Инна Тронина
Самосожжение
Пролог
Ранним майским вечером я, против обыкновения, поехала из офиса агентства прямо домой, хотя моя дочь всю неделю провела в интернате. Приняв душ и выпив кофе, я переоделась в роскошный бежевый костюм – жакет до пят, брюки и блузку; к нему подобрала банкетные босоножки цвета кофе с молоком на тонком высоком каблуке.
Повертелась перед зеркалом, представила, как буду выглядеть такая нарядная в переполненном московском метро, и решила навести красоту непосредственно в квартире моей бывшей классной руководительницы Ирины Михайловны Верещагиной, которой сегодня исполнялось шестьдесят лет. Как назло, «Ауди» пришлось отогнать в ремонт, а наша математичка не могла перенести торжество. Теперь нужно было приспосабливаться к обстоятельствам, раз уж не удалось отвертеться. Мне лично раз пять звонила наша бывшая староста, а ныне крупная чиновница Юлия Губская, передавала множество приветов и настоятельных пожеланий именинницы видеть самую выдающуюся выпускницу на праздничном ужине шестнадцатого мая.
А ведь Верещагина меня раньше особенно не замечала – я не была отличницей, но в проблемных и отстающих тоже не ходила. Училась в основном на четвёрки, выделялась из общей массы разве что смазливой мордашкой и статусом старшего, априори несчастного ребёнка из многодетной семьи. Меня и в девятый-то класс еле приняли, хотели спихнуть в ПТУ; и после пророчили мне разве что должность продавщицы в ГУМе. Директору, завучу, учителям, одноклассникам и в страшном сне не привиделось бы, что спустя двенадцать лет после окончания школы примой окажется вечная нянька младшеньких Оксана Бабенко, а не трое медалистов из интеллигентных семей. И что придётся перед Оксаной Валерьевной поунижаться, поуговаривать её, прежде чем она соизволит ненадолго завернуть к бывшей учительнице-пенсионерке.
Не нашлось у них, получается, ничего интересного на вечер, и придётся развлекать почти тридцатилетних дядек и тёток историями про сыщиков и бандитов. Сбежится, конечно, весь класс, чтобы при случае на других тусовках блеснуть эксклюзивом. Дабы не скучать в обществе старых учительниц, «заказали» меня, вице-президента охранно-розыскной фирмы. Мне бы характер проявить, сослаться на ответственное совещание или на срочную командировку. Но нет, амбиции подвели; очень уж захотелось блеснуть перед одноклассниками в своём новом, неожиданном качестве, и потому я решила Юльке не отказывать.
Мне ни разу не довелось побывать на вечере встречи, а выяснить кое про кого из общих знакомых хотелось – как живут, чем дышат. С классом я распрощалась, едва окончив школу в девяносто втором году, и до сих пор об этом не жалела. К тому же отлично знала, что придётся сегодня говорить о двух моих подружках – Ане Бобровской и Вере Потягаевой. Как водится на таких вечеринках, собравшиеся примутся перемывать кости несчастным девчонкам, не пережившим лихие времена. Мы всегда ходили втроём, мне и отвечать за них перед более удачливыми ровесниками.
С Анькой, правда, я разругалась после выпускного вечера, и мы поклялись никогда больше не разговаривать. Нас разлучила свирепая подростковая ревность; и звали наше яблоко раздора Антон Стороженко. Он, конечно, пожалует к Верещагиной на иномарке, с корзиной цветов, и галантно поцелует натруженную руку учительницы. Антоха всегда был таким – вежливым, обходительным, продвинутым. Ему тоже есть чем похвастаться – владеет какой-то фирмой, сбывает лохам залежалые товары через Интернет. Но вряд ли это кого-нибудь сильно интересует. Я обречена сегодня быть звездой, душой общества.
Придётся отвлекать пьяных и жующих господ от сплетен о моих подружках, припоминать всевозможные истории о перестрелках и погонях, о засадах и погружениях. Изображать из себя сильно крутую и успешную. Смотреть на ровесников с высоты своего модельного роста и завидного положения. А самой весь вечер думать о НИХ, таких прекрасных и далёких, которым уже никогда не будет тридцать, сорок, пятьдесят…
А в нашем школьном альбоме они живы. Мы, все трое, сняты в овалах с виньетками, на фоне известных московских пейзажей. Три юные свеженькие девочки в белых блузках, с распахнутыми навстречу жизни невинными глазами. Двух из них уже похоронили. У Аньки осталась дочка; а Верка, получается, и вовсе зря появилась на свет.
Я поспешно переоделась в офисный костюм, прихватила специальный пластиковый саквояж с вечерним туалетом и босоножками, поставила квартиру на сигнализацию. И, не дожидаясь лифта, сбежала по лестнице во двор. У павильона метро придётся задержаться – подарок учительнице я так и не выбрала, решила обойтись букетом роз.
Хорошо бы попались светло-оранжевые, самые модные в этом сезоне. Математичка всегда говорила, что очень любит розы. Но вот беда – никто ей их не дарил. Ну что ж, пусть я буду первая. Вряд ли на старости лет Ирина Михайловна заслужила мужское внимание. У неё и в те времена передние зубы торчали изо рта, и краситься наша классная дама совершенно не умела.
Сколько её помню, всегда ходила в старомодном коричневом костюме и оглашала школьные коридоры цокотом подковок на каблуках лакированных «лодочек». Какие уж тут розы, даже букетика ландышей не получила Верещагина от своего супруга. Тот, устав ждать её с педсовета, сбежал к молоденькой. Но героическая женщина особенно не опечалилась; наоборот, принялась тиранить нас с удвоенной энергией. Тогда мы учились в шестом «а» и втайне надеялись, что Ирина с горя выпьет уксусную кислоту. А она весела, здорова и активна; даст нам всем сто очков вперёд. Ни о чём не жалеет, прошла бы снова весь путь, не дрогнув. Ей на пенсии – благодать, и не снятся кошмары, как мне сегодня.
Они пришли ко мне глухой ночью втроём – Анька, Верка и Дина. Дина Агапова… Она снится всегда перед непогодой и слезами. И всё смотрит, смотрит в глаза, как будто упрекает. Я не спасла её в ту ночь, но ведь и сама Дина не хотела этого. Она не была моей подругой, как Анька и Верка. Но исповедовалась мне перед тем, как навсегда уйти из комнаты и из жизни. Девчонок я не имела возможности удержать на земле, а Дину… Мне часто снится, как я хватаю её за рукав, не даю сесть в машину, но Дина всё равно исчезает. И я реву во сне от горя и бессилия, хочу открыть глаза и не могу…
Не глядя на светофор, я промахнула перекрёсток. Почти уже вошла в метро, но вспомнила про цветы и вернулась. Губская сказала, что Ирина Михайловна недавно переехала в Митино, к сестре, так что сегодня они вместе с юбилеем празднуют и новоселье. Надо было выбрать ей по каталогу какую-нибудь хозяйственную вещицу, но перед тем обязательно проконсультироваться – хотя бы с сестрой математички.
Я согласна обсуждать достоинства миксеров и сковородок, только бы не смаковать на потребу собравшимся подробности собственной жизни и гибели подруг. И вообще, эти гости надеются на сенсации – их не будет. Я уже представляю, что за накрытым столом будет царить фальшь; на какое-то время она прикроет зависть и злорадство. Не обойдётся чуть позже и без пьяного скандала, бабьей истерики.
Ну, а в итоге Антон Стороженко или Женька Мухин начнут громко петь под гитару, чтобы разрядить обстановку. Когда-то они так пытались снять стресс с меня и Аньки Бобровской; в тот момент мы были готовы выцарапать друг другу глаза. Тогда мальчишки, а теперь мужики запоют, а хмельные тётки примутся хором подвывать им. Как я выдержу всё это, не знаю, потому что голова болит с утра. Тяжёлая погода, сложное уголовное дело в работе – вполне достаточно, чтобы получить мигрень, которая сегодня так некстати…
Я тупо смотрела на розы пятнадцати сортов и другие цветы, в вёдрах и вазонах, в корзинках и кашпо. Видела только, что светло-оранжевых, как назло, нет. Глянула на часики, поняла, что уже опаздываю, но всё же пыталась подобрать букет. На площади у метро пахло, как всегда, курицей-гриль, цветами и автомобильным смогом. Невероятная, чудовищная смесь, от которой мутнеет воздух вокруг каменных фигур краснопресненских рабочих и казака на коне.
Но я к ней привыкла, как привыкала ко всему, дикому и невероятному. К своему раннему сиротству; к вечному одиночеству среди толпы. К тяжкой, неблагодарной работе, которая в любой день могла забрать мою жизнь. К ответственности за будущее десятилетней уже дочери, заботы о которой все эти годы мне было с кем разделить. К чувству вины перед теми, кому не смогла помочь. К тому, что сегодня вечером одни будут выпивать, закусывать и танцевать, а другие – плакать, болеть и умирать.
Из музыкального киоска оглушительно орали дикие голоса; тяжело, как пушечные ядра, падали аккорды. Рассыпалась звонкая мелодия, как дробь по жести. Бубнили перепившиеся пацаны, тараторили старухи у рекламных щитов, и тошнотворно воняло подгоревшим жиром.
Я всё-таки выбрала симпатичную композицию в корзине с лентами и уже хотела указать на неё продавцу. Но в эту же секунду заметила белый высокий вазон, стоящий на мокром от дождя асфальте, и невольно нагнулась к нему. Раньше я ни когда не видела таких роз – тёмно-бордовых, с алыми прожилками, стройных, горделивых, с очень длинными шипами. Они были, как живые, и каждая походила на женщину в бархатном платье.
Я присмотрелась внимательнее, не понимая, что меня так взволновало в элегантных, притягательных и в то же время зловещих цветах. И закусила губу от невероятного волнения, различив проходящую по краям лепестков чёрную кайму, словно нежные цветы опалил огонь. К вазону была приколота бирка. Я хотела прочесть название этого сорта, но почему-то не могла. Окликнула парня, который уже заметил меня и очень хотел обслужить – розы не часто брали даже у станций метро. Прохожие просто глазели на яркие букеты и перешёптывались, понимая, что вызывающее великолепие недоступно для них.
– Сколько стоят эти розы?
Я старалась, чтобы мой голос не дрожал, а сама то и дело облизывала губы и презирала себя за слабость. Ведь почти семь лет прошло! В конце августа будет семь… Пора бы перестать страдать, но никак не получается. Я помню, помню всех троих, приснившихся сегодня мне. Анька и Верка что-то кричали из окна нашей школы, но я не слышала их голосов. А Дина молча смотрела на меня из-за забора своими чёрными, широко расставленными глазами. Откуда она взялась в моём сне, я так и не могла понять. Но, пробудившись, почувствовала; сегодня произойдёт что-то очень плохое. Не знаю, что именно, но точно произойдёт.
– По «стольнику» штучка, – с готовностью ответил продавец.
– Как они называются? Здесь неразборчиво написано.
– Сорт «Фам-фаталь». У нас в продаже первый день. Ранее демонстрировался на выставках в Голландии, Франции и Германии. Сорт редкий, у нас всего десять штук.
– А почему он получил такое странное название?..
Я могла бы всё объяснить парню с кудрявым хвостиком на затылке, в жилетке-разгрузке и в бейсболке, надетой козырьком назад, но зачем-то спрашивала его. А сама не соображала, что происходит вокруг – куда мчатся автомобили с зажжёнными фарами и бегут люди. Все они уже существовали тогда. И этот юный продавец тоже – ему было лет десять-двенадцать…
– Не знаю, правда это или просто трёп. Короче, сорт назван в честь знаменитой московской путаны, покончившей с собой. Она была очень красивая; вхожа в банды и бомонд. Один из её любовников был так потрясён случившимся, что специально стал селекционером. Только ради того, чтобы создать этот сорт роз. А ведь раньше он никогда ничем подобным не занимался. Вот и всё, собственно.
Парень очень хотел, чтобы я взяла эти розы. А я чувствовала, что прикоснуться к ним будет очень страшно – как к обгорелому телу…
Дождь припустил сильнее, и я пожалела, что не взяла зонт. Меня зазнобило, заболело горло, и совсем расхотелось идти в гости. Ледяными пальцами я стиснула пластиковую сумку с нарядом, который собиралась демонстрировать на банкете у учительницы в Митино. Глубоко вздохнула, шагнула назад и закрыла глаза, стараясь удержать внезапно подступившие слёзы. Достала кошелёк и уронила его под ноги какому-то мужику, прямо в лужу, и не сразу смогла поднять.
Вот мы и встретились, Дина. Я слишком долго думала о тебе сегодня. Мы проведём этот вечер с тобой, как тот, семь лет назад, у которого не было конца. Пригласим Аньку и Верку, двух ночных бабочек-дурочек, и устроим печальный девичник.
– Как вас зовут? – зачем-то спросила я у продавца.
– Сергей. – Он удивлённо пожал одним плечом.
– Серёжа, упакуйте мне две розы «Фам-фаталь». – Я собиралась отдать за композицию в корзинке куда больше.
– Момент! – Сергей зашуршал целлофаном и бумажными ленточками, а я отошла к газетному киоску и достала из сумочки «трубу».
Нужно было позвонить Юльке Губской и сказать, что, к сожалению, я не могу быть на юбилее Ирины Михайловны. Но абонент оказался «временно недоступен», квартирный номер Губской не отвечал; попытка дозвониться до самой юбилярши тоже оказалась неудачной.
Действительно, зачем мне туда ехать? Вспоминать о беззаботных школьных годах? Жалеть о навсегда ушедшем детстве? А что о нём жалеть? Оно всё равно ушло бы. Обойдутся однокашники без меня, как обходились все эти годы. Мне мучительно хочется вернуться домой, поставить две розы в вазу перед портретом той, в память кого они названы. Фотографии Анны и Веры висят над моим рабочим столом, и Дина будет третья.
Время не остановить, а вот человека всегда можно спасти. И если не вышло это, то хотя бы пожалеть его, потому что он мог бы жить…
Глава 1
– Ты особенно не паникуй. Ничего страшного, просто подстанция на Белоостровской загорелась. Три района Питера остались без света…
Генеральный директор нашей фирмы Андрей Озирский узнавал новости одним из первых в городе и тут же доводил их до сведения своего персонала.
– Аварийные бригады уже работают, так что к вечеру ток будет. Надеюсь, наш сегодняшний клиент в лифте или в метро не застрянет, так что время его визита пока не переносится. Со мной тоже всё в порядке, постараюсь нигде не задерживаться. Илью Марковича Брайнина примем вместе, потому что мне нужна твоя помощь. Всё поняла? Ну, чао! Скоро увидимся. – И Андрей отключился, ничего больше не объясняя.
Я осталась в тёмной приёмной, перед погасшим компьютером и, несмотря на теплынь июльского субботнего вечера, мне было зябко. Жаль, что не зарядила вчера батарею. Знать бы, где упасть. Скорее бы уже прибыл этот клиент-москвич из гостиницы «Вилма», да и шефу неплохо было бы поторопиться. Не очень-то приятно одной сидеть на берегу залива в обесточенном, будто бы мгновенно вымершем районе. Лучше будет, если в семь часов мужчины составят мне компанию.
Жаль, конечно, что всё так получилось с током, но посетителя можно принять и в полутьме, и записать его показания попозже. Будем надеяться, что встреча состоится ровно в девятнадцать, как и было оговорено сегодня утром, сразу же после прибытия Брайнина «Красной Стрелой». Интересно, а что у Ильи стряслось? Он настоятельно просил принять его в выходной день, а это у нас оплачивалось по двойному тарифу.
Как я успела понять из объяснений Озирского, речь шла о жизни и смерти очень близкого Брайнину человека, который полтора месяца зря парился в «Бутырках». Илья уверял, что лишь Озирский, один на всей земле, может разобраться в невероятно деликатном вопросе. Шеф, милостиво выслушав комплименты, объявил, что, конечно же, попробует придумать выход, но стопроцентной удачи гарантировать не станет.
Шаги Андрея я услышала, когда он только переступил порог нашего офиса; и тут же поняла, что шеф не один. Расстроившись из-за аварии на подстанции, я даже не услышала шума подъехавшего автомобиля. Среагировала лишь, когда Андрей ввалился в приёмную, подталкивая в спину молодого курчавого брюнета с ухоженными блестящими усами.
– Вечер добрый! Как, всё ещё темно? Ничего, до одиннадцати закончат, я выяснял.
Озирский пытался во мраке рассмотреть моё лицо, а меня больше всего потряс наряд шефа. Всегда элегантный, Андрей выглядел странно; по крайней мере, раньше я его таким никогда не видела. Расползающиеся по швам джинсы, проклёпанная жилетка-косуха, чёрная рокерская футболка. Вместо привычного французского парфюма – запах моря и тины.
– Обычное дело – загорелся сперва один трансформатор, а после – второй и третий. Сам губернатор прибыл на место происшествия, так что задействованы лучшие силы. Ладно, что мы с Ильёй Марковичем пораньше выехали из гостиницы, а то простояли бы в пробке целый час. На улице Савушкина затор, трамваи все остановились, прочий транспорт тоже практически не движется. С трудом прорвались в Лахту, потому что дачников уйма едет. – Андрей вытер платком вспотевшее лицо.
