Только голуби летают бесплатно

Глава первая

Москва встретила ее моросящим дождем. В Англии в это время стояла теплая, по-осеннему дивная погода, и в Гайд-парке, куда она любила ходить гулять, на воде плавали крупные утки, а лебеди, подбирающие корм, не разлетались, когда мимо них пробегали утренние любители трусцы.

В Москве было сыро и темно, буквы, глядящие со здания аэропорта, пылали в глубине замасленных луж, и вместо того, чтобы препроводить пассажиров по рукаву прямо в здание аэровокзала, к трапу самолета подали длинный и желтый, как гусеница, автобус. Какая-то немка начала громко возмущаться.

– Das ist unmoglisch,[1] – кричала она.

У паспортного контроля стояла очередь, человек, наверное, на двести. У очереди были большие баулы и постные лица. Стоек пограничного контроля было всего четыре, и на двух было написано: «Для лиц, имеющих российские паспорта», а на другой – «для прочих лиц».

Она подбежала к началу очереди.

– Oh so sorry! – cказала она седовласому дженльмену, переминавшемуся с ноги на ногу у рассекавшей бетонный пол черты. – I have to catch another plane. My daddy is waiting for me in Yakoutsk.[2]

Она улыбнулась, и седовласому дженльмену показалось, что под плохо освещенным потолком зажглась еще одна лампочка.

Разумеется, он пропустил ее.

Пограничник, проверявший документы, долго изучал ее красненький паспорт, а потом нажал на какую-то кнопку. Она испугалась. Она не была в России восемь лет, – восемь лет из прожитых на свете девятнадцати, – и две русские девушки, учившиеся вместе с ней в London School of Economics, рассказывали, что все неприятности в России начинаются тогда, когда какое-то должностное лицо нажимает на кнопку.

Когда рядом с ней появилась строгая сорокалетняя дама в черной юбке и белой кофте, она испугалась еще больше. Но дама только сказала:

– Вы Анна Семеновна Собинова? Разве вы не слышали объявления? Вас встречают в vip-зале.

Анна с трудом поняла русскую речь.

– Me? I?

Потом она просияла и чуть не бросилась на шею даме.

– Это daddy! – закричала она, – daddy сам приехал меня встретить! Вы увидите, все будет хорошо! Наконец все будет хорошо, я буду с ним, всегда буду с ним!

Она влетела в вип-зал, как шутиха, и завизжала:

– Daddy!

В зале все было очень чинно. Джентльмен в покойных креслах читал свежий номер «Таймс». Пожилая дама в удобных туфлях на низком каблуке и длинной юбке строчила на компьютере. Молодой человек, потягивая стакан пива, давал по мобильнику последние распоряжения насчет сделки.

Посереди зала стоял высокий сухощавый человек, очень старый – лет тридцати шести. У него были светлые волосы, высокие татарские скулы и глаза цвета горького шоколода. На нем был дорогой свитер и кожаный плащ от Kenzo, и когда Аня скосила глаза, она заметила, что на правой его руке нет пальцев, кроме большого и указательного. Рядом с беловолосым стояли двое в кожаных куртках.

– Daddy! – громко закричала Аня.

Она не могла поверить, что отец сам не приехал ее встречать. После восьми лет разлуки! После восьми лет Англии! Когда он приезжал в Англию, он всегда привозил ей игрушки и гулял вместе с ней по Regent Park. Он кормил лебедей и говорил, как опасно в Москве и как хорошо гулять по парку без охраны.

В Москве у него всегда была охрана.

Еще у него всегда были любовницы.

Именно любовницы и были главной причиной, почему жена с дочкой жили в роскошном доме в районе Бельгравии.

О, как она завидовала его любовницам! Они были такие красивые, она видела только одну, но они все должны были быть красивые, первоклассные, потому что отец не признавал некрасивых вещей.

Она специально занималась три года шейпингом. Как только ей исполнилось восемнадцать, она заплатила большие деньги за операцию по коррекции зрения, чтобы больше никогда не ходить в ненавистных очках. Она вытравила веснушки, и она покрасила свои ненавистные черные волосы в пепельно-белый цвет, такой же, какой был у девушки Вики, жившей с отцом в президентском номере Ritz’а.

И теперь, когда он ее позвал в Россию, он увидит, что она красивей всех его любовниц.

– Daddy!

Беловолосый шевельнулся, и Аня внезапно заметила, что волосы его, русые от природы, наполовину седы. До Ани долетели слова его спутника: «Она черненькая и в очках».

– Вы Собинова? – спросил беловолосый. Что-то в его крупном лице с жесткими глазами и жестким подбородком было неправильно: линию очевидной симметрии нарушал расплющенный и как бы свернутый направо нос. Он плавным движением, каким полицейские в кино вырывают пистолет, достал из-за спины букет цветов. Белых орхидей. В Англии они стоили сумасшедшие деньги. Интересно, сколько они стоят в России? Ведь они, кажется, под Москвой не растут.

– Да. А вы… начальник охраны?

Аня не знала, почему она назвала беловолосого человека именно начальником охраны. Наверное, дело было в этом странно свернутом носе. Или во взгляде его спутников.

– Нет, – сказал человек, – я… акционер. Партнер. Станислав. То есть Стас.

Он глядел на Аню и как-то тревожно улыбался.

– Какой партнер? – спросила Аня. – У папы… не было никаких партнеров… только один, ну, которого убили. В позапрошлом году.

– В России трудно без партнеров, – сказал Стас.

Букет каким-то образом оказался в Аниных руках. Он обворожительно пах. Аня ткнулась в букет носом, подняла глаза и внезапно увидела, как Стас на нее смотрит: каким-то растерянным и очень жадным взглядом.

– А папа сам не мог меня встретить? – обиженно спросила Аня.

– Не мог, – ответил Стас, – его убили пять часов назад.

Спустя некоторое время – она не помнила, какое, – Аня оказалась на улице. Она стояла перед длинным «БМВ», блестящим, как кусок каменного угля, и стриженый парень в кожаной куртке придерживал перед ней заднюю дверцу.

Стас держал ее за плечи, спокойный и уверенный в себе. Его спутников прибавилось, их стало человек пять или шесть, они стояли, глядя в разные стороны, и глаза их, как локаторы, непрерывно обшаривали отведенный каждому сектор пространства, а чуть поодаль за ними, образуя второй рубеж, стояли несколько человек в иссера-белом камуфляже и с короткими тупорылыми автоматами.

Раньше Аня видела автоматы только в новостях. У лондонских бобби не было автоматов. У них даже не было поясов с расстегнутыми кобурами грубой кожи, кобурами, из которых торчали рубчатые рукояти машинок для убийства.

Аня села в машину, Стас запрыгнул на заднее сиденье с другой стороны, и «БМВ» рванул с места. Следом за ним покатились два джипа с белыми фарами и серебряными мордами, сверкавшими под каплями дождя.

– Куда тебя отвезти, – спросил Стас, – домой или в гостиницу?

Аня молчала. У охранника, сидевшего на переднем сиденье, были красные, смешно закрученные уши, и из-под воротника куртки высовывалась толстая золотая цепочка.

– Я все поняла, – вдруг сказала Аня, – вы похитители. Мой отец опоздал к самолету, а вы похитили меня и сейчас будете требовать выкуп. Но ведь он жив, а? Но ведь он жив?

Аня завизжала и вдруг вцепилась в Стаса.

– Он жив?

Она упала лицом вниз, в кожаное пальто Стаса. От него терпко пахло дорогими сигарами и дорогим одеколоном. Аня вдруг сообразила, что у Стаса сломан нос, а у охранника сломаны уши, и ей было совершенно непонятно, при каком это роде занятий человек может сломать сразу два уха.

– Он заплатит выкуп, слышите, любой выкуп…

– Тебя куда отвезти, – повторил Стас, – домой или в гостиницу?

– В морг, – сказала Аня, – отвезите меня в морг. Это так называется по-русски, да?

Когда машины, – черный «БМВ» с мигалкой и джипы сопровождения, – остановились у желтого здания где-то на задворках трамвайных путей и больничных дворов, было одиннадцать вечера. Из джипов сопровождения высыпала охрана Стаса и собровцы.

Стас остался сидеть в машине, а человек с переднего сиденья вышел и постучался в дверь здания. Аня отвернулась.

– Пошли, – сказал Стас, когда охранник вернулся.

Желтые лампы в коридоре морга гудели как шмели, и от гранитных стен несло мертвечиной.

Отца выкатили на каталке в маленькую комнатку. В комнатке был застеленный диван и колченогий стол. На столе была разложена газетка, и студент из первого медицинского ел на газетке колбасу и запивал ее пивом. Каталка не пролезала в дверь, студент оставил колбасу и помог прозектору, а потом вернулся к еде.

– Вскрытие было? – спросил Стас.

– Не, – ответил студент. – Завтра будут вскрывать. А чего вскрывать-то? Диагноз, что ли, неясный?

Тело отца было в черном мешке, похожем на тот, в котором в Лондоне возят мусор. Прозектор раздернул молнию на мешке, и Аня заглянула внутрь.

– Как его убили? – спросила Аня.

– Он когда с дачи едет, там такая асфальтовая дорожка, где-то метров семьсот, и не все участки просматриваются. Около выезда на шоссе лежала дохлая собака. Собака была нашпигована взрывчаткой. Погибли трое: Семен, водитель и охранник.

Стас и его люди двигались по моргу легко и бесшумно и были более привычны к смерти, чем студент, который ел колбасу. Кожаное пальто Стаса было одного цвета с его глазами.

– Похороны послезавтра, – сказал Стас, садясь вместе с ней в машину, – все расходы на мне. Если что, сразу обращайся ко мне за помощью.

Кортеж мчался по загородной дороге, ослепляя дальним светом шарахающихся от него ментов. На мгновение мелькнул указатель «Жуковка».

– Кто его убил? – спросила Анна.

Стас пожал плечами.

– Много было желающих… Кстати, со следователями тебе общаться не надо.

– Почему? Я ничего не знаю.

– Ну вот и не общайся. Это мой дружеский совет, – повторил Стас.

Дача отца пряталась в самом дальнем конце узкой дороги, обсыпанной желтыми мокрыми листями. У ворот дачи был караульный домик, и из него вышел человек в камуфляже и с автоматом.

Человек в камуфляже внимательно осмотрел гостей и что-то скомандовал в рацию. Ворота растворились, и Аня увидела заасфальтированный пятачок, освещенный прожекторами, и уходящие ввысь рублевские сосны.

«БМВ» медленно покатился по дорожке и остановился у трехэтажного особняка с башенкой и островерхой крышей.

На стене прихожей висели две шкуры: медведь справа и зебра – слева. Откуда-то громко говорил телевизор, и первой к гостям вышла опрятная полная женщина в переднике и резиновых китайских шлепанцах – видимо, экономка.

В гостиной сидела и пила чай красивая девушка в синих джинсах и белом пушистом свитере. Она была года на три старше Ани. У девушки были бездонные синие глаза и шапка темных блестящих волос. Она была тоненькая и высокая, как крик сойки.

– О, Стасик! – сказала девушка, вставая. – Вот уж кого не ждали. А это кто – твоя новенькая?

Стас усмехнулся. Аня подошла к девушке вплотную. Она была ниже девушки на полголовы.

– Вы расписаны? – спросила Аня.

– Что?

– Вы и мой отец – были расписаны?

Девушка расхохоталась.

– Вон, – сказала Аня.

– Что?

Аня вцепилась ей в свитер, как коршун в цыпленка.

– Вон из моего дома! – завизжала она.

Стас прислонился к притолоке и улыбнулся.

– Отцовская кровь, – сказал он охраннику.

Девушка выдралась из рук Ани и бросилась вверх по лестнице. Аня поймала ее за брючину. Девушка чуть не упала.

– Куда? – закричала Аня.

– Дура, за вещами!

Аня метнулась к столу и схватила там первое, что попалось под руку, – двузубую маленькую вилку, которой накалывают маслины.

– Вон! Вон немедленно! – закричала она, замахиваясь вилкой.

Девушка взвизгнула, как кошка, брошенная под трамвай. Чьи-то крепкие руки обхватили Аню. На одной из них не было пальцев, кроме большого и указательного.

– Тише, – сказал Стас, – у девочки убили отца. Миш, отвези Маньку.

Маня мышью проскользнула в прихожую. За ней последовал один из охранников Стаса. Стас развернул Аню к себе и стал разгибать ее пальцы.

– Все, – сказал Стас, – Маня уехала. Мани здесь больше нет. А вилку отдай. Вилкой человека убивать неудобно.

Аня уткнулась в кожаный плащ и зарыдала.

Когда Аня проснулась, было уже десять часов утра. Она никогда так поздно не просыпалась. Наверное, это было потому, что в Лондоне было всего семь. Дождь перестал, и сквозь мокрые ноябрьские сосны проглядывало встающее солнце.

Было очень странно – папы нет, а солнце по-прежнему восходит.

