Образовательный невроз? Как выбрать школу и не сойти с ума

Образовательный невроз – что это такое

В этой книге используется медицинский термин – «невроз» – в переносном смысле. Здесь это, конечно, не клиническое понятие. Мы имеем в виду комплекс мыслей, состояний, эмоций, переживаний, некомфортных для человека, которые возникают без спросу, как правило, из-за высокого уровня напряжения и тревоги, когда человек не хочет об этом думать, но все равно думает, пытается переключить внимание – и не может. То есть в данном случае это скорее метафора, но она очень близка к клиническому описанию невроза, потому что человек очень часто находится как бы в плену мыслей про школу, про социализацию, про возможное неблагоприятное будущее его ребенка. Поскольку это некомфортно и нерегулируемо, это признаки невроза.

Этот «невроз» мы называем образовательным, потому что образование – это тема, связанная с областью гипермотивированности, сверхзначимости. Оно становится для людей сверхценной идеей, на которую накручивается очень многое, и от этого тоже некомфортно. Пример проявления такого невроза – когда двойка по контрольной в третьем классе переживается как катастрофа, когда непоступление в хорошую школу воспринимается как конец света и закрытая дорога в успешное будущее – хотя это только начало пути, малая часть процесса учебы. И погруженность в эти мысли у тех, кто вошел в состояние образовательного невроза, – на уровне навязчивых состояний. Возникает диспропорция: теме школьной учебы уделяется столько времени и внимания, что другие важные для семьи вещи – например, связанные со здоровьем – отходят на второй план. И нередки случаи, когда люди, зациклившись на образовании старшего ребенка, вообще упускают младшего или в погоне за элитным образованием теряют ощущение значимости отношений взрослых в семье…

Причины образовательного невроза

В современной родительской жизни тема выбора школы возникает гораздо раньше, чем сам выбор. Из простой и понятной темы школьное образование стало темой сложной и многофакторной, и в результате для большинства участников обучение в школе перестало быть естественным процессом.

Это произошло в первую очередь потому, что появились варианты. Когда образование было бесплатным и единообразным, не предполагающим ни особой включенности родителей, ни вариантов выбора, люди и не переживали, и неврозов по поводу качества образования было намного меньше. В советском детстве были понятные и выстроенные образовательные траектории: детский сад – школа – институт – научно-исследовательский институт; или детский сад – школа – ПТУ – завод; или детский сад – школа – художественное училище – творческая профессия. Я не говорю, что это было хорошо, но выстроенность этих социальных маршрутов и понятное количество социальных лифтов, связанных с образованием, делали отношение к ситуации более спокойным. И хотя всегда были люди, стремившиеся вырваться из коридора, казалось бы, написанного им на роду, такие случаи были единичны. Сейчас же большинство хочет не в тот коридор, который проще, ближе, естественнее, а в тот, который лучше, с их точки зрения, для ребенка.

Вторая причина, по которой тема образования вообще и выбора школы в частности вызывает невроз в больших городах, связана с повышением ценности ребенка. Уровень жизни общества стал другим. Да, и сейчас многие живут на грани бедности и за ней, но в целом уровень обеспеченности стал более высоким, особенно в больших городах. А внимание общества к системе образования растет пропорционально росту уровня жизни. Когда уровень жизни стабильно высокий или стабильно низкий, человек может планировать свою жизнь, в том числе и в сфере образования. Это придает ему уверенность. Нестабильность в обществе вызывает тревожность. И в этой нестабильной середине мы с вами сейчас и находимся. Сегодня мало кто может себе позволить купить хорошую квартиру и вообще жить, как он хочет, не тревожась об уровне жизни, но при этом мы можем одеваться на свой вкус, совершать покупки среднего размера и делать что-то для образования детей. Мы не можем обеспечить гарантированное будущее, но можем дать максимум возможностей, чтобы ребенок сделал это сам. Из-за того, что при всех наших усилиях гарантий все равно нет, и возникает образовательный невроз.

