стать как бы невидимкой. Повздыхал, встал, надел брюки, в которых ходил везде, и порой даже спал, когда лень было раздеваться, посмотрел в окно: шел вчерашний дождь, лужи кипели под тусклым высоким фонарем на улице, прохожих не было, а кричавший на улице или убежал, или умер. В комнате, под потолком все еще висела непонятная петля, которую он соорудил под подходящее настроение. Теперь это настроение улетучилось, так же как и предутренний сон. Он оделся и вышел под дождь. Взял зонтик, не забыл.

Нельзя объяснить необъяснимое, – навязчиво крутилась в голове фраза, – Да, нельзя объяснить необъяснимое, и что же мне теперь делать?

А закрытый зонтик он держал в руке, шагая под дождем.

Сегодня он должен был встретиться с сыном, ну, тем самым, отпетым, о котором уже было сказано. Он раз в месяц по договоренности уделял сыну из своей куцей пенсии львиную долю (если только можно было говорить в данном случае о львиной), мысленно успокаивая себя тем, что самому нужно совсем немного – на пропитание, и порой на недорогие лекарства от простуды, от гриппа… Сын редко навещал его, а пропустив оговоренный срок, посетив отца, брал задолженность за два, а то и за три месяца, если столько времени из-за своих неотложных воровских дел, не мог зайти… Ерунда это, – говорил Н.Н. про себя, – жить можно, нечего Бога гневить.

В Бога он не очень верил, проверив на протяжении всей жизни Его довольно таки равнодушное отношение к себе, хотя время от времени, когда испытывал редкие припадки бездумной веры, просил прощения за свою некрепкую привязанность к Нему. Но все равно не помогало: результат был нулевой. Бог в данном случае напоминал Н.Н. его сына – как со стенкой говоришь. Как он был подвержен приступам веры, так и сын время от времени, бросив пить, курить, хулиганить и бездельничать, начинал трудовую жизнь. Очень примитивную, надо сказать. Не желая получать никакого специального образования и даже не окончив среднюю школу, мальчик (которому уже было под сорок лет, впрочем так его называл только Н.Н., чему были тоже свои причины: не любил обращаться по имени, это, как казалось Н.Н. могло бы сблизить их, отца и сына, а сближаться он не хотел, в свое время натерпелся от него и считал, что свою мать, жену Н.Н. мальчик и свел в могилу, а как она его, сыночка любила!.. И как её любил он, Н.Н.!) мог трудиться только на примитивных работах – поденным рабочим на стройке, ночным сторожем, мойщиком машин на парковках, ну и прочее, похожее. Но даже на таких неприглядных работах он только и думал, как бы чем-нибудь здесь поживиться, что-нибудь, что плохо лежит слямзить, унести в клюве. Потом временный отпуск кончался, и подельники, спрятавшиеся по воровским малинам по уважительной причине, выползали, и у шайки начиналась настоящая трудовая деятельность. Так что, недолго задерживался на таких местах, и платили мало, естественно, и работа была скучная, как мальчик сам признавался отцу. А какую, нескучную ты бы хотел? – спрашивал отец. – Прокурором? Министром?

Редко спрашивал, понимая всю бесполезность разговоров с мальчиком. Тот не отвечал, стараясь казаться умнее отца. И потом вновь уходил к своим корешам, временно затихшим, затаившимся по известным причинам – розыск!

Капли дождя просачивались за шиворот и отвлекали Н.Н. от его тягучих мыслей. Он наконец-то понял, что держит в руках зонтик, раскрыл его над головой… Куда я иду в этой тьме, куда меня заведет это необъяснимое, что нельзя объяснить?.. Он стал вспоминать свой сон, не тот, что сегодня, не тот, другой, вчерашний, позавчерашний, они были разные, но чем-то похожи один на другой. Чем? – задал он себе вопрос. Идиотизмом, – последовал ответ от него самого, привыкшего разговаривать с собой.

Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: