***
– И как ты себя после этого чувствовал? Не отравился?
Голос Светки выдёргивает меня из воспоминаний, в которые я, сам того не заметив, ушёл с головой. Я будто воспрял от глубокого сна. Вокруг меня улыбающиеся физиономии, поначалу показавшиеся мне незнакомыми. Несколько секунд понадобилось моему впавшему в летаргию мозгу, чтобы понять, что это мои повзрослевшие друзья и мне уже не шестнадцать лет, и меня уже редко кто зовёт Славиком, тем более Сявой. Мы все переместились в другую эпоху, в другой мир, улетели на другую планету.
– Неа…ваще как с куста. Если бы вы знали, сколько я соляры в армии проглотил, когда её с дизелей сливал – веселится Поночка, от земной проекции которого, остался только этот голос и манера говорить. Его круглое лицо с каждой нашей встречей увеличивается в диаметре, впрочем, как и безразмерная будка Буратины.
Что касается Геракла и Уксуса – эти наоборот сохнут, как забытые на подоконнике цветы. Разглядывая эти лица, я думаю, а узнал бы я их где-нибудь на улице, если бы мы не встречались все эти годы. Нет…ну разумеется узнал бы. Рубильник Буратины не перепутаешь ни с чьим другим; косолапую походку Уксуса, можно различить за двести метров; Поночку выдаст серый хищный взгляд, ни капли не утративший своей волчьей хватки. Геракл…хм-м…Я разглядываю, лихо проглотившего полстакана водки друга и думаю, по каким бы чертам я смог его узнать если…
«Ну как минимум он будет в тельнике» – успокаиваю я себя. И сейчас, из под его застиранной фланелевой рубахи, торчит неизменная полосатая майка.
Осталась Светка. А вот её я мог бы и не узнать. Да нет…точно не узнал бы, настолько она изменилась, причём в лучшую сторону. Но если бы даже не узнал, всё равно бы остановился и замер. Всё равно, как попавшая на крючок рыба, побежал бы за ней, понимая, что это моё…моё единственное счастье.
Она всё-таки сдалась и сделала две робких затяжки из навязчиво подсовываемого Буратиной мундштука. Она наплевала на предосторожности, положила на то, что она взрослая уважаемая женщина с престижной работой. Сейчас ей необходимо настроиться на одну с нами волну; снести, выросшие за два года, перегородки; ощутить себя в своей стихии, в своей молодости.
Из сложенных в дудочку подведённых губ, тонкой, как игла, струйкой, бьёт зелёный дымок.
Её мгновенно накрывает. Я вижу это по подведённым глазам, в которых теперь пляшут чёртики.
– Ребята, если бы вы знали, как я рада всех вас видеть. – Задорно кричит она, одаряя всех взглядом дикой голодной кошки. – Мне с вами так хорошо. Пусть мы вместе пережили много неприятностей, но я счастлива, что у меня это было…
– Отличный тост! – Геракл вскакивает, и снова его резкое движение передаётся кальяну, который начинает угрожающе раскачиваться.
***
Все, как по команде хватают стаканы, которые брякают, врезаясь в центре круглого стола. Хрупкий Светкин бокал не выдерживает удара и его, отломленная ножка падает на стол.
– Ну теперь только до дна, Светик! – Ору я, обнимая её плечо.
А она и не против. Медленно запрокидывая голову назад, большими глотками выпивает всё содержимое и залихватски выбрасывает остатки бокала себе за спину.
«Браво!» – орём мы хором, лупя в ладоши.
Она смеётся, неистово и утробно хохочет, не отводя от меня диких глаз. Со стороны может показаться, что я очень смешно пошутил, хотя, за последние несколько минут, ни слова не вымолвил. Приготовленное Буратиной зелье сделало её ведьмой. Мне кажется, что её белоснежная улыбка изменилась, и сейчас вместо резцов, как кривые ножи сверкают два клыка.
– Ты чё туда подсыпал? – говорю я, и мой голос тянется, как расплавившаяся на солнце жвачка.
А Светка, не переставая хохотать, царапает моё запястье острыми ярко алыми коготками.
– Ты помнишь своё обещание, Слава?
Я мгновенно становлюсь мишенью доброго десятка, целящихся в меня расширенных зрачков.
«Какое ещё обещание?» – спрашивают эти глаза.
– Ребята, мне сделали предложение! – Срывающийся на смех голос, отдаётся в моих ушах долгим эхом.
«Что она делает? Зачем это?».
– И я его приняла. Уже очень скоро, мы улетаем в Америку!
– Куда-а? – Поночка подставляет к уху ладонь, как слабослышащий старикан.
– В Аме…– Рот Уксуса застывает в открытом положении.
Буратина же радостно хлопает меня по спине. Уж он-то прекрасно знает, кто запустил этот шар первым.
– Ну вот и чудненько! Значит летим втроём. Всё как нельзя нарядно! За это надо выпить.
