Крым. Большой исторический путеводитель

© Дельнов А., текст, 2015

© ООО «Издательство «Э», 2017

Вступление

Крым привлекателен уже по внешнему виду на карте. Помните, как у Николая Гумилева про Африку:

Крым же изящен, он затейливым цветком, с волоконцем Арбатской стрелки распустился над Черным морем. Прильнув все к тому же стволу, Евразии и питаясь ее живительными соками.

А ведь сравнительно недавно, тысячелетий всего восемь назад, его как такового, как полуострова, узким черешком Перекопского перешейка связанного с материком, не было. Не было и Азовского моря, да и Черное было куда меньшим по размерам пресноводным озером. Крымская же земля была частью массива суши куда более плавного очертания.

Но вот произошел прорыв вод Средиземного моря через внезапно возникший пролив Босфор. То ли землетрясение, то ли подъем уровня Мирового океана вызвал напор воды, приведший к стремительному размыву перемычки. И разве в силах людского воображения представить, как 200 Ниагарских водопадов соленой воды низринулись в спокойную прежде озерную гладь. И так – несколько месяцев, пока уровни не сравнялись. А ведь на тамошних берегах жили люди, жили и беды на чаяли, и как круто изменилась жизнь тех, кто уцелел. Возможно, именно этот катаклизм послужил основой для предания о Всемирном потопе.

А давайте займемся немного моделированием. Представим себе мяч диаметром 130 см. Не совсем шарообразный, скорее «геоид вращения» – но это почти одно и то же. На поверхности этого мяча – легкая шероховатость. Пупырышки высотой не более 1 мм (1 мм – это Джомолунгма) и щербинки да вмятинки – тоже не глубже 1 мм (которая чуть глубже – это Марианская впадина). 2/3 поверхности чуть влажные, скорее опрелость какая-то (это Мировой океан). Чуть подморозило – льдышки, которые на полюсах, вбирают в себя влагу, и мяч сразу становится суше. Как во времена Ледниковых периодов. Припечет солнышко – наледь тает, и начинаются Всемирные потопы. Так где же наше место на этом огромном глобусе, «венцы творения»? Как мелких микробов, и под микроскопом не рассмотреть. Но эти микробы, то есть мы, творения Господни, мыслью своею и духом своим способны вместить в себя все это, и всю Вселенную, и все прошлое, настоящее и будущее. Впрочем, будущее сомнительно, в настоящем – «огромное видