– Но ты подумаешь? – перебивает он, явно не желая слышать продолжение.
Я прикусываю щеку изнутри, ощущая знакомое, но сейчас так не к месту участившееся сердцебиение. Мне абсолютно не нравится трепет, появляющийся внутри от надежды в его взгляде.
– Я подумаю, – соглашаюсь я.
Ирай принимает такой ответ, взваливает мешок с добычей на плечо и разворачивается, чтобы уйти.
– Только не попадись моим сёстрам по дороге, – предупреждаю я, но не ради него, а ради себя. Уверена, что Ясна его узнает и тогда будет расспрашивать меня всю оставшуюся дорогу.
– А то что?
– Одной из них ты можешь понравиться, – насмешливо отвечаю я.
– О-о-о, ты права, это может быть ужасно, – он демонстративно содрогается от мнимого холода, шокированно округляя глаза. – К счастью, с тобой я в безопасности, ведь я тебя абсолютно не интересую.
Он усмехается на последних словах, и я намеренно ничего не отвечаю, лишь копирую его усмешку. Ирай уходит на юг, несколько раз оглядываясь на меня. Я же стою на месте, будто вросшее корнями дерево. Как только косторез исчезает из поля зрения, улыбка моментально сползает с моего лица, и я бью себя по лбу раскрытой ладонью, надеясь выбить дурь.
Хватит.
Забудь о нём. Никакого проку от этих бесполезных эмоций.
Встряхиваю головой для верности и ухожу на северо-восток – проверять лес.
Я трачу ещё час на поиски, но не нахожу больше никаких признаков ду?хов. Из леса выхожу последней, Инга и Ясна уже ждут меня у лошадей.
– Нашла что-нибудь? – спрашивает Ясна.
– Одну вытьянку, кости оленя. А вы?
– Я нашла двоих. Одни останки человеческие, притом смерть наступила пару недель назад, так что мы вовремя. Ясна никого не нашла. В её стороне было чисто, – отвечает Инга за обеих.
Мы отвязываем лошадей и забираемся в сёдла, решая делать поменьше остановок и добраться до храма хотя бы до поздних сумерек. Ночи сейчас летние, насыщенно-чёрные, и не хотелось бы, чтобы наши кони подвернули ноги в темноте.
– Ясна, куда ты планируешь отправиться на Иванов день? – спрашиваю я сестру, пока мы двигаемся мерным шагом и есть возможность поговорить.
Инга и Ясна даже не скрывают удивлённых взглядов.
– Кажется, свежий лесной воздух хорошо влияет на Велу, она уже не прочь пойти на праздник, – с улыбкой говорит Инга Ясне.
– Может, выкапывание могил действует на неё успокаивающе? – поддакивает Ясна.
– Тогда стоит завтра дать ей тяпку и отправить вырывать сорняки в огороде, – воодушевляется Инга, а Ясна так активно кивает, что несколько прядей выбиваются из чёрной косы.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза, так как они прекрасно знают, что я всё слышу.
– Я думала отправиться в Долкор на севере. Городок совсем небольшой, но все ближайшие деревни в этом году соберутся там, – всё-таки отвечает на мой вопрос Ясна, когда остроты заканчиваются. – Если не хочешь ехать на север, то можно отправиться на юго-запад. В стороне от Зарича есть Триград. Тоже маленький город, но и там будет праздник. Это у людей есть границы между княжествами, нам же без разницы, куда ехать. Я предпочитаю север, но знаю, что ты не всегда хочешь ехать в том направлении.
Я киваю в такт словам сестры. Ясна действительно больше любит север, – как и я, она из Ашорского княжества. Родом из маленькой деревни на самом западе. Она мало рассказывала о своих родителях, уверяя, что не помнит. Мне известно лишь, что её отец был рыбаком, а сама Ясна не умела читать или писать до того, как стала Марой.
– Так что ты решай, Вела, – вырывает меня из раздумий сестра. – Поедем в Долкор?
Нет.
– Да, – моментально отвечаю я, и мои руки покрываются мурашками от того, как быстро язык предаёт голос разума.
Нет.
– То есть нет, – как можно быстрее поправляю себя я, а улыбка, зарождающаяся на лице Ясны, меняется на задумчивое выражение.
Я до скрипа сжимаю поводья, сердцебиение ускоряется от волнения. Я боюсь ошибиться.
И одновременно с этим боюсь пожалеть.
– Тогда поедем…
– Да! – твёрдо выдавливаю я. – Да, поедем в Долкор!
Ясна какое-то время молча ждёт, вероятно, гадая, сколько ещё раз я поменяю решение, но я больше не издаю ни звука. Упрямо сжимаю губы, не давая себе возможности ляпнуть что-то ещё.
– Отлично! Тогда завтра же отправимся в Долкор, – подводит итог подруга и отворачивается, уделяя всё внимание дороге перед нами. – К тому же надо проведать Гавана.
8
По рассказу Арины, меня нашли под стеной нашей усадьбы среди мёртвых тел. Нашли с большим количеством синяков и порезов, серьёзной раной на голове за левым ухом, вывихнутым плечом, двумя сломанными пальцами на левой руке и не совсем в рассудке. С той ночи я перестала говорить.
Первую неделю после пробуждения я не могла ни на чём сконцентрировать взгляд и почти не реагировала на сказанное, забывая всё через минуты. Даже голоса матери и отца я вначале не узнавала.
Ещё спустя неделю, когда я начала мычать, осознанно пытаясь встать с кровати и пойти к брату, мне рассказали всё от начала и до конца. Напомнили, как мне казалось, выдуманные детали, нереальные, лживые, созданные кошмарами от долгого сна.
Половина людей князя ашорского мертва. Из моих с Валадом нянь в живых осталась только Арина. Половина княжеского двора сожжена дотла, западная сторона усадьбы поражена огнём и почернела. Убиты или угнаны около трети лошадей, остальных отлавливали по окрестностям несколько дней.
Князь Верест ашорский, к счастью, был лишь легко ранен и быстро поправился.
Княгиня Агна ашорская была травмирована и слегла от попавшей в рану заразы.
Княжич Валадан ашорский мёртв.
Княжна Веледара ашорская повредила голову и более не говорит и, может, даже не соображает.
Наша семья была разрушена.
Лекари пытались вылечить меня и матушку долгие месяцы, пока отец вновь отстраивал усадьбу и княжий двор. Мои кости медленно, но срастались и заживали, а княгиня чахла, и раны её продолжали гноиться. Отец возвращал пошатнувшуюся власть над собственными территориями, а я всё яснее осознавала произошедшее, подслушивая те разговоры, которые, как считали помощники отца, я не должна понимать.
Многое и вправду было мне неясно, но я упрямо запоминала и повторяла услышанное, зная, что однажды смысл каждой фразы станет мне понятен. Я не могла говорить, поэтому научилась много слушать.
Когда лекари вылечили моё тело и ободранное горло, я продолжала молчать, нередко часами оставаясь без движения. Я просто лежала, пока отрывки воспоминаний не прекращали изводить меня, прокручиваясь в голове. Многое из той ночи я не могла вспомнить, но уже того, что я помнила, было достаточно, чтобы лишить меня сна.
Тогда отец приводил ко мне ворожеев и волхвов одного за другим, но никто из них ничего не мог сделать. Я продолжала молчать, и даже если силилась говорить, из горла вырывались лишь похожие на речь звуки, перемешанные с тоскливым воем или непонятным мычанием. Слюни пузырились на губах и стекали на подбородок, потому что я не могла контролировать язык. Пищу с тех пор я могла есть только жидкую – каши, супы либо очень мягкие фрукты. Отец ужасался, а матушка рыдала каждый раз при виде меня такой. Поэтому я прекратила попытки.
