Сценарии судьбы Тонечки Морозовой

Настя повалилась на диван, кое-как отпихнув барахло, проворно расстегнула пряжки на проклятущих туфлях, скинула их и застонала от счастья. И закрыла глаза.

Рай, рай.

– А чего тут делают, в этой машине? – спрашивала Джессика. – А рация для чего? У них телефонов, что ль, нету? Тут прям спать можно! И раковина! Чего, и вода идет?

Она повернула кран. Вода пошла. Джессика восхитилась.

Настя так и сидела, закрыв глаза. Ледяные скрюченные пальцы на ногах постепенно оживали, расправлялись и вдруг страшно зачесались. Настя принялась остервенело чесать ноги друг об друга.

…Как же она домой поедет? Босиком? Пытку туфлями она больше не вынесет!

Распахнулась дверь, заглянул какой-то парень:

– Мила здесь?

– Убежала.

Дверь захлопнулась.

– Насть, – сказала Джессика, – чего ты все время молчишь и на меня внимания не обращаешь?

– Я обращаю.

– Я ж не виновата, что тебе ноги натерло! Ты мне скажи, для чего нужна такая машина, а? С краном! Со светом!

– Для съемочной группы, – объяснила подкованная Настя туманно. – Ты что, в интернете никогда не видела, как кино снимают? Тут можно посидеть, если… если дождь. Или подождать, если надо ждать.

– Тут у всех такие?

– Я не знаю, Джесс, – призналась Настя.

Распахнулась дверь, девушка торопливо взобралась по ступенькам.

– Мила рацию забыла, – запыхавшись, сказала она. – Вы не видели ее рацию, девчонки?

– На столе рация.

– Точно, спасибо! А вы чего тут сидите? Кого ждете?

– Аллилуева, – сказала Настя.

– А кто такой Аллилуев? – уже с улицы удивилась девушка, и дверь захлопнулась.

– Никто не знает, – сказала Джессика сокрушенно. – А он режиссер! А его никто не знает!

– Он подменяет их режиссера. Аллилуева они никогда не видели.

– Вот дела!

Настя наклонилась и стала чесать ступни.

– Как ты думаешь, снег пойдет? – спросила Джессика. – Чего-то мне надоело на съемке! Если так каждый день, со скуки помрешь.

– Да не было еще никакой съемки, – сказала Настя. – Они только готовятся.

Джессика зевнула и привалилась спиной к диванным подушкам. В этом диковинном автобусе диваны были с подушками! От тепла ее разморило и потянуло в сон.

– А где артисты, а? Как ты думаешь, они уже приехали?

Они сидели так довольно долго и переговаривались – довольно вяло, – и уже Джессика подтянула ноги и укрылась пледом, и Настя принялась неудержимо зевать, и тут прибежала Мила.

– Девчонки, – громко заговорила она, – на улице холод, ужас, а у нас две сцены уличные! Вы что, спите? Вы даете!.. Олежка приехал, смотрит сейчас, как выставились.

Настя моментально вскинулась и сделала вид, что она и не думала спать.

– Я сказала, что вы здесь, он сказал, чтоб минут через сорок подходили, он сейчас занят.

– А можно посмотреть?

– Где мой сценарий? – сама у себя спросила Мила. – Я была со сценарием или без, кто видел? Что посмотреть вы хотите?

– Ну… что там происходит.

– Ничего не происходит, Олежка смотрит, как камеры стоят и как рельсы лежат. А потом быстренько с актерами сцену пройдет, и будем снимать. Мы пока в графике, тьфу-тьфу-тьфу. Никто не видел мой сценарий?..

– Я не видела, – призналась Джессика, и Мила засмеялась.

– Если хотите смотреть, давайте за мной!

Настя стала всовывать ноги в ненавистные туфли. Они никак не всовывались.