Мне кажется, что непростота выбора – наше национальное явление, почти такое же, как пельмени или балалайка. Выбор нас дезориентирует, мы начинаем набирать в корзину всё, как в супермаркете. Из-за высокой степени нервозности в обществе, из-за того что у нас размыты перспективы дальнего будущего, мы отчаянно пытаемся не промахнуться, выбирая то, что будет длиться одиннадцать лет и потом еще плюс пять – институт. А после института у нас вообще открывается поле страхов и неопределенности. Кто в России может спокойно думать про будущее, которое наступит через 10–15 лет? Попытки делать такие прогнозы чреваты жутким стрессом. И предсказать, чем аукнутся наши усилия в отдаленном будущем, во взрослой жизни ребенка, когда он уже будет самостоятельно принимать решения, тоже невозможно.

В одной интеллигентной верующей семье было двое сыновей. Старший – очень способный, и ему выбирали лучшие возможности для образования. Он окончил школу с золотой медалью, и семья продала часть жилья, чтобы дать ему возможность учиться в Америке – ужались, напряглись, но отправили ребенка за границу. Денег на регулярные поездки к нему не было, мальчик тяжело привыкал, но все верили, что так правильно, так надо.

Он учился, приезжал редко, родители не приезжали никогда. Мальчик пережил жесточайший кризис адаптации, выучился, нашел там же работу и вдруг… женился на китаянке и перешел в буддизм. Это было совершенно естественно для той ситуации социализации, в которой он находился шесть лет. В Америке смешанные браки – обычное явление, никто даже не понял бы, в чем драма, но для родителей мальчика это стало реальной трагедией. Их ребенок сменил религию, культуру – все то, что называется «культурным кодом». И когда встал вопрос об образовании младшего сына, они поняли, что, отправив его за границу, они останутся как бы без детей – по крайней мере, без понятных им, близких по духу детей.

Просчитать со стопроцентной вероятностью результат, казалось бы, направленных на лучшее действий, к сожалению, невозможно. И когда вы начинаете этим серьезно заниматься, надо понимать, что этот выбор лучшей доли в образовании в значительном количестве случаев – действительно билет на выезд. До половины сильных детей в старшей школе хотят уехать. Они не видят своего будущего в России.

Я предлагаю задуматься: цели и задачи, которые кажутся естественно возникающими, – действительно ли это ваши цели? Вполне вероятно, что эти установки – сверхценность образования, необходимость знания языков – могут диктоваться целями, которые к вам никакого отношения не имеют.

Сегодня в каждого ребенка так много вкладывают с самого начала, что все это стало совсем не естественным процессом. Естественно – это когда ребенок, которого до школы не учат в специальном заведении, перед первым классом идет в школу, до которой он может дойти сам своими ногами, и проходит вступительные испытания без подготовки; его развитие перед школой не стимулируется, и во многих местах это по-прежнему так: ребенка просто из сада автоматически зачисляют в ближайшую школу, родители в этом практически не участвуют, и достижения ребенка – это работа его и школьного коллектива.

Сегодня же мы имеем дело с тем, что в образовании произошло сильное расслоение, в разных школах очень разный уровень подготовки, и дополнительная неестественность ситуации в том, что развитие ребенка стимулируется не по его запросу, без учета его психологических, неврологических особенностей, особенностей восприятия, усидчивости и так далее. Кроме того, неестественность еще в том, что слишком часто нереализованные амбиции взрослых проецируются на ребенка. «Я не защитил диссертацию – значит, мой сын обязан это сделать», «Я не говорю по-английски – пусть мои дочери учат язык с трех лет», «Я всю жизнь хотел играть в футбол, не получилось, так пусть мой сын играет, даже если у него рахит и ему хочется проектировать роботов». В XIX веке количество детей на семью в целом было больше, чем сейчас. Сегодня, когда количество детей на одного взрослого меньше, значимость каждого из них выше. Мы живем в этой ситуации не первое поколение, поэтому она нам привычна, но надо понимать, что она не стандартна. В результате ребенок растет под лупой избыточного внимания взрослых, и семья в него вкладывает все, что может, полезного, в объемах или максимальных, или избыточных.

Еще один момент, связанный с неестественностью: сегодня в моде теория привязанности[1] и очень большое внимание уделяется тому, чтобы ребенку было комфортно. Поэтому образование из традиционного для нашей культуры формата, связанного с немецкой системой с ее муштрой, насилием, дисциплиной и подчинением, сейчас часто трансформируется в максимально игровой, подстраивается под ребенка, и в результате происходит, с одной стороны, перенасыщение информацией, а с другой – не тренируется воля, и в этом тоже мало естественного. Взрослые играют с ребенком на уровне ребенка, в том числе и в процессе обучения.

Если говорить о том, как это выглядело в нашей стране раньше, то в XIX веке высшее образование получали от общего числа единицы – или очень одаренные и замотивированные, или дети из богатых семей, а у большинства оно заканчивалось четырьмя классами церковно-приходской школы. Сегодня почти каждый ребенок протаскивается через всю многоступенчатую систему обучения независимо от того, есть у него способности или нет. Сегодня в принципе другое отношение к этому, и если ребенок не получил образование по высшему разряду, считается, что он неуспешен.

Кроме того, сегодняшняя школа считает, что родители должны быть вовлечены в учебный процесс. Это тоже не вполне естественная для родителей ситуация. Но чтобы не играть по этим правилам, нужно плыть против течения, и тебя еще будут пинать в спину и порицать: «Как, ты не учишься вместе с ребенком!»

Из всего сказанного выше вытекает тот факт, что к развитию ребенка стали по-другому относиться. Оно больше не рассматривается как процесс, который идет сам по себе. Если раньше ребенок просто рос и развивался, то теперь он стал родительским инвестиционным проектом, в который все время надо делать какие-то внешние вливания: впечатления, образовательные мероприятия, кружки, события… Теперь предполагается, что без этого ребенок не будет расти. Лично я убеждена, что ребенок – это не сосуд, который нужно наполнить, а факел, который нужно возжечь. Но для современных родителей он скорее сосуд, и они стремятся наполнить его самыми разными способами.

Есть такое определение – «стимулированное развитие». Это понятие предполагает постоянную работу над развитием, чтобы оно было достаточно хорошим. Если раньше можно было привести в школу нечитающего и непишущего ребенка, то сейчас просто так его в первый класс не отдашь. Теперь, отправляя ребенка в школу, вы уже должны предъявить результат своих достижений – привести его читающим, считающим и частично обученным тому, что будут проходить в первом классе. Поэтому выбор школы начинается с выбора подготовки. А бывает, что и на подготовку просто так не придешь. А где-то попадание в тот или иной сад определяет, в какую школу вы пойдете, поэтому невроз начинается гораздо раньше, чем начинается школа.

Ушла простота и понимание того, что ребенок сам естественным образом подрастет, разовьется и к семи годам будет готов к обучению. Везде нужна как бы гидропоника – искусственное подпитывание процесса. И выращивание этих искусственных плодов – очень энергоемкий процесс, требующий неустанного наблюдения и стимулирования родителями с поддержанием определенного количества света, тепла, влаги. По сложности это примерно как выращивание тепличных зимних овощей, потому что только у 20% детей дошкольного возраста есть познавательный интерес к интеллектуальным задачам, а у других нормальных детей в возрасте до семи лет интеллектуальные процессы идут совершенно по-другому, и их интересуют другие вещи, в первую очередь игра. Просто у 20% детей – опережающее развитие, а 80% живут на своей стадии интеллекта – которая, кстати, очень важна:

в дошкольном периоде развития интеллекта ведущая деятельность – игра, а ведущий процесс нервно-психической деятельности – воображение, которое является предтечей интеллекта. Это нормально, что ребенок до школы играет! Но мы рано выдергиваем детей из этой стадии. Они не хотят учиться, чтобы готовиться к школе, не хотят делать интеллектуальные задания, потому что это не соответствует их возрасту.

