Танец на тлеющих углях

© Бачинская И.Ю., 2013

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Действующие лица и события романа вымышлены, сходство их с реальными лицами и событиями случайно и непреднамеренно.

Пролог

Заливистый щебет фальшивой райской птицы возвестил о приходе гостя. Женщина вздрогнула, взглянула на часы. Рассмеялась торжествующе и пошла в прихожую. Остановилась перед зеркалом, поправила длинные светлые волосы, расстегнула еще одну пуговку на блузке. Улыбнулась томно и загадочно. Снова раздался заливистый щебет. Она не торопилась открывать. Улыбаясь, все смотрела на свое отражение. Наклонила голову к плечу, взглянула лукаво. Провела ладонями по бедрам. Хороша!

Распахнула дверь и едва сдержала возглас досады. Идиотка! Нужно было посмотреть в глазок.

– Ты?

– Привет, – непринужденно произнес посетитель, нисколько не обескураженный холодным приемом. – Извини, я без звонка. Ты одна?

– Я занята, – сказала она, не изъявляя ни малейшего желания посторониться и пропустить незваного гостя. Стояла, раздувая ноздри от негодования – сподобил же черт припереться не вовремя… этого!

– Пролетал мимо, вспомнил кое-что… Думаю, тебе будет интересно.

– До завтра подождать нельзя?

– До завтра… Нельзя до завтра. Есть вещи, которые ждать не могут. И я решил… А ты что, гостей ждешь?

– Говори! – перебила она. – Что там у тебя?

– Прямо здесь? Может, пригласишь в апартаменты? Кстати, ты прекрасно выглядишь!

Женщина дернула плечом, отметая комплимент. Она колебалась, испытующе глядя на него. Наконец процедила недовольно:

– Но имей в виду, только на минуту. Я действительно занята.

– Конечно, конечно, занята, я понимаю, такая шикарная женщина не может быть свободна. – Он издал нервный смешок. – На маленькую минутку. Совсем крошечную! Мне хватит!

Не скрывая раздражения, она молча повернулась к нему спиной, направляясь в комнату, и в ту же минуту он накинул ей на шею шнурок и резко дернул. Она взмахнула руками, закричала придушенно, подалась назад. Он затягивал все туже, до боли в пальцах. Она рвала шнурок с шеи, ломая длинные ногти…

Когда все было кончено и он опустил ее на пол, раздался звонок в дверь. Убийца вздрогнул и замер в неловкой позе, боясь шевельнуться. Стоял, согнувшись, все еще протягивая к ней руки. Звонок заливался пронзительным радостным щебетом, который отдавался в нем, впиваясь колючками в виски, сердце, желудок. Он подумал, что его сейчас стошнит. Он сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Женщина лежала неподвижно, разбросав руки. Ему показалось, что она смотрит на него, и он отвел глаза. Было слышно, как человек за дверью чертыхнулся сквозь зубы. Они были рядом – убийца и тот, кого она ждала, их разделяла только дверь. Гость позвонил еще раз. Потом в досаде ударил в створки кулаком. Убийца чувствовал его растерянность. Дорого бы он отдал, чтобы увидеть его лицо. Он распрямился, собираясь взглянуть в глазок, но не посмел – побоялся выдать себя.

Еще один звонок, недовольное чертыхание и – звук удаляющихся шагов. Гость не стал вызывать лифт…

Глава 1

Что есть истина?

– Авот ответь-ка мне, Ши-Бон[1], как, по-твоему, истинны ли данные утверждения или ложны? – обратился к Александру Шибаеву, частному детективу, его друг, домашний философ и адвокат по бракоразводным делам Алик Дрючин. Он называл его полузабытым школьным прозвищем – Ши-Бон, все еще хранившим привкус далекого детства. Тогда один из них, рослый и крепкий, с утра до вечера гонял в футбол, а другой – тощий заморыш – с тоской за ним наблюдал, заложив пальцем страницу книжки, с которой не расставался. – Слушай! – Он откашлялся, поднес к лицу тонкий журнал с рассыпающимися страницами и с выражением прочитал: – «Яблоки более эффективны для утреннего просыпания, чем кофеин».

– Чего? – не понял Шибаев. – Просыпания?

Он лежал с закрытыми глазами на старом, в рытвинах и ухабах, диване. Что-то твердое упиралось ему в бок, но он терпел, ленясь переменить позу. Глаза его были закрыты не потому, что он хотел спать, а потому что ему до смерти осточертела трещина на нечистом потолке как раз над диваном. Бывшая жена Вера все уши прожужжала про эту трещину и в связи с ней о хозяйственности нового мужа, бизнесмена Славика, надеясь на пробуждение в Шибаеве здоровых соревновательных инстинктов, но напрасно. Не было в нем здоровых соревновательных инстинктов. И хозяйственных не было, и деловых. И деньги он не умел зарабатывать. И вообще… На что ему неоднократно пеняла бывшая жена. Ее вмешательство во внутренние дела Шибаева закончилось тем, что он поменял замок. Алик Дрючин крутился рядом и посильно помогал ему советами, но честно предупреждал, что последуют санкции. И как в воду смотрел. Вера обиделась, плюнула и перестала приходить, чтобы убрать или приготовить котлеты. У нее, правда, теперь не имелось ключа, но она могла бы прийти и в присутствии Шибаева. Ей было приятно думать, что без нее он пропадет. Она даже общим знакомым говорила озабоченно, что у нее душа болит за Шибаева (у нее была манера называть бывшего мужа по фамилии), что он, как малый ребенок, не способен сделать себе яичницу и когда-нибудь помрет с голоду, и давно бы уже помер, если б не она. А теперь даже звонить перестала, видимо, махнула на него рукой.

Адвокат Дрючин, привыкший давать советы за деньги, давал их Шибаеву задаром, по дружбе, хотя тот его советов не спрашивал. Алик советовал помириться с Верой, так как всегда питал к ней слабость, хотя и побаивался слегка. «Уж оч-чень она у тебя правильная, – говорил Алик. – Прет напролом, как… танк, того и гляди отдавит что-нибудь… гусеницей».

Вера, видная и красивая женщина, менее всего напоминала танк. Но у Алика было воображение художника, и, давая человеку характеристику, он имел в виду не столько внешние данные, сколько внутреннее его содержание.

– Какие яблоки? – не понял Шибаев.

– Ну, в том смысле, что утром лучше съесть яблоко, чем выпить кофе, – объяснил Алик.

– Ну и что?

– Тут спрашивается, истинное ли это утверждение или нет.

– Насчет яблок? Или кофе?

– Насчет того и другого. Что, по-твоему, эффективнее?

– Ты согласен на яблоко? Утром? Вместо кофе?

– При чем тут я? Я вообще яблок не ем. Они так хрустят, что меня мороз дерет по коже. Они спрашивают, как, по-твоему, это правда или нет?

– Какая разница, если ты все равно их не ешь!

– Да при чем тут я?! – завопил Алик, потеряв терпение. – В принципе! Речь идет об истине!

– Ах, об истине… Думаю, неправда.

– А почему?

– Я так чувствую. – Шибаев поерзал, стараясь устроиться поудобнее.

– А вот и правда! – торжественно произнес Алик. – Яблоки эффективнее!

– Это субъективное утверждение. Для тебя, может, и эффективнее…

Алик задумался.

– Ладно, – сказал он. – Это спорно. Слушай дальше: «Когда человек чихает, все функции его организма замирают». Правильно?

– Один мой клиент чихнул за рулем… – заметил Шибаев.

– И что?

– Влетел в киоск. Сломал челюсть, пару ребер и левую руку. Это не считая убытка киоску.

– Когда человек чихает, он закрывает глаза. Как и при поцелуе. Страховка хоть была?

– Была. Но там жулики…

– А то. Будем считать, что это утверждение истинно. Согласен? – Не дождавшись ответа, он продолжил: – «Большинство из нас хоть раз в жизни съели во сне паука».

– Чего?

– Паука съели во сне. Большинство из нас.

– Слушай, прекращай ерундой заниматься! – возмутился Шибаев. – Поговори лучше о смысле жизни. У тебя это лучше получается. Что за тупой журнал?

– «Курьер АРЮКСа». Причем на английском. Сразу перевожу. Неужели тебе неинтересно? А вот еще! Слушай! «Известно ли вам, что только два животных видят сзади себя, не поворачивая головы?» – Он сделал паузу, надеясь, что Шибаев хоть как-то выкажет заинтересованность. Не дождался и разочарованно закончил: – Кролики и попугаи.

– Разве попугай животное? – удивился Шибаев. – Что такое «АРЮКСа»?

– Тут нет обложки. Понятия не имею. Внизу страницы название маленькими буквами и без объяснения. А попугай… Ну, наверное, они имеют в виду животных в широком смысле. Все, что живое, – животные. Даже человек. Правда, интересно?

Шибаев не ответил.

– Спишь? – спросил Алик, откладывая листок. – Слушай, ну нельзя же так в самом деле. Жизнь продолжается, сколько можно! Ты посмотри только на себя! Тебе же ничего на хрен не надо!

Шибаев молчал и глаз не открывал, и было непонятно, слышит ли он Алика вообще.

– Позвоню Вере, – пригрозил тот.

– У меня новый клиент, – сказал вдруг Шибаев.

– Правда? – преувеличенно обрадовался адвокат. – Кто?

– Как обычно. Ты же знаешь, кто мои клиенты.

– Рогоносец?

– Да вроде того.

– Знаешь, Сашок, я тут надумал написать роман в духе Рекса Стаута, – вдруг ни с того ни с сего мечтательно сообщил Алик. – Можем скооперироваться, хочешь? Или в духе Гарднера. Там у него тоже один адвокат фигурирует. У тебя накоплен определенный опыт и у меня тоже. И название какое-нибудь эдакое… ностальгическое… ну, вроде «Последняя любовь». Или можно еще «поздняя» или «осенняя».

– А при чем любовь?

– Спрашиваешь! Знаешь, Сашок, как ни крути, любовь всегда вылезет, ибо это есть здоровая основа любого романа, – пустился в путаные объяснения Алик. – Что в жизни, что в романе. Даже политический памфлет – фигня без любовной интриги. Возьми этого гения, Ниро Вульфа, – у его правой руки все время какие-то любовные истории для оживляжа, то есть у его помощника. Оч-чень помогает! И вообще, как известно, все в жизни вертится вокруг секса и власти. И денег. И между прочим, я уже давно над этим думаю – нужен большой талант, даже гениальность, чтобы не сбиться на пошлость в постельных сценах, почему, спрашивается, одна заводит, а от другой ни холодно ни жарко, а иногда даже смешно? Видимо, есть кодовые слова, которые включают вторую сигнальную систему, и хороший автор…

– А детектив при чем? – перебил вроде бы заинтересовавшийся Шибаев. Даже глаза открыл.

– Детектив – основная сюжетная линия. А любовь – по принципу «все мы люди». Ты бы смог?

– Что?

– Написать детектив.

– О чем? О том, как я ищу сбежавших жен и собак? Или прошлогодний снег? О рогоносцах? О том, как я гоняюсь за пошлыми бабами и тем живу? Да меня с души от них воротит!

– Будь проще, Ши-Бон, это же работа, это на кусок хлеба. Мне моя тоже часто поперек горла. Ты даже не представляешь себе, сколько грязи в отношениях людей! А жадности!

– Почему не представляю? Очень даже представляю. Давно бы бросил, да куда идти? В охрану? В телохранители? Дворником? Только не надо насчет хобби, никакой хреновины про марки или бабочек, – сказал Шибаев угрюмо.

– Не буду. А кто твой клиент? – переменил тему Алик.

– Чмырь по имени Григорьев. Нужно походить за женой, говорит, нутром чую, спуталась с кем-то. Он по командировкам, а она не работает, дома сидит. Надо вычислить хахаля и представить доказательства супружеской измены. Хорошо бы захватить их в критический момент…

– Кто такой?

– Банк «Народный кредит», не то владелец, не то совладелец. Мне его биография без разницы. Анкеты для клиентов у меня нет. Пришел, принес ее фотографии. Заплатил. Нутром чувствую, надо было отказаться…

– С чего это вдруг? – удивился Алик.

– Уж очень пакостная вывеска у этого Григорьева. Такие, как он, чуть что, сразу бьют жене морду. Бандюк, но в приличном прикиде и при галстуке. Печатка на пальце. Легализованный, как ты любишь говорить. Уже прибегает к помощи закона, а не просто чистит супруге рожу. И при деньгах. Оставил залог, не торгуясь. Даже не поморщился. Швырнул деньги на стол. Потребовал отчета за каждый день.

– Понятно, – вздохнул Алик и произнес сентенциозно: – Мы с тобой, Ши-Бон, ассенизаторы. Мир несовершенен, и нужно принимать его…

– Я не против быть ассенизатором, – с досадой перебил Шибаев. – Но с души воротит.

– Что еще? – строго спросил Алик. – В чем дело?

– А то, что замочит он ее в состоянии аффекта, а я пойду в свидетели – действительно, мол, был такой, обращался за помощью, очень переживал и желал знать истину. А ты его отмажешь. Или Пашка Рыдаев. Вам, брехунцам, лишь бы бабки.

– Я тебя умоляю! – Адвокат всплеснул руками. – Таких свидетелей у него как собак нерезаных. Любой дружбан почтет за честь. Можешь мне поверить, уж я-то насмотрелся. Не бери в голову. Покажи лучше женщину! Красивая хоть? – Алик пропустил мимо ушей упрек в отмазке преступников.

– Не знаю, не присматривался. Фотографии в портфеле.

Алик покопался в шибаевском портфеле, нашел снимки. Долго рассматривал. Потом сказал:

– Интересная. Нервная, тонко чувствующая личность.

– Тонко чувствующая личность не пошла бы замуж за Григорьева.

– Деньги, Ши-Бон, большое искушение, – Алик печально покачал головой. – Не суди и не судим будешь! Жизнь соткана из компромиссов. Деньги – это комфорт, это, если хочешь, свобода. Не говоря уже о шмотках. Так что, кто без греха, давайте бросьте камнем. А ты, Сашок, понимаешь, прямо как… Марат или Робеспьер, честное слово! Будь проще!

– Да никого я не сужу! – резко сказал вдруг Шибаев, видимо, что-то из словес Алика все-таки до него доходило. – Я просто не хочу этим заниматься, понимаешь? Я виноват, дал слабину, получил по заслугам. Но сколько можно? Всю оставшуюся жизнь?

Понятно, что ж тут непонятного… Алик Дрючин замолчал и стал думать о том, что сейчас Шибаев злится и, наверное, сравнивает себя с Григорьевым, у которого есть работа, деньги и женщина, а у него нет ни первого, ни второго, ни третьего. И классово чуждый ему Григорьев отдает приказы, швыряет, не глядя, эти самые деньги и считает себя выше его во всех отношениях. В жизни много несправедливости, думал философски Алик. Иногда плата за ошибки бывает слишком высокой. Не за все, правда, тут же одернул он себя, а за те, которые не удалось скрыть. И в этом главная несправедливость – расплачиваются не за ошибки вообще, в принципе, а лишь за те, которые вылезли на поверхность по дурости или досадной случайности. Ему было жаль Ши-Бона – но что поделаешь? Из-за нелепого стечения обстоятельств, минуты слабости Ши-Бон взял эти проклятые деньги! А кто из нас не подвержен минутам слабости? И все. Крест на карьере. Спасибо, замяли. Грешат все, но не все попадаются. Шибаеву не повезло. А жаль, потому что он, по мнению Алика, профессионал-сыскарь, и сыск – его призвание. Собакой-ищейкой он был, которую никто и ничто не собьет со взятого следа. Волкодавом. А для работы частного детектива нужна гибкость, которой у Шибаева не наблюдается. Гибкость и четкое понимание своего калибра. Знает Алик парочку частников, вполне довольных жизнью. А у Шибаева калибр другой, и понимание этого заставляет его презирать и работу, и клиентов. Ему бы сейчас красивое убийство, серийного маньяка, хищения в особо крупных размерах – хорошо бы из музея! Щелкнул бы, как орех. Алик вздыхает. Шибаев напоминает ему волка, который хочет мяса, а приходится жрать траву, потому что ничего другого нет. И жена бросила, Вера, которую Алик побаивается, но тем не менее восхищается, хотя сам бы рванул от такой как черт от ладана. Сильная личность, верховный главнокомандующий, генералиссимус. А женщина должна быть слабой и нежной, считает идеалист Алик. А если не слабая и не нежная, то пусть хотя бы притворяется таковой – трудно, что ли? И всем приятно. Вера, удрученная хилыми заработками и ненормированным рабочим днем мужа, пыталась устроить его на доходное место, в охрану, кажется, убеждала, требовала, спорила, а он ни в какую.

И тут еще эта история с подругой детства… Подумаешь, несчастная любовь! А кто сказал, что любовь непременно должна быть счастливой? По теории вероятности пятьдесят на пятьдесят. Пятьдесят счастливых на пятьдесят несчастных. Вот у него, Алика, почти все любови несчастные, ну и что? Вешаться теперь из-за этого? Беда Сашки в сильном характере, думает Алик. Кремень, однолюб, как вобьет себе в голову…

– А Плюто? – осторожно спросил он. Плюто, по прозвищу Гений Дзюдо, был в свое время тренером Шибаева по самбо и в силу обширных знакомств во всех сферах жизни и экономики помогал иногда ему с серьезными клиентами.

– В курсе, – ответил Шибаев. – Пока ничего.

– Если тебе нужны деньги… – ни с того ни с сего ляпнул Алик неожиданно для себя.

– Не нужны. Спасибо. Что там еще пишут?

– Где?

– Ну, в этой твоей, как ее… или его? «АРЮКСе»?

– Тебе действительно интересно?

– Интересно, – вздохнул Шибаев. – Еще как. Читай!

– «Средний возраст домашней мухи примерно один месяц», – прочитал Алик и замолчал. Читать дальше у него не хватило сил. Пишут всякую фигню, бумаги не жалко. Он снова взял в руки фотографии жены банкира Григорьева, у которой, как муж подозревал, имелся роман на стороне. Снимков было четыре – три цветных, каких-то школярских – на даче, в лесу, около газетного киоска. Ни ракурса, ни четкости, снято одноразовой «мыльницей», не иначе. Раньше фотография была искусством, теперь стала доступной попсой. Хотя, тут же подумал Алик, справедливости ради нужно отметить, мастера еще есть. Есть! Немного, не так, как раньше, но имеются. Он сам в свое время, в бытность еще студентом… Алик задумался ностальгически. На антресолях в коробках из-под обуви полно старых фотографий – одна из «бывших» засунула их с глаз долой, ревновала, видите ли. А может, и вовсе выбросила. Надо бы проверить. Говорила, одни голые бабы на фото, разврат, караул! «Голые бабы»! Фи, как грубо! Не голые, а полураздетые. Акт. Господи, и ведь любил же ее! Даже гордился, что она так ревнует, дурак! И не заметил, что петля все туже и туже стягивает горло. Да, с ними глаз нужно держать востро. Не давать власти. Вот Ши-Бон, например, хоть и несчастлив в любви, а власти им не дает и на голову себе сесть не позволяет. Держит дистанцию и до разборок не унижается. Однажды, когда Вера уж очень сильно его достала, молча взял (не схватил, а спокойно взял!) туристический топорик и шарахнул через всю кухню в дверной косяк. Попал! До сих пор метка видна. Вера сказала: «Псих», – но на время отстала. Вот у кого надо поучиться. Алик покосился на друга. Тот по-прежнему лежал с закрытыми глазами. Не то уснул, не то переживает.

Четвертая фотография была черно-белой и самой удачной, с точки зрения Алика. Красивой эту Григорьеву… Кстати, как ее зовут? Он потянул к себе шибаевский портфель. Достал записную книжку, снова покосился на спящего. Тот мирно сопел, даже всхрапнул вдруг. Алик раскрыл книжку на букве «г». Григорьева… Григорьева… Есть! Ирина Сергеевна. Адрес, телефон, номер машины.

Да, красивой эту Ирину Сергеевну, пожалуй, не назовешь, но что-то в ней есть. Темные длинные волосы, выразительные темные глаза. Голова повернута чуть вбок, видно правое ухо и длинная серьга, чуть не до плеча. Выражение лица…

Алик затруднился в выборе слова, что с ним случалось редко, почти никогда. Не печальная, нет… Серьезная? Тоже нет. Задумавшаяся. Ушедшая в себя. Пожалуй. Ни намека на улыбку. Крупный рот сжат. Темное платье, черное, скорее всего. Единственное украшение – длинная, как подвеска, серьга. Не поймешь, золотая или серебряная и что за камешки. Для драгоценных крупноваты, пожалуй. Янтарь?

«Жертва!» – вдруг пришло Алику в голову. Брови вразлет, не выщипанные, а свои, естественные, что довольно странно и говорит о… цельности? Рот без улыбки. Единственная серьга. Именно! Потому что единственная – вдруг осенило его. То есть их, разумеется, две, но видна только одна. А вот если бы были видны обе… Мысль вилась вьюном и не давалась. Как будто чего-то не хватает, вдруг сообразил Алик. Какая-то… незавершенность. Но именно эта незавершенность воспринимается естественнее, чем если бы их было две! Недосказанность. Даже намек… жертвенное ожидание? Жертвенное ожидание развязки! И трагичность в сжатых губах, во взгляде в никуда. Именно!

В Алике Дрючине увядал поэт – идеалист и декадент. Вообще существовало как бы два взаимоисключающих Алика – один трепетный и тонко чувствующий, а другой – адвокат, и эта двойственность его натуры приводила иногда к странным результатам. Например, будучи циником, он вдруг безумно влюблялся, причем в самых заурядных женщин, в которых на короткое время ему удавалось разглядеть королеву. Потом все становилось на свои места, и Алик шумно удивлялся, как он мог снова так промахнуться. И клялся Шибаеву, что в любовных комедиях он свою шутовскую роль отыграл на всю оставшуюся жизнь. А потом все повторялось сначала. Алику было легче, чем Шибаеву, – боль и разочарование он бурно выговаривал до дна, запивал коньяком или водкой, а потом, опустошенный и слегка нетрезвый, шарил взглядом в поисках новых приключений. А Шибаев молчал, стиснув зубы, душу не открывал. Алик, к своему разочарованию, так и не знал толком, что же произошло у него с Ингой в Нью-Йорке, и умирал от любопытства.

Он разлил в стаканы остатки водки, сунул пустую бутылку под стол. Позвал негромко: «Сашок!», но Шибаев не откликнулся. Алик прислонил фотографию женщины с одной серьгой к шибаевскому стакану. Кивнул ей и выпил залпом. Поморщился, крякнул не от неприятного ощущения, а, наоборот, ему стало хорошо! Шибаев, видимо, уснул. Женщина с фото пристально смотрела на Алика, и ему казалось, она просит его о чем-то, намекает, призывает…

Хотя Алик Дрючин и был циником в силу профессии, но где-то глубоко внутри сидела в нем чистая вера в некую конечную справедливость, не правосудия, нет, не людскую, а справедливость судьбы, что ли? Он не верил в Бога, то есть не верил в общепринятом смысле слова, но на самом деле допускал – что-то, возможно, есть… где-то там. Или кто-то, кто должен в конце концов разгрести всю эту грязь.

Каждый придумывает себе Бога в силу своего разумения, жизненного опыта, даже образования. Вера или скорее надежда Алика Дрючина на конечную справедливость и была его неосознанным Богом, хотя с точки зрения этого Бога-справедливости, был он, Дрючин, большим грешником. И теперь, глядя на женщину с одной серьгой, он думал, что… что… Мысль все вилась, струилась, как быстрый ручей, и не давалась.

– Ваше здоровье, Ирина Сергеевна, – пожелал ей смирившийся с невозможностью додумать «струящуюся» мысль Алик. – И удачи вам!

Водка была вся выпита. Шибаев спал. Алик, поколебавшись, взял его полный стакан. Прислонил фото к своему пустому. Выпил. Успел подумать еще, может, позвонить ей, предупредить о замыслах супруга? Но сон, усталость и алкоголь сморили его. Алик уронил голову на руки и тоже уснул…

Большой рыжий котяра возник на пороге комнаты внезапно, как привидение. Неторопливо подошел, бесшумно вспрыгнул на стол. С достоинством доел остатки колбасы на тарелке. Понюхал спящего Алика, фыркнул презрительно. Старательно умылся, сидя на столе. Морда у него была вполне бандитская, правое ухо разорвано, а широкий нос в боевых шрамах. Звали кота Шпана, и был он, как однажды пошутил Дрючин, вроде того кота из сказки, который достался в наследство третьему сыну мельника. Вера, поделив имущество с бывшим мужем, отказалась забрать Шпану. И с тех пор двое сильных мужиков, Шибаев и его кот, мирно сосуществовали на единой территории, не наступая друг другу на горло, не воспитывая, не приставая с дурацкими претензиями. А о бантиках, декоративных ошейниках, звоночках и других идиотских бабских финтифлюшках вообще речи не было. Форточка на кухне открыта в любую погоду, зимой и летом. Шпана, нагулявшись, возвращается домой, ест что подворачивается под лапу, зализывает следы драк и заваливается спать на бугристом старом диване.

Закончив умываться, Шпана прыгнул со стола на диван, прошелся по животу Шибаева, пользуясь тем, что тот спал, притулился сбоку и тоже погрузился в сон…

Даже умиление брало при взгляде на них – хорошая мужская компания, холостяцкая, погуляли и честь знают. Ни скандала тебе, ни мордобоя…

Глава 2

Женщина

Роскошное бабье лето царствовало – яркое, солнечное, с сияющими синими небесами, пронизанное тонкими нитями невесомой паутины. Подарок природы перед долгой холодной зимой. Хотя какие сейчас зимы! Уже и не помнит никто настоящей зимы с морозами, снегами, буранами. Может, потому и народ стал похлипче, избаловался, вечно с насморком, гриппом, простудами.