– Я тут пока посижу, можно? – жалобно проговорила Джессика. – Не хочу на холодрыгу! Я потом, когда артисты…

Настя в конце концов заставила ноги влезть в туфли. Пряжки было не застегнуть, и шут с ними.

Следом за Милой, хромая на обе ноги, она спустилась по лесенке. Мила моментально ускакала вперед, Настя за ней не успевала.

Мила обернулась, приостановилась и подождала.

– Ты чего так хромаешь? Ноги стерла? Вот дурочка, кто же на съемку приезжает на каблуках? Тут и без каблуков с ума сойдешь к вечеру!..

– Мила, а вы же артистка, да?

– Откуда ты знаешь?

– Мне Олег Аллилуев сказал.

– Артистка, – согласилась Мила. – Невеста без места. Я уж и забыла сто лет, что артистка!

– Мила, тебя Эмма ищет! – прокричали издалека.

– Иду! – отозвалась Мила. – Чего она меня ищет, пять минут назад поговорили.

– А почему вы не играете? – спросила Настя, едва успевая за ней. И тут же поняла, что сморозила глупость.

– Потому что негде мне играть, не берет меня никто, – легко сказала Мила. – Зато в кино работаю, видишь?

– А от кого это зависит? Кто не берет?

– От всех зависит, – сказала Мила в сердцах. – От продюсера, режиссера, кастинг-директора, оператора-постановщика! Артист самый последний человек, от него как раз ничего не зависит!.. Он только должен на съемке всю душу из себя вывернуть и предъявить камере. А если не душу, то еще что-нибудь – красоту, уродство, глупость или ум!.. Вот это от него зависит, а больше артист ничего не может. Только сидеть и ждать, когда позовут. Могут никогда не позвать.

– И что тогда делать? – серьезно спросила Настя.

– Другую работу искать, – тоже серьезно ответила Мила. – Я нашла, мне повезло.

Они взбежали на крыльцо, пропустив группу людей, навстречу попалась давешняя сердитая тетка.

– Мила! Где ты есть, твою ж марусю, я тебя ищу! Режиссер тебя ждет! – загремела она.

– Я здесь, что нужно?

– Олег, вы Милу спрашивали!

– Я? – раздался откуда-то голос Аллилуева. – Я не спрашивал. Давайте еще раз по точкам, все по местам! И не ходите в кадре!..

Настя заглянула в комнату.

В небольшом помещении все было по-настоящему: бок голландской печки, диван, накрытый ворсистым пледом, на стене аляповатый пейзаж и – симметрично – немыслимый натюрморт с розами и сиренью. В середине стол, покрытый клеенкой, на столе ваза. Вокруг по полу проложены рельсы, по ним туда-сюда каталась камера. Еще одна камера на треноге смотрела на диван. На диване сидел человек в спецовке. Еще один стоял у него за плечом с листом белого пенопласта в руках и крутил его туда-сюда.

– Мила, пойди сюда! – И Настина проводница, аккуратно перешагивая через провода и кабели, исчезла.

– А где режиссер? – шепотом спросила Настя у чьей-то спины.

– В той комнате, где мониторы, – непонятно ответила спина.

– Еще, еще свети! – кричали откуда-то. – Видишь, тени какие по переднему плану!

– Как по переднему?!

– Ну так!

Настя пошла по кабелям и проводам, которые загибались за угол. Здесь была еще одна комната, посередине раздвижной стол, плотно заставленный аппаратурой и мониторами. Боком приставлен другой стол со звуковым пультом. Вокруг этих двух столов сидело и стояло человек пятнадцать. Все они, не отрываясь, смотрели в мониторы, которые показывали комнату с диваном.

– Еще один прибор за него, – говорил плечистый мужик в рацию. – Правый ближе. Еще ближе. Стоп, опять тень полезла. Возвращаем все обратно!

Рация гудела и трещала. На экране монитора прошли люди с треногами.

– Стоп! – вдруг громко приказал голос Аллилуева. – Вот так отлично. Больше ничего не трогать!..

– Оставляем?

– Да.

– Оставляем, – повторил мужик в рацию.

Тут все задвигались, разом заговорили, заспешили, Аллилуев, сидевший, как оказалось, перед центральным монитором, поднялся и стал выбираться из-за стола.

– Привет, – поздоровалась Настя.

Он оглянулся.

– Здорово. Ты давно приехала? Милу видела?

– Видела, – сказала Настя быстро. В данный момент ее совершенно не интересовала Мила. – Слушай, как тут все прикольно!

– Я сейчас сцену с артистами пройду, мы снимем, а в перерыве поговорим. Сейчас не могу.

– А можно мне с тобой?

– Чего со мной?

– Сцену проходить.

– Нет.

Он был совершенно не похож на того веселого шалопая, который поливал цветы в кабинете с табличкой «Посторонним В» и окрестил Настю «наша красота»! Он говорил как-то так, что его слушали, двигался уверенно, и чувствовалось, что он тут главный. Настя на него засмотрелась. Даже одет он был особенно, удобно – широченные мягкие штаны, черная футболка, толстовка с капюшоном, из кармана выглядывает помпон, видимо, в карман он сунул шапку.

– Вам кофе сделать, Олег? – спросила давешняя Кора.

– Лучше чай с лимоном.

Он сбежал с крыльца, кого-то окликнул, о чем-то распорядился. Сунул руки в карманы и посмотрел по сторонам, потом на небо и сказал в рацию:

– Эмма Львовна.

– Я здесь! – Сердитая тетка трусцой подбежала со стороны навеса.

– Смотрите, на улице мы сегодня умрем от переохлаждения, – сказал Аллилуев. – И нас похоронят. Снимаем интерьер. Посмотрите, что нужно для сцен тридцать четыре, тридцать восемь и девять. Если все есть, репетируем и снимаем.

– Хорошо, Олег Алексеевич!

…Ого, подумала Настя. Олег Алексеевич, ни больше ни меньше!

– И вот за девушкой поухаживайте! – велел Аллилуев, кивнул на Настю и заскакал через лужи. – Мотор через сорок минут.

– За тобой нужно ухаживать? – осведомилась Эмма.

– Нет, нет, спасибо, – быстро сказала Настя. – Я тут посмотрю пока.

– Ну смотри, смотри, – разрешила тетка. – Только ты чего-то вырядилась не по погоде.

– Я… не рассчитала.

– Пойдем со мной.

– Что? Куда?

– За мной иди.

Эмма, решительно шагая, привела ее в вагончик, очень похожий на тот, где квартировала Мила. Здесь тоже было тепло, пахло кофе и табаком, но здесь обитали люди, две женщины. Одна гладила что-то на широкой доске, другая чистила и без того сверкающий мужской ботинок.

– Девчонки, я вам беженку привела! – зычно объявила Эмма, распахивая дверь. – Из теплых стран! Изыщите чего-нибудь от обморожения?

– Водочки, может, Эмма Львовна? – спросила та, что гладила.

– Эх, хорошо бы! – гаркнула Эмма. – Только не мне, а вот ей! А водочки мы в конце смены тяпнем!

– А будет сегодня конец-то? – Та, что с ботинком, посмотрела на Эмму, а потом на Настю. – С новым режиссером.

– Пока в графике, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Он вроде не бестолковый, а там кто его знает! Мотор через сорок минут!

– Заходи, девочка, – пригласила первая. – Замерзла? Меня Лена зовут.

– А я Настя.

– Господи, чего это ты так идешь? – удивилась вторая. – Ноги отморозила?

– Стерла, – призналась Настя.

Ей было неловко, но приятно и радостно – то ли от тепла, то ли от того, что две эти женщины при взгляде на нее начинали улыбаться, и ей хотелось улыбаться в ответ.

– В таких колодках разве можно ходить? – спросила вторая. – Да еще на работу! Или ты просто так, посмотреть приехала?

– Посмотреть, – призналась Настя.

– Что бы нам такого придумать? – сама у себя спрашивала Лена, ловко и аккуратно перемещая вешалки с одеждой по рейлеру. – У нас все летнее, не годится.

– А из прошлого сезона?

Лена обернулась.

– А мы из прошлого сезона ничего не брали.

– Как же не брали! Вон с той стороны за занавеской!

Лена перешла на другую сторону вагончика.

– Тебе, может, кофе пока горячего?

Настя с восторгом согласилась на горячий кофе.

– Наливай сама, видишь, там плитка, а с правой стороны кофеварка. Сахар там же и молоко!

Настя налила кофе в кружку с надписью «А нам все равно!», накидала сахару и набулькала молока из бутылки. Отхлебнула и зажмурилась – так было горячо и вкусно.

Кажется, только недавно они с Даней дискутировали про молоко, и воспоминание было неприятное, дурацкое.

– Нашла! – радостно объявила Лена. – Смотри, какая вещь!

И вытащила с вешалки громадное клетчатое пончо.

– Ты вот так завернешься, и будет тебе тепло. Только после смены не забудь отдать. А то мы потом не найдем.

– Конечно! – пылко пообещала Настя. – Конечно, отдам!.. А вы до самого конца будете?

– Куда же мы денемся? – засмеялись обе. – Пока артисты в последний раз в свое не переоденутся, костюмеры все время на работе.

– А с ногами что делать? – озабоченно спросила Лена, поглядывая на Настины туфли. – Как ты думаешь, Катюш?

– А я уж все придумала! Давай надевай.

Перед Настей явились теплые носки полосатой шерсти и войлочные башмаки с задранными носами и без задников. Похожие Настя видела на иллюстрациях к сказкам Андерсена. Там у всех были такие, только деревянные, и такие же полосатые чулки!

Настя скинула ненавистные туфли, натянула носки и сунула ноги в мягкий войлок.

– Какая красота! Какое счастье! – проговорила она. – Вот спасибо вам.

– Колодки свои давай сюда, – сказала Катя. – Мы их хоть подсушим немного.

Настя никогда не думала, что теплые носки и войлочные башмаки и вправду счастье и драгоценный подарок судьбы. Она еще попила кофе, жмурясь от счастья. Наверное, нужно Джессику позвать, она же хотела посмотреть на артистов!

– Кто у вас снимается? – спросила Настя, вспомнив про Джессику и артистов.

– Ты и не знаешь? – удивилась Лена. – Кондрат Майданов главный герой…

– И Леночка Редькина героиня, – подхватила вторая. – У нас хороший состав, мы уж третий сезон снимаем! Дождаться не могли, когда съемка начнется, все ждали, переживали, утвердят, не утвердят нам бюджет!

– А с Дольчиковой вы не работали?

– Ну конечно, работали! – негромко воскликнула тоненькая Лена. Она вообще все делала бесшумно, даже восклицала. – Такая девочка была хорошая, добрая, мягкая.

– Ну, не особенно она добрая, – поправила вторая. – Под настроение могла истерику закатить.

– Катя, сколько их истерики закатывают и под настроение, и просто так! Ты же знаешь! А Света внимательная была, приятная. Так замуж хотела. Помнишь, как она нам рассказывала про жениха и про свадьбу? Господи, какая судьба ужасная. А что ты спрашиваешь, Настя?

– Я в тот день ее видела в институте, – сказала Настя, – когда она погибла. Она к нам на тур приезжала. Я у нее автограф взяла, а потом…

И она вздохнула что было сил – вдруг накатило воспоминание, обожгло глаза, заткнуло горло.

Глаза у Лены моментально налились слезами, но она не дала им пролиться, вернулась к своему рабочему месту и принялась усиленно гладить. Настя, поняв, что сейчас никак нельзя рыдать, быстро утерлась рукавом куртешки, отхлебнула кофе и посмотрела в окно.

На улице и вправду пошел снег, мелкий и сухой.

– А у нас две сцены на улице, – сокрушенно сказала Лена. – Посмотри, что делается!

– Олег сказал, что на улице сегодня не будет снимать, – проявила осведомленность Настя. – Потому что холодно.

– Ничего себе! – засмеялась Катя. – Олег – это новый режиссер, да? Что это он такую заботу проявляет? Подозрительно даже.

Настя зачем-то сказала:

– Он правда хороший. Вам понравится.

– Кавалер, что ли, твой?

– Не-ет! – решительно сказала Настя.

Любовь всей ее жизни – Даня Липницкий, это решено окончательно и бесповоротно.

Нужно расспросить этих милых женщин про Дольчикову поподробней. Мила Милой, но они тоже вместе со Светой работали!

– Помните, у Светы часы? – Настя поставила кружку на стол и стала показывать, какие именно у Дольчиковой были часы. – Как браслет с медальоном!

– Ну, конечно, – сказала Лена. – Она так их любила, даже, по-моему, не снимала никогда.

– Не снимала, – подтвердила Катя. – Если уж режиссер или оператор сильно возмущаться начинали, она всегда нам отдавала. Заберите, говорит, девочки, а то в них вся моя жизнь, не дай бог потеряю.

– Вся жизнь? – переспросила Настя. – В часах?

Лена вздохнула за своей гладильной доской.

– А жизнь-то и кончилась, – сказала она. – Часики берегла, а жизнь не сберегла.

– А что у нее там могло быть? – продолжала приставать Настя.

– Да мы не спрашивали, – сказала Катя. – Мало ли что! И вообще к артистам на работе лучше не приставать, они этого не любят. Мы и не приставали.

– Света их и не открывала никогда, – подхватила Лена. – И время не смотрела. Она всегда в телефоне смотрела.

Настя сосредоточенно думала.

Значит, Дольчикова часы не снимала, кажется, Аллилуев уже говорил об этом. Время не смотрела. А костюмеры говорят, что у нее в этих часах была вся жизнь, и она очень их берегла.

А потом она погибла, часы пропали.

Ну?! Какой из этого можно сделать вывод?! Единственный: ее убили из-за этих самых часов! Что скажешь, дорогая мамочка?! Ты все повторяешь – не фантазируй, не выдумывай! Какие уж тут фантазии!

Интересно, что могло быть внутри часов? Большой бриллиант? Ключик от старинного сундука с сокровищами? Драгоценная миниатюра?

Там могло быть что угодно – как в кино.

Жизнь как в кино.

В сценариях, которые пишет мать, бывают драгоценности, спрятанные в часах?

Рация на столе вдруг ожила, затрещала, начала плеваться, и отрывистый голос приказал сквозь помехи:

– Костюмеры, одежду герою и героине, сцена тридцать четыре.

Лена будничным голосом ответила, нажав какую-то кнопку:

– Приняли.

И обе заспешили.

Настя допила кофе и, чтоб не мешать, выбралась на улицу. Крупа все еще падала с неба, ветер закручивал вдоль дороги маленькие белые вихри. Туча висела над церковкой очень низко, цепляла крест сизыми краями. Но что туча, что снег, когда на ногах войлочные башмаки и полосатые носки, как из сказки Андерсена, а на плечах шерстяное одеяло!..

Настя постояла на дороге, раздумывая.

Нужно расспросить Милу о часах Дольчиковой, наверняка она знает, что там у нее было спрятано, они же подруги. Но Мила занята и освободится «часов через десять-двенадцать»! Почему-то Насте раньше не приходило в голову, что съемочная смена – это так долго. Нет, она читала, конечно, но была уверена, что все не так. Приехали на место, раз-раз, герой поцеловал героиню, героиня дала герою пощечину, «Стоп! Снято!» – и по домам.

В жизни по-другому. То есть в кино.