Вкус продукта, выращенного в теплице, другой, чем у продукта, выросшего на грядке, – вы же легко отличите наш зимний помидор от грунтового азербайджанского? То же самое и с детьми: выращенный искусственным способом интеллект совершенно другой. Это становится видно к четвертому классу, но первые признаки можно заметить и раньше. Дети со стимулированным развитием, если не продолжать их подстегивать, выходят на естественный уровень и сравниваются со сверстниками или даже начинают отставать от тех, кто рос сам, без дополнительной стимуляции.

Мне очень близок термин «гипервитаминоз» – когда дают так много витаминов, что их концентрация становится опасной. У нас та же история с интеллектуальным развитием в дошкольном возрасте.

Идея раннего развития появилась в 1960-е годы в Америке. За прошедшие десятилетия на Западе она уже отгремела, и сейчас там идет логичный откат, но мы переняли ее с запозданием. Там идея раннего развития была воспринята, использована, были оценены ее разные результаты, к ней выработали разное отношение – а у нас интерес общества к ней возник только в 90-е, и мы пока не успели выработать к ней определенное отношение.

Идеи раннего развития основываются на том, что у мозга ребенка есть определенные способности, и их можно развивать до того, как они разовьются сами. Самый дикий вариант их реализации – это программы внутриутробного обучения, когда на беременный живот ставятся динамики и ребенок что-то слушает (потом открыли вредность этого действия и побочные эффекты, но на Западе этим долго баловались). Конечно, раннее развитие – это бизнес, он сейчас процветает в нише дошкольного образования.

Родителей еще подстегивает теория о том, что есть способности, которые можно развивать только до определенного возраста, а потом уже нельзя, поздно. Да, в некоторых областях это верно – известно, что начинать заниматься музыкой, балетом и профессиональным спортом нужно как можно раньше, – но в отношении других способностей наука это не подтверждает.

Прибавим к уже перечисленным факторам образовательного невроза нереализованные амбиции взрослых, которые тоже требуют выхода. У нас есть знакомый массажист, который долго занимался с нашими детьми. Он рассказывал об одной семье, в которой ему пришлось работать: «Там была маленькая девочка. У нее бабушка – балерина Большого театра, и мама, которую пытались сделать балериной и которая весит 120 килограмм. Девочке было девять месяцев. Первый просмотр в балет Большого театра планировался в год. И вот мама и бабушка хотели, чтобы я делал девочке массаж под нагрузкой, вытягивая конечности. А девочка пухленькая, „молочный“ ребеночек с напряженными ножками. Я, конечно, отказался».

Это смещение образовательной проекции – у нас самих возможности не было, но для ребенка мы сделали все: переехали в Москву, убиваемся на работе, чтобы дать ему самое лучшее. А бывает, что родители более или менее свободны от невроза, но их накручивают старшие родственники, и особенно часто это происходит, если рождения ребенка очень ждали старшие родственники.

С одной стороны, есть слои общества, где образование считалось ценностью и при советской власти, – грубо говоря, это так называемая советская интеллигенция. В новых условиях она не подходит под определение среднего класса, потому что в основной своей массе обеднела, однако при этом сохранила стремление дать детям хорошее образование. С другой стороны, той же целью задались малообразованные люди с высоким достатком – и это совершенно новая история, которая носит практически компенсаторный характер. Они больше склонны отправлять детей куда-нибудь в Англию, потому что при поиске качественных школ и университетов пользуются внешними критериями. Но в результате таким образом смешиваются идущая из Советского Союза традиция определенных слоев дать детям «хорошее образование» и запрос от «новых богатых». На этой почве возникает изменение общей ситуации, когда из спокойного и бесплатного образование становится платным, дифференцированным и нервным – возникает беспокойство по поводу того, чтобы не упустить возможности, выиграть конкурентную борьбу с другими детьми за «правильное» место.