Аня оделась и сошла вниз, в гостиную, и оттуда – в зимний сад. Двери в зимнем саду открывались наружу, Аня толкнулась в них и вышла во двор.

Вдалеке дворник сметал с черного асфальта желтые листья, да около ворот маялся охранник с автоматом.

Аня подошла к охраннику и спросила:

– Вы бандиты?

– Не, – удивился охранник, – мы СОБР. А вон те – не СОБР.

Аня повернула голову и увидела двух ребят, играющих в футбол. Кажется, вчера они были в машине сопровождения.

– Их Стас оставил, – добавил охранник, – сказал, чтобы вы без них никуда не ездили.

Ребята подошли поближе. При свете дня они были симпатичные и совсем не страшные, только очень уж коротко стриженные. На улице было уже холодно, и ребята были в теплых тренировочных фуфайках и перчатках.

– Игорь, – представился тот, что подлинней, – я раньше вашего отца возил, Анна Семеновна, – а это у нас Баклажан. Ой, то есть Петя.

Игорю было лет двадцать пять, он был очень хорошо развит физически, но, странное дело, производил впечатление почти ребенка. И дело было не в его круглом лице и веснушчатом носе, а скорее в удивительном простодушии карих глаз. Второй был совсем смешной, маленький и гибкий, как тринадцатилетний мальчишка, и в перепачканных рукавичках он сжимал футбольный мяч.

– Проводите меня, – сказала Аня, – до того места, где его взорвали. Это ведь недалеко?

Ребята переглянулись, потом кивнули.

На месте, где взорвали отца, был иссеченный осколками асфальт и много-много битого стекла. Машину уже увезли, а кровь, наверное, смыл дождь. Пока Аня лазила по кустам, мимо нее проехала белая серебристая «Мазда». Игорь и Петя напряглись, но «Мазда» чуть притормозила и проехала мимо.

Когда Аня вернулась домой, «мазда» стояла на асфальтированном пятачке перед домом, а в гостиной пил чай улыбчивый молодой человек в черном свитере и черных брюках.

– Здравствуйте, – сказал человек, – я следователь Арлазов. Николай Арлазов. Вас ведь Маша зовут, если не ошибаюсь.

– Меня зовут Аня.

– А, ну все равно. Вы давно проживаете с покойным?

– Я его дочь.

Следователь смутился.

– А… э…

– Я ее вчера выгнала, – сказала Аня, – приехала из Англии и выгнала.

– А вы… много времени провели в Англии?

– Восемь лет.

– И вы восемь лет не видели отца?

– Он приезжал в Англию. Пять раз.

Отец приезжал чаще. Гораздо чаще. Но виделась она с ним только пять раз.

Аня взяла стул и села напротив следователя.

– Вы жили с матерью?

– Да.

– И почему вы приехали сюда?

Аня вспомнила вчерашнее предупреждение Стаса – «не общаться со следователями». Ну и пусть. Стас ей не отец.

– Он попросил меня приехать.

– А мать?

– Она умерла год назад.

– Отец вам написал? Или позвонил?

– Он позвонил. Вчера. Попросил меня прилететь. Ну, я поехала в аэропорт и прилетела.

– Вы прилетели лондонским рейсом? – спросил следователь.

– Нет. Лондонский рейс уже улетел. Я посмотрела, что если я куплю билет во Франкуфурт, я из Франкфурта успею сделать connection до Москвы. Я прилетела из Франкфурта.

Следователь взглянул на нее с внезапным подозрением.

– Он позвонил вам домой?

– Нет. На мобильный.

– И где вы были?

– В LSE. London School of Economics.

– И вы не заезжали домой?

– Нет, я поехала в аэропорт.

– Что же он такое вам сказал?

– Ничего. Просто попросил приехать.

– Простите, Анна Семеновна, но это нелогично. Ваш отец позвонил вам, когда вы были на занятиях. По вашим словам, вы, не заезжая домой, бросились в аэропорт. Багажа у вас с собой нет?

– Нет.

В Heathrow ее досмотрели очень тщательно, потому что у нее не было багажа.

– Ну вот видите. Вы помчались в аэропорт сломя голову, даже не узнав, не опоздали ли вы на московский рейс, и в результате летели с пересадкой. А вы говорите, что отец вам ни о чем не сказал.

– Он просто попросил приехать.

Теперь Анна поняла, о чем говорил Стас, когда советовал не разговаривать с полицией. Она рассказала следователю чистую правду. Отец позвонил и попросил ее приехать. У него был совершенно спокойный голос. Он даже не сказал «приезжай немедленно». Он сказал: «Я хотел бы тебя повидать». Она спросила: «Когда?». Он ответил: «Хоть завтра».

Она ждала этого звонка восемь лет. Шесть раз по триста шестьдесят пять дней и два раза по триста шестьдесят шесть. И в каждом дне было двадцать четыре часа, в каждом часе было шестьдесят минут, и каждую минуту она ждала этого звонка. Поэтому она взяла такси и поехала в Хитроу. Следователь никого не ждал восемь лет. И поэтому ему казалось, что отец сказал ей что-то очень важное. Небывалое.

Конечно, небывалое. Он сказал: «Мне надо тебя видеть».

– Вас встречали в аэропорту? – спросил следователь Арлазов.

– Да.

– Кто?

– Не знаю, – ответила Аня, – по-моему, какие-то сотрудники отца. Я… я не помню. Они сразу сказали, что его… больше нет.

– Как звали сотрудника?

– Я… не помню.

Следователь Арлазов смотрел на нее с удвоенным подозрением. Аня поняла, что сделала еще одну глупость. Следователь наверняка узнает, кто привез ее на дачу. Вон, охранники скажут. Которые у ворот. Стас с его черным «БМВ» и охранниками в снежно-сером камуфляже не тянул на сотрудника отца. Вряд ли он даже был его партнером. Партнер – это английское слово. А для таких отношений, что были между отцом и Стасом, английских слов, вероятно, нет. Потому что в Англии нет таких отношений.

Следователь решит, что Стас запугал ее.

– У вас есть какие-нибудь предположения, кто мог его заказать? – спросил следователь Арлазов.

– Заказать? В каком смысле – заказать?

Она не знала этого слова. Она слишком долго прожила в Англии.

– Заказать – в смысле убить, – пояснил следователь.

– Нет.

Следователь посмотрел на нее и сказал:

– Ну что же, я поехал. Спасибо за чай.

Аня вышла проводить его на крыльцо. Дождь прекратился. Охранники, оставленные Стасом, играли в футбол с водителем «мазды».

– А вы… как вы думаете, кто его… убил? – спросила Аня.

– Не знаю, – сказал следователь, – но вообще бизнесменов очень часто убивает их «крыша». Особенно если это очень крупные бизнесмены. И очень крупная «крыша». Такая, что считается уже не «крышей», а партнером.

Следователь Арлазов на серебристой «мазде» уехал, Аня проводила его и поднялась на второй этаж.

Кабинет отца располагался в самом конце холла. Паркет в кабинете был как лед на горном озере, в сверкающих лаком половицах отражалась лепнина на потолке и тяжелые, в форме львиных лап, ножки старинного письменного стола. Высокие окна протянулись от пола до потолка, и стекла их отливали мрачной синевой: уже потом Аня поняла, что стекла были бронированные.

Сейф около телевизора был отделан породистым темно-бордовым деревом и уставлен фотографиями в серебряных рамках. На одной из фотографий были отец и Стас. Стас искоса глядел на ее отца, положив ему руку на плечо, и крупный хишный его рот улыбался. Несмотря на то что они сидели, было видно, что Стас выше ее отца на голову.

Дверца сейфа была перехвачена белой полоской, в замке торчал ключ. Аня повернула ключ, и сейф отворился. Внутри лежали какие-то бумаги и пачки наличных денег. Денег, по меркам Ани, было очень много. Пять пачек. Пятьдесят тысяч.

Аня закрыла сейф на ключ, положила ключ в карман и спустилась вниз, в гостиную. Гостиная в доме была огромная, метров с полсотни и больше, и справа к ней был пристроен двусветный зимний сад. Можно было стоять на втором этаже и любоваться на листья пальм, изящные, как веера гейш. Дверь слева вела в кухню, и из-под этой двери сочились вкусные запахи.

Аня толкнула дверь.

Кухня была большая и сверкала чистотой. На плите в пузырях масла скворчали картофельные оладьи, возле оладий хлопотала полная женщина в синем переднике. У ног женщины терлись два кота. На звук открывающейся двери женщина повернула голову, и Аня увидела, что лицо у нее доброе и морщинистое, как скорлупа грецкого ореха.

– Там в кабинете… сейф опечатанный, – спросила Аня. – Кто обыскивал дом? Следователи?

– Нет, следователи дом не обыскивали, – сказала женщина. – Так, приезжали… как все случилось. А потом появился Станислав Андреевич, и они сразу ушли.

– А… Станислав Андреевич давно уехал? – спросила Аня.

– Часа в четыре, – ответила женщина.

– Поздно, – сказала Аня.

– Для него не поздно. Он раньше пяти не ложится.

– А он часто здесь бывал?

– Ну, бывал. Когда блядки бывали, приезжал. Он двух пацанов оставил. Сказал, если из дома кто хоть ложку унесет, по рогам получит.

– А кто еще дома живет? Кроме отца?

– Я и муж, – сказала женщина. – Меня Лида зовут, а мужа Коля. Мы во-он в сторожке живем, рядом с охранниками. Я экономка, а он шофер.

– Как – шофер? – спросила Аня, – шофер ведь тоже…

– Бог моего Колю сберег, – с чувством сказала пожилая украинка, – его вчера Семен Аркадьевич новое радио ставить услал. А из офиса другую машину прислали. Наша-то бронированная, а ту-то вон, весь низ вынесло. Как дуршлаг, чистое слово. И Семен Аркадьича, и Мишу, и другого водителя – всех на месте… Коля-то вчера на радостях, ты уж извини…

– Радио в машине поставили?

– Дак… поставили, Анечка.

– Велите Коле приготовить машину. Я еду в офис.

– Анечка, – сказала Лида, – ну зачем тебе в офис? Ты поплачь, отдохни…

– Вы не понимаете, – сказала Аня. – Я – наследница.

В том году в Москве было уже полно новых офисных зданий, – огромных и стеклянных, как в Сити. Арендаторам там предлагалась вся мыслимая инфраструктура – начиная от службы безопасности и связи и кончая ресторанами на первых этажах.

Однако компания Семена Собинова занимала небольшой трехэтажный особнячок в заарбатских переулках. На воротах особнячка не было никаких вывесок, а там, где обыкновенно висит табличка с названием улицы и номером дома, с кронштейна таращилась видеокамера.

Когда «Мерседес» с Аней въезжал в ворота, она невольно подумала, сколько же стоили отцу дополнительные расходы по самостоятельному содержанию охраны, обеспечению связи, доступа в Интернет и так далее. Ане показалось, что свой особняк – это куда менее выгодно, чем аренда современного офиса. Это была вполне естественная мысль для студентки Лондонской школы экономики.

К улице особняк был повернут спиной и скромной калиткой. Парадный вход располагался во дворе. Мраморные ступени вели к круглым стеклянным шлюзам, напоминающим пуленепробиваемые барокамеры, и сквозь эти шлюзы, как сквозь двери рая, посетитель видел фонтан в холле и фотографически-неподвижных охранников.

Аня не видела таких шлюзов даже в Сити. Чтобы пройти сквозь них, посетителю надо было при помощи выданной тут же карточки отворить одну из дверей и потом ждать, пока подозрительная аппаратура не изучит тебя и не выдаст добро: только после этого отворялась вторая дверь. Сумки надо было сдавать отдельно.

Однако при виде спутников Ани охранники заблокировали шлюзы в положении «открыто» и не спросили ни у кого документы. Один из сопровождающих остался болтать с охранниками, другой проводил ее на третий этаж: там, отдельно от всех помещений здания, располагалась приемная ее отца с белозубой секретаршей.

Возле двери кабинета черным по латуни было вырезано «Семен Аркадьевич Собинов. Генеральный директор АО «Авиарусь».

В кабинете был письменный стол, аквариум с пираньями и сто квадратных метров паркета, бронзы и красного дерева. В углу, как ростральная колонна, высился сейф. Стол был занят – за ним сидел человек, похожий на крысу в галстуке. Перед человеком на тонкой бронзовой ножке стоял белоснежный самолет с надписью «Авиарусь».

Аня подошла к человеку вплотную. Почему-то она глядела на него снизу вверх, хотя он сидел, а она стояла.

– Здравствуйте, – сказала Аня, – вы Семен Собинов?

– Нет, – ответил человек, – меня зовут Алексей Измайлович Защека, и я исполняю обязанности…

– Тогда убирайтесь из этого кресла, – сказала Аня.

Шея Защеки от изумления вылезла из галстука.

– Но позвольте… почему?

– Потому что это кресло Собинова и я его дочь.