Жизнь и смерть Кашмара Маштагаллы

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Жизнь, что до сих пор шла размеренно ровно, по накатанной знакомой дороге, вдруг будто взорвалась; словно игру «пазлы», где из кусочков собирается целая, чудесная картинка, неожиданно встряхнули и кусочки (сами по себе непонятные и нелепые, но правильно составленные как по волшебству превращающиеся в прекрасный, зеленый тихий уголок природы, где хотелось бы состариться) разлетелись в разные стороны, и теперь приходилось вновь собирать, чтобы восстановить, воссоздать и вычленить из хаоса гармонию.

Началось с непонятного, почти абсурдного.

На крыше двадцатиэтажного дома они играли в карты, он проигрывал и, наконец, проигрался в пух, дотла, к такой-то матери, вывернул карманы, показывая, что нечем расплатиться. Тогда трое других игроков, побросав карты, поднялись, молча схватили его за руки, за ноги и поволокли к краю крыши, откуда также молча сбросили вниз. Говорил в данном случае только он, кричал, вопил, орал, просил подождать, уверял, что вернет долг, клялся детьми (а сам думал: можно, все равно никаких детей у него нет), просил не сбрасывать его с крыши, потому что жена очень расстроится, а если расстроится то тут же рассердится, а когда рассердится, то лучше ей под руку не попадайся – так двинет сковородкой – уши отлетят: ведь сегодня его очередь прибираться в доме. Но те трое не слушали никаких возражений и сбросили. Пролетая мимо пятнадцатого этажа, ему чудом удалось ухватиться за перила балкона, он подтянулся на руках и, задыхаясь от пережитого ужаса и напряжения, перевалился на чужой балкон.

Тут он проснулся, повернулся к жене, которая уже несколько минут безуспешно будила его, кричащего во сне, и произнес, еле переводя дыхание:

– Хорошо, что проснулся, не то разбился бы вдребезги.

– Опять? – спросила жена.

– Ага, – ответил он.

– Ну, сколько же можно!? Каждую ночь ты меня будишь своими воплями… Посмотри, который час…

– А который?

– Почти три ночи. Теперь уже не смогу заснуть…

– А что мне делать, если меня сбрасывают с крыши? Молча лететь?!

– Говорила тебе, говорила – бери с собой деньги. И почему ты все время проигрываешь? Хоть раз бы выиграл… Ты – жалкий неудачник, вот ты кто!

«Почему же неудачник? – подумал он обиженно, – к тому же – жалкий! Надо же! Вроде дела идут, зарабатываю, ни в чем не нуждаемся…»

Но спорить не стал, промолчал. Он знал о неограниченных словесных ресурсах жены, и как она умеет бесконечно спорить сама с собой вокруг крохотной безобидной фразы; это походило на реплику, поданную забывчивому актеру из суфлерской будки, которая спровоцировала и помогла ему разразиться огромным монологом, и вот он уже на сцене мечет гром и молнии чужими, авторскими мыслями и давно уже забыл о бедном суфлере, подсказавшем реплику.

– Утром поведу тебя к гадалке… – продолжала жена. – Может, кто сглазил тебя? Она и колдовство снимает… Хотя, кому ты нужен?..

Он и на это не ответил, отвернулся от жены, стараясь заснуть.

– Еще раз разбудишь меня среди ночи, сама тебя с крыши сброшу, – пообещала она напоследок.

Наутро, предварительно позвонив и уточнив время, жена отправилась вместе с ним к гадалке.

– Эта гадалка, Марьям-ханум, – говорила ему жена по дороге, – Это тебе не какая-нибудь современная шушера, это – высший пилотаж… Её и по телевизору показывали, рассказывала о белой и черной магии… Деньги взял?

Марьям-ханум встретила их нарочито деловито, с озабоченным видом.

– Рассказывайте, – сказала она. – У меня двадцать минут на вас.

Жена рассказала. Изложила все быстро и толково, с мельчайшими деталями.

Марьям-ханум расстелила перед собой на столе большой головной платок-келагай и обратилась к нему:

– Клади сюда побольше, не то на этот раз ночью долетишь до земли и разобьешься.

В смешливых глазах её бегали лукавые чертики, непонятно было, шутит она, или говорит серьезно.

Он под растерянным, но напряженным взглядом жены выложил все деньги, что взял с собой. Марьям-ханум ловким движением фокусника моментально смахнула деньги в карман своего халата.

– У вас ведь есть дети? – спросила она, обращаясь к его жене.