Мы говорили про тех, кто невротизирован выбором лучшей доли, но есть еще родители, у которых другой невроз.

Образование – это не только интеллектуальный процесс. Это и отношения со сверстниками и учителями, и культурный, этический аспект. Есть родители, которые при выборе школы придают значение не столько качеству обучения, сколько качеству среды, в которую попадет ребенок. Это, например, семьи, принадлежащие к некой субкультуре: православные, еврейские и другие с любым этническим или религиозным компонентом; приверженцы вальдорфской педагогики[2]; любители фольклора… Для этих родителей важно, чтобы ребенку в школе прививали ценности, совпадающие с ценностями семьи. Больше всего они беспокоятся о том, как бы школа не испортила ребенка. Ими движет идея, что взгляды семьи – самые правильные, а вокруг мир, который лежит во зле, от которого надо беречься и сохранять ребенка в соответствующих условиях. В этой ситуации прежде всего важна атмосфера, окружение; не образовательный, а, так сказать, идеологический или даже духовный аспект. Люди не ставят перед собой задачу отправить ребенка учиться в Оксфорд, а стремятся привить ему собственное мировоззрение.

В этом, как и в предыдущем случае, ребенок лишается возможности как-то повлиять на выбор. Его способности и возможности не имеют значения.

Вырос возраст, когда рожают детей. Браки в 18–20 лет, рождение первенца в 22–24 становятся редким явлением. Возраст первых родов в последние семь-десять лет стал шквально расти. Сегодня в основном рожают люди, которые долго создавали для этого финансовые, эмоциональные, моральные условия. Поздний ребенок порой тяжело достается и становится действительно драгоценностью, причем не бриллиантом, а хрупким механизмом, который, с точки зрения родителей, постоянно требует точной настройки, доводки, наладки.

Когда родители тридцати пяти, а может, и сорока – сорока пяти лет задумываются о том, куда отдать учиться своего единственного или одного из двух детей, у них обычно уже есть представление о том, что такое хорошее и плохое образование, и есть какие-то цели. И в этом случае почти невозможно избежать невротических тенденций. Надо быть очень мудрым и взрослым человеком, чтобы обойтись без этого.

Помню, как меня поразило, когда однажды рядом на остановке стоял мужчина и разговаривал по телефону: «Ну как ребенок? А что делал ребенок? Как успехи у ребенка?» – и это «ребенок» произносилось с большой буквы. Потом выяснялось, что «ребенок» то ли в последнем классе школы, то ли уже в институте. И это «ребенок» звучало так, как будто это президент, премьер-министр, патриарх.

Когда этой «царственной особе» выбирают нечто, что, возможно, определит его дальнейшую жизнь, родители испытывают невероятный груз ответственности. Редко кто из мам и пап понимает, что они выбирают не для себя. Это особенное поле невроза – когда ребенок воспринимается как «нарциссическое расширение», продолжение себя, очень любимое, которое должно быть лучше тебя. Ты свои шансы использовал, но недоволен результатом, потому что кризис среднего возраста – а тут свежий, чистый шанс. И родитель надеется взять реванш.

Сегодня очень часто мама после рождения ребенка оставляет основную работу и либо надолго, либо навсегда остается дома. И тогда образование ребенка – единственное пространство для ее самореализации. Современные мамы – это часто женщины, которые ушли с хороших позиций на работе и уже чего-то достигли. Они перенаправили свою энергию на ребенка. И это добавляет невротизма.

Вообще, женщины часто неосознанно выдавливают мужчин из сферы родительства, начиная с периода беременности. Так было более или менее всегда, но сейчас из-за того, что вырос возраст рождения, повысился уровень жизни, появилось больше возможностей, женщина посвящает себя семье и хочет господствовать, сама того не осознавая и вытесняя мужчину за пределы влияния на многие вопросы, в том числе на вопрос выбора образования.