– Я без вас и не нашёл бы офис, – сказал Илья, с любопытством озираясь по сторонам и о чём-то напряжённо размышляя. – В гостинице услышал, что метро было обесточено довольно долго, пока не изыскали резервы. И как на этой, «синей» линии. Андрей Георгиевич по своим делам приехал в те края, где находится гостиница, и захватил меня. Так что сразу в вашем городе мне повезло!
Илья почему-то стеснялся меня, а я – его. Мы оба испытывали странную неловкость. Озирский щурил свои большие красивые глаза на стаканчик с букетом ромашек, собранных мною сегодня недалеко от залива.
– Да, я же вас не познакомил! – вспомнил шеф и отошёл, давая Брайнину возможность рассмотреть меня получше. – Оксана Бабенко, молодой и очень перспективный сотрудник, студентка юридического факультета. Мир о ней ещё услышит. Илья будет впоследствии гордиться этим знакомством, обещаю! – Озирский понюхал ромашки и поставил стаканчик обратно. – Божественный аромат! Говорят, они пахнут апельсинами, но я этого не нахожу. – Андрей поднял жалюзи, чтобы в приёмной стало светлее.
Я ещё не понимала, к чему клонит моё начальство. Честно говоря, ожидала, что мужчины пройдут в директорский кабинет, и Андрей попросит сварить кофе. Но события, похоже, стали развиваться по иному сценарию. В качестве секретарши шеф не стал бы представлять меня клиенту, да и про юридический факультет Андрей кому попало не рассказывает. Вспоминает, когда хочет поднять мой престиж в чьих-то глазах.
– Присаживайтесь. – Озирский придвинул поближе моё кожаное кресло на колёсиках. – Оксана – сюда, Илья Маркович – на диван. А я, с вашего позволения, верхом на стул – мне так удобнее.
Андрей подмигнул, и я поняла, что он собирается дать мне по делу Брайнина какое-то поручение. Для этого я и должна была присутствовать при их разговоре.
– Ну, про Илью Марковича я тебе говорил…
– Да, конечно. – Я почему-то смутилась ещё больше и села в кресло.
– Мы побеседуем в приёмной. – Шеф взъерошил надо лбом влажные волосы и поймал настороженный взгляд Брайнина. – Охрана на проходной. В офисе, кроме нас троих, никого нет, так что спокойно можем беседовать. В моём кабинете темно, а здесь ещё и лучше дышится, ко всему прочему. Вентиляторы не работают, кондиционеры – тоже…
Я только сейчас сообразила, почему так душно. Почувствовала, что струйки пота ползут по телу, одежда противно липнет к коже, а волосы намокли так, словно я недавно искупалась.
– Оксана, дело для тебя нашлось, – продолжал шеф, закуривая.
Брайнин, недолго думая, последовал его примеру. Но мне почему-то не хотелось сейчас курить.
– Слушай внимательно. В сумерках информация усваивается лучше, благо ничто не отвлекает. По дороге сюда мы с Ильёй обменялись мнениями, и я классифицировал его дело как интересное, хоть и не требующее спецподготовки сотрудников. На первом этапе достаточно одного человека. – Андрей, разглядывая свою сигарету, немного помучил меня. В конце концов, изрёк: – Думаю, что ты – наилучшая кандидатура для выполнения заказа господина Брайнина. Илья, у меня создалось впечатление, что вам требуется помощь не только юриста, но и психолога. Причём психолог этот должен быть в состоянии постичь именно женскую душу. Речь идёт о вашей двоюродной сестре, попавшей в исключительно сложное положение. Вашей кузине сколько лет?
– В декабре будет двадцать восемь. – Брайнин потихоньку рассматривал меня, я – его, и этот наш взаимный интерес откровенно веселил Андрея.
Вообще-то Брайнин был незаурядной личностью, и деньги у него явно водились. Я поняла это не только потому, что в наше агентство неимущие не обращались. Очень уж понравился мне летний костюм Ильи – прекрасно сшитый, с жемчужным оттенком. Туфли он надел такие же белые, на подошве, будто сделанной из соломы. На коленях Брайнин держал кейс с кодовым замком. Великолепный ансамбль завершали наручные часы в прозрачном корпусе, сквозь который просматривался весь механизм.