– Да, есть, – с готовностью откликнулась та, – мальчику уже двадцать шесть, окончил нефтяную Академию с отличием, женить хотим, работает в Сокаре, хорошо зарабатывает, хорошую девочку для него присмотрела, родители там же работают, в Азнефти, приличные люди, а дочка у нас еще студентка, на втором курсе Иняза, два языка знает, анг…

– Этого достаточно! – с трудом удалось перебить её Марьям ханум. – А почему же вы во сне думали, что детей у вас нет? – спросила она у него.

Он задумался.

– Как вас зовут? – спросила Марьям-ханум.

– Меня?

– Не забывайте – время у нас ограничено, в приемной уже ждут своей очереди следующие посетители, – торопливо и сердито проговорила Марьям-ханум.

– Меня зовут Кашмар, – так же торопливо в тон ей ответил он.

– Это что за имя такое? – возмутилась Марьям-ханум. – Вы что, шутите?

– Нет, нет, – еще торопливее вмешалась Наргиз, жена Кашмара и зачастила, посыпала словами, как горохом:

– Видите ли, их в семье было тринадцать детей, девять мальчиков, четыре девочки, Кашмар самый младший, последний, его родители умерли, некоторые из старших братьев тоже поумирали; когда он родился, он родился с волосами – на голове, конечно – и с открытыми глазами, долго молчал, внимательно изучая повитуху и потом только соизволил заорать, вот так он родился необычно, а что, матери его почти сорок лет было, когда последыша рожала, риск, конечно, всякое могло случиться, вот и случилось, и акушерка, то есть это просто повитуха была в деревне, она вдруг, когда новорожденный изучал её, воскликнула почему-то по-русски «Кошмар!», и его отец настоял, чтобы последнего сына так бы и назвали, потому что при произнесение этого слова повитуха дважды чихнула, причем в метрику имя вписали не совсем грамотно, через «а», «Кашмар», понимаете, потом у младенца очень скоро волосы отпали, глаза стали вовремя закрываться, он стал обычным младенцем, а необычное имя осталось. После смерти отца, когда Кашмар уже был совершеннолетним и получал паспорт, по его заявлению ему поменяли имя на Кашкай, а в семье между собой все равно называли его Кашмаром, в шутку, так сказать, да и привыкли за столько лет, и мне, как поженились, понравилось, Кашмарчиком его называла, вот так неофициально и осталось за ним прежнее имя, привыкли, а фамилию он совсем недавно поменял, тут уж я возражала, была обычная человеческая фамилия – Мамедов, ну, ладно, хочешь менять, поменяй окончание, сейчас многие так делают, избавляются от русских окончаний «ов», «ев», – тараторила жена, боясь, что её перебьют и она не успеет все рассказать, – возьми и сделай Мамедли, так нет же, заупрямился, говорит, что я, хуже этих поэтов, что ли, они приклеивают себе такие прозвища, ханами и беками становятся, «ханлы», «бейли», хотя, как были плебеями, так плебеями и остались, а я что же, просто беру себе псевдоним, вернее – фамилию по названию своего родного селения, что плохого: Кашмар, то есть, Кашкай Маштагаллы? Звучит? Не очень, – говорю я, но он заупрямился и поменял, так что, теперь он Маштагаллы, а я как была, так и осталась Мамедовой, знала бы, не меняла девичью фамилию…

– Хватит! – крикнула, прервав её, Марьям-ханум. – Достаточно!

Наступила звенящая тишина, которую тут же осторожно нарушил Кашмар.

– Это я сам назвал свое первое имя, думал, может вам так нужно, – сказал он.

– И правильно сделали, – одобрила Марьям-ханум, с опаской поглядывая на Наргиз, жену Кашмара. – Та-ак… – улыбаясь глазами протянула она, – становится все интереснее… Ну так, почему?

– Что почему? – спросил Кашмар.

– Забыли вопрос? – слегка осуждающе покачала головой Марьям ханум. – Что ж, немудрено после такой пространной речи, – она с укором посмотрела на Наргиз. – Почему имея детей вы во сне думали, что у вас их нет?

– Наверно, потому, – после небольшой взрывоопасной паузы ответил Кашмар, – что там я был гораздо моложе, лет двадцати-двадцати пяти, – неуверенно проговорил он. – Тогда еще я, кажется, не был женат. Или был?..

– Ты что? – возмущенно произнесла Наргиз.

– Ясно, ясно, – сказала Марьям-ханум.

– Ясно-ясно? А что ясно? – полюбопытствовал он.

– Это лично мне ясно. А то, что лично мне ясно вам может быть неясно, – она протянула жене Кашмара, вытащив из кармана просторного халата, что-то в крохотном холщевом мешочке, – положите это под его подушку. Только обязательно после совокупления.

– Марьям-ханум, – тихо и вежливо произнесла Наргиз, – простите, но у нас это происходит не так часто, все таки возраст: мне почти пятьдесят лет, ему еще больше, а если этого не будет, то можно просто класть под подушку?

– Очень хорошо.

– Хорошо? – не поняла Наргиз.

– Нет, плохо, – уточнила Марьям-ханум. – В любом случае есть близость, нет близости, это кладете под подушку после близости.

– Может, вы думаете, нам родить надо? – опять осторожно спросила Наргиз.

– А что же вам надо? Вы еще молоды, рожайте на здоровье!

– Да нет, мы по другому вопросу пришли! – уже нетерпеливо проговорила Наргиз.

– По какому еще вопросу!? Что может быть важнее детей? – раздраженно спросила Марьям-ханум и лицо её стало вдруг жутко меняться, на глазах стариться, за считанные секунды она из холеной шестидесятилетней женщины, которой никто бы не дал её возраста, превратилась в старую каргу с запавшим беззубым ртом и глубокими морщинами по всему лицу. – Идите, идите, не отнимайте у меня время! Три раза в день по чайной ложке и не забудьте добавить каплю мочи молодой кобылицы! Пошли, пошли! – старуха поднялась из-за стола и, махая костлявыми руками, двинулась на супружескую пару, выпроваживая их из комнаты.

Они в страхе выбежали из квартиры, не обратив внимания на то, что прихожая была абсолютно пуста, вопреки утверждениям старухи, что другие посетители ждут своей очереди.

– Фу! – сказала на улице Наргиз, с трудом переводя дыхание. – Что за чертовщина!?

– Твоя знакомая! – ехидно напомнил Кашмар. – Высший пилотаж!

С этого дня кусочки игры, составлявшие жизнь Кашмара и до сих пор державшиеся на игровой доске, изображая идиллическую картинку, разлетелись в разные стороны, как осколки разбитого дорогого и хрупкого сосуда.

Жена совала Кашмару под подушку на ночь непонятный комочек, что дала им полусумасшедшая старуха-гадалка, но как только охваченный желанием, он начинал домогаться её, тут же вытаскивала комочек из-под подушки, а сама ворчливо и капризно подчинялась домогательствам.

– Выбрось эту дрянь! – пыхтя от усердия, с коим повторял однообразные телодвижения промеж раскинутых ног жены, произносил Кашмар. – Смотри, как бы на самом деле не подзалетела на старости лет…

– Это кто из нас… – пыхтела в свою очередь жена из-под Кашмара, – это кто из нас… на старости лет?.. Ты на пять лет старше… Не забыл?..

Но кулечек, или мешочек, или узелочек – называйте, как хотите – с непонятным порошком в нем так и не помог, и Кашмар по-прежнему (если и не каждую ночь, то через ночь) орал во сне, не желая, чтобы его сбрасывали с крыши высотки, и не давал спать жене.

– Ты опять был без денег? – строго спросила она в первую ночь после посещения старухи.

– Да я же все ей отдал, этой старой аферистке! – оправдывался он.

Через две недели, когда стало ясно, что пребывание странного комочка с порошочком под ночной подушкой ничем не помогает, Кашмар решил попробовать принять внутрь подозрительное снадобье, растворил его на свое дилетантское усмотрение в стакане воды и залпом выпил.

– Ослиную мочу забыл, – сказала незаметно появившаяся за его спиной и следившая за его манипуляциями жена с порога кухни.

Кашмар вздрогнул, чуть не поперхнулся от испуга, отдышался и ответил:

– Где я её возьму?

– Сошла бы и твоя, – пошутила жена.

– Ну, ты, полегче, – сказал Кашмар. – За такие шутки знаешь, что бывает?..

– А что?

– По шее схлопотать можно, – пообещал не очень уверенно Кашмар.

– Да неужели?

– И потом вовсе не ослиная, а моча кобылицы, – уточнил он. – Где её возьмешь, не в деревне живем…

– Да неужели? А мне казалось, все деревни переехали сюда, в город.

Выпитое снадобье тоже мало помогло, но эрекция стала более крепкой и частой.

Через некоторое время Кашмара стали беспокоить боли в почках, причем в обеих сразу. Наргиз нашла хорошего уролога-диагностика и они вместе отправились к нему на обследование.

– Ничем порадовать не могу, – сразу без обиняков сообщил уролог, ознакомившись с ответами анализов и обследований на УЗИ. – Почки заметно ослабили свою деятельность, причем, обе сразу, наблюдается тенденция к постепенному отказу, причем, обеих сразу… Я вам выпишу курс лечения, на всякий случай попробуйте. Но слишком уж стремительно пошел процесс, лучше бы в больницу ложиться под постоянное наблюдение врача… Мой вам совет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.