Настя забралась в фургончик Милы, растолкала Джессику, которая посапывала на диване, и сказала, что сейчас будет съемка «с артистами», пойдем посмотрим!

В комнате со столом и диваном была суета и беготня, на Настин взгляд, совершенно беспорядочная. Субтильная, словно тающая в воздухе девушка в легком платьице стояла в центре – единственная неподвижная. Вокруг нее хлопотали Лена и девица с кисточками и коробочками в руках. Девица то приближалась, то отступала, смотрела так и эдак, поправляла субтильной прическу. На диване сидел молодой человек и читал текст, шевелил губами.

– Это что? – потрясенным шепотом спросила Джессика у Насти за спиной. – Это Кондрат Майданов, что ли?! На-асть!

– Ну да.

– Он та-акой маленький?!

– Как маленький?

– Ну, плюгавенький! Смотри, от горшка два вершка! Я думала, он высокий!

– С дороги! – гаркнул на них мужик с алюминиевым чайником в руках. – Брысь!

– Идите туда, – приказала Эмма Львовна, оглянувшись. – Туда, туда, где мониторы! Здесь нельзя.

– Насть, почему Майданов такой маленький?! Он же всегда красавцев играет!..

На этот раз перед мониторами народу было значительно меньше. Аллилуев сидел перед центральным, смотрел не отрываясь, рацию держал у подбородка.

– Ой, привет! – обрадовалась Джессика. – Я тебя и не видала! Ты давно приехал?!

Аллилуев даже не оглянулся.

– Все, хорош поправлять, уже нормально, – сказал он в рацию. – Проходим без камеры, как репетировали. Пробуем. Все из кадра! Тишина на площадке!

– Тишина на площадке! – закричали в соседней комнате тоже.

Как-то в одну секунду на экране монитора никого не осталось, кроме стоящей девушки и сидящего на диване парня.

– Начали! – скомандовал Аллилуев.

Настя непонятно отчего вся покрылась «гусиной кожей».

Те двое после крохотной паузы стали говорить и двигаться. Девушка обошла вокруг стола, выдвинула стул с гнутой спинкой и уселась. Парень смотрел в сторону окна, хотя там не было никакого окна, а был человек со щитом из белого пенопласта.

Она: Я так долго ехала, вы, оказывается, теперь здесь живете!

Он: Уже давно.

Она: Мне сказали в редакции, что интервью вы не даете.

Он (язвительно): Уже давно.

Она: И мне не дадите?

Он: Не дам!

Она: Я хороший журналист! Правда! И напишу хорошо! Вы не понимаете! Сейчас так мало интервью с писателями! Вот с такими, как вы, настоящими.

Он: С чего вы взяли, что я настоящий писатель?

Она: Как это?

Он: Так это!

Пауза.

Девушка и парень смотрят друг на друга. Никто не двигается.

Аллилуев в рацию:

– Стоп!

Решительно вылез из-за стола и через секунду появился на мониторе.

– Значит, все нормально, – заговорил он, – нужно только немного усилить. Леночка, ты не просто просишь, ты немного ноешь, да? У тебя задание на спор – получить интервью у типа, который интервью не дает. Кондрат, а ты, наоборот, чуть поспокойней. Ты точно знаешь, что никакого интервью не будет, барышня тебя не интересует.

– Да, – сказал парень.

– Все, снимаем.

Кадр моментально заполнился людьми, которые пометались и исчезли. Выскочила Мила с полосатой «хлопушкой».

– Мотор идет!

– «Странная история с призраком», сцена тридцать четыре, дубль один! – скороговоркой выпалила она и хлопнула перед камерой.

Девушка обошла вокруг стола, вытащила стул с гнутой спинкой и уселась.

Она: Я так долго ехала, вы, оказывается, теперь здесь живете!

Он: Уже давно.

Она: Мне сказали в редакции, что интервью вы не даете.

Он (язвительно): Уже давно.