Цитрусовый одеколон, дорогие сигареты, изысканные манеры – одним словом, проблем с таким клиентом не будет, и шеф это понимает. Скорее всего, у него пусть небольшой, но бизнес, и парень знает цену трудовой копейке. Но вот случилась беда с двоюродной сестрой, пришлось обратиться в частную фирму по деликатному делу. Что ж, и это не столь редко происходит. Похоже, что Брайнин действует по поручению третьего лица, потому что кузина сидит в тюрьме и вряд ли сама могла отправить его в Питер.
Итак, уже интересно, хотя я практически ничего ещё не знаю. Кузина Брайнина попала в пиковое положение, нуждается в помощи психолога, и брат решил ей помочь…
Я откинула за спину влажные локоны цвета красного дерева, закинула ногу на ногу, повернулась к Илье так, чтобы он видел мои мерцающие зелёные глаза. Я знала, что произвожу на мужчин неизгладимое впечатление, если действительно этого хочу. Точёная фигура, персиковая кожа, модельный рост – что ещё нужно будущему юристу и деловой женщине, которой не исполнилось двадцати двух лет?..
Одного не понимаю – почему Брайнин решил искать помощь именно в Питере. Неужели на столичные конторы у него нет надежды? Возможно, Илье или его сестре угрожают, и работа с питерским агентством поэтому кажется более безопасной? А какова именно моя роль в этом деле? «Имей терпение, Ксюша, скоро всё узнаешь!» – думала я, внимательно разглядывая цветные ремешки своих босоножек и мечтая о бокале ледяной минеральной воды.
– Оксана моложе вашей сестры на шесть лет. Думаю, это не так уж много.
Озирский зажёг одну сигарету от другой, и я с тоской подумала, что лютые мучения, материальные затраты и потерянное время были напрасны. Шведские пластыри и жевательные резинки не помогли, шеф снова стал курить по две пачки в день, как раньше.
– Она изучает право, а не психологию – пока. Хотя, думаю, второе образование Оксана будет получать именно по этой дисциплине. В любом случае она поймёт и прочувствует ваше горе, ваш страх и вашу надежду. Сейчас я налью всем нам воды со льдом. Минутку.
Андрей пожалел меня и решил сам обслужить гостя. Через несколько минут он возник в приёмной со специальным подносом, с которого не падала посуда, потому что стекло покрывал слой клея. Илья снял пиджак, бросил рядом с собой на диванчик, взял бокал воды и залпом выпил, получив несказанное удовольствие. Очень хотелось открыть окно, но делать это во время важных переговоров шеф запрещал по соображениям безопасности.
– Я и так много времени у вас отнял… – Брайнин очень нервничал, не мог справиться с зажигалкой и сигаретой, то и дело ронял их на ковролин. Потом сгрёб все предметы в горсть, спрятал в кейс и виновато улыбнулся. – Пожалуй, пора приступить к делу.
– Да, конечно. – Андрей говорил по обыкновению властно и в то же время слегка насмешливо. – Негосударственные силовые предприятия являются коммерческими, и потому вы, направляясь сюда, в первую очередь должны были подумать об оплате наших услуг, не так ли? Способов этих несколько, и мы позже определим, какой подойдёт именно вам. А сейчас расскажите, в чём дело, не торопясь и не волнуясь. По возможности, конечно. В добрый час!
Озирский кивнул Брайнину и крепко пожал под столом мою руку, благословляя меня на подвиг.
– Как вы знаете, я живу в Москве, работаю продавцом в «Кольчуге», на Варварке. Это известный магазин оружия. Чтобы лучше понять наши проблемы, нужно представлять себе, что представляет собой наша семья. Чем-то она похожа на всякую другую семью, но во многом является уникальной. Короче, мы все очень любим друг друга, как это ни удивительно. Переживаем, стараемся помочь, поддержать, успокоить. Так нас воспитывали старшие женщины рода – бабушка, мать, тётя. К сожалению, мой дед погиб на войне, а прочие мужчины не оправдывали этого высокого звания. Я стараюсь не быть таким…
Брайнин по нашим лицам видел, что его плохо понимают, слушают только из вежливости и ждут самого главного.
– Структура семьи такова: сейчас здравствует только младшее поколение. Сам я живу на Измайловском бульваре с женой Яной и восьмилетним сыном Дмитрием. До недавнего времени с нами проживала и моя мать, Злата Григорьевна Брайнина. В июне этого года она скончалась от инсульта. Кузина – дочь её старшей сестры, моей тёти Аиды Григорьевны. Её нет в живых с восемьдесят девятого. Всё страшно и вместе с тем банально – рак.