Наше, образовавшееся минуту назад эмигрантское трио чокается между собой, и выпивает, в то время, как остающиеся на Родине патриоты, исподлобья смотрят на картину маслом.
Геракл, до которого смысл разговора дошёл последним (не мудрено, он ведь не прикладывался к волшебному мундштуку), смотрит на нас исподлобья.
– Значит свалить решили? К нашему стратегическому противнику? – Его, выплёвываемая через брезгливо оттопыренную губу, речь похожа на зачитываемый трибуналом приговор. – Раньше таких называли перебежчиками…предателями…
Коллегия присяжных в лицах Поночки и Уксуса, одобрительно и хмуро кивает.
– Ну-у это ты Вова перегибаешь…– улыбается ничуть не обидевшийся Буратина. – Ну какие же мы предатели. Да мы, если хочешь знать, самые отъявленные патриоты. С отъездом таких как мы, нашей матушке Родине станет только легче. Мы избавляем её от лишних ртов, ненасытных паразитов, которых она вынуждена кормить. Мы отпрянем от её истощённых сосочков и присосёмся к другим, набухшим от жирного молока. А напившись этого молока вдоволь, мы будем рыдать и ностальгировать по берёзкам, белому снежку и запаху навоза в полях.
– Да валите вы куда хотите! – Брезгливо отмахнувшись от Буратины, как от навозной мухи, Геракл разливает водку себе, Поночке и Уксусу.
Мне не нравится это разделение на два лагеря. Ещё мне не нравится то, что Буратина в своём спиче приобщил нас со Светкой к паразитам. Настоящим паразитом среди нас является только он, тот который не работал ни одного дня в своей жизни. Более того, мне не нравится сама тема разговора. Глядя на возбуждённые лики Буратины и Светки, можно подумать, что вопрос отъезда уже решён, равно как юридические и финансовые формальности.
– Ладно всё…проехали! – Я поднимаю недопитый стакан. – Давайте, вздрогнем, и закроем эту тему.
– А с чего вдруг? – В зрачках Светки шают раскалённые угольки. – Мы её только открыли, и мне эта тема по душе, тем более, нам есть что обсудить. – Она говорит слишком громко, но голос – голос низкий почти мужской.
Буратину веселит этот её запал. Морда сияет, как намазанный вареньем блин; всё его распухшее тело так и ходит ходуном, вот-вот выплеснется из под красной сорочки, растаявшим холодцом. Довольно улыбаясь, он кивает в сторону Светки, мол, слушай, что твоя баба говорит. В сощуренных хитрючих глазах, проплывает бегущая строка «Дружище, всё идёт по плану!».
А обернувшаяся ведьмой, Светка полностью забирает власть над всеми сидящими за столом. Её глаза пускают шаровые молнии, струи напалма, от которых жмурятся Уксус и Поночка, а Геракл, опускает голову вниз, демонстрируя аккуратную, будто вырезанную по циркулю, проплешину. Даже мне становится не по себе, ведь такой её я ещё не видел. Что ты наделал, Буратина?
– Слава, твоё предложение в силе? – Громкий низкий голос заставляет меня сжаться, глаза не выдерживают этого испытывающего взгляда, опускаются вниз. Я превращаюсь в маленького Славика в затёртом школьном костюмчике, мятой рубашке и криво завязанном, с прожжённой утюгом дырой, галстуке. Надо мной возвышается огромная математичка Александра Васильевна, накрывая своей тенью, как гора мышку.
«Савельев, ты сделал домашнюю работу?!».
– Да! – отвечаю я Светке, голосом того самого Славика. – Но ты же знаешь…есть маленький нюанс…
– Ха-ха-ха – она разражается ведьминским смехом. – Ма-аленький нюанс! – Её большой и указательный пальцы сжимаются на уровне глаз, оставляя между алых коготков зазор в полмиллиметра. – Ма-аленький такой нюансик. – Серёж не подскажешь, насколько он маленький?
Настала очередь отдуваться моему другу, который никогда не пасовал перед строгими училками.
– Мне нужно пятьдесят. Ну это мне…я так рассчитал…
– Молодец, Серёжка! – Кошачья лапка ложится на покатое плечо Буратины. – За что я тебя люблю, так это за то, что ты всё и всегда планируешь и рассчитываешь. И хоть эти твои расчёты, как правило, полное говно, всё равно ты достоин уважения хотя бы за попытки. Нам со Славой тоже нужно посчитать. Сейчас прикинем.
Её рука тянется к мундштуку, но Геракл вовремя перехватывает трубку и передаёт её Поночке. Ничуть не растерявшись, ведьма наливает себе полстакана вина и выпивает его залпом, лихо запрокинув голову. Прихватывает двумя коготками ролл, и, не забыв обильно промокнуть его в соусе, закидывает в рот.
Мы все молча наблюдаем и ждём, пока Светка закончит перерыв на обед. Она же, не спеша пережёвывая ролл, улыбается и обводит стол хитрым масленым взглядом.