Настя, не отрываясь, смотрела в мониторы и в затылки сидящих перед ними людей. Джессика сопела рядом. Было очень страшно.

Те двое договорили до конца, и Аллилуев сказал в рацию:

– Стоп, моторы. Это было. Сразу еще дубль, технический.

И все сначала!..

– Вот это да, – то ли с восхищением, то ли с ужасом прошептала Джессика на ухо Насте. – Вот это работа!..

Потом переставляли камеры и снимали отдельно героя и отдельно героиню. Потом Аллилуев объявил, что следующей будет сниматься сцена тридцать восемь. «Перекостюма» нет.

– Чего нет? – спросила Джессика у Насти.

– Перекостюма, – пояснила на ходу Эмма Львовна, выбиравшаяся из-за монитора. – Это значит, герои не переодеваются.

Джессика покатилась со смеху. Аллилуев на нее оглянулся.

– Роза! – сказал он. – Привет. Как сама?

И, не дожидаясь ответа, принялся распоряжаться.

Так продолжалось до обеда.

Настя совершенно изнемогла от переживаний. Джессике быстро все надоело, и она ушла в вагончик, успев еще посокрушаться, что Кондрат Майданов «не такой, как в кино».

Обед раздавали под тем самым навесом, где утром были свалены мешки и коробки. Там организовали нечто вроде полевой кухни. На столах стопками стояли миски и кучами лежали ложки. К кухне моментально выстроилась очередь.

– А ты что думала? – спросила у Насти веселая Мила. – Что нас в ресторан повезут?

Настя сказала, что она ничего такого не думала, а просто странно. Полевая кухня с трубой, как на военных учениях или в походе!

– Да это еще вариант люкс, – сказала Мила. – Бери ложку и миску, а то сейчас все разберут! Это потому, что есть где ее поставить, кухню. А когда в центре города снимаем или в доме, никакой тебе кухни. Привозят «кинокорм», еду в пластиковых коробках и чай из термоса, вот тебе и весь обед. Пойдем вон там сядем, где не дует.

Настя с миской – в миске гречка с мясом и подливой – пробралась за Милой в самый угол. Вокруг сидели, жевали, хохотали, перекликались, гремели ложками и мисками «настоящие счастливые люди». Те, кто делает искусство. Те, кто снимает кино.

– А где режиссер?

– Вон он, с оператором, видишь? Артисты отдельно обедают, но тоже не всегда. Сейчас холодно, им обед в гримвагены отнесли.

Гречневая каша с мясом оказалась так вкусна, что Настя моментально все съела и оглянулась на полевую кухню, к которой все еще стояла очередь. Попросить добавку было неловко.

– И что? – спросила она у Милы. – Так всегда?

– Что всегда? – не поняла та.

– Ну, вот… все, – объяснила Настя. – Дубли, потом камеры переставить, потом этот самый «перекостюм», потом опять дубли!

Мила засмеялась.

– Да мы сегодня снимаем вихрем, у нас режиссер хороший! Олег толковый парень! Обычно к обеду половина плана не выполнена бывает, а у нас уже две трети! Тьфу-тьфу-тьфу!..

– Мила, вы со Светой Дольчиковой дружили, да?

Мила перестала жевать и улыбаться.

– Ты что, из газеты? – спросила она обидно. – Или из интернета? Сайт «Жизнь звезд»?!

Настя от такого подозрения вся покраснела и трудно задышала.

– Я?! Я там была, когда она погибла! Понимаете? Мы с Даней ее нашли! Мы первые увидели, как она там лежит!..

– Замолчи, – велела Мила. – Что за истерика?

Настя замолчала.

– Что тебе нужно? – спросила Мила холодно.

– Ничего, ничего, – заспешила Настя. – Хотела спросить вас про ее часы. Я заметила ее часы, еще там, в театральном институте. В виде медальона, висящего на браслете, старинные. А потом они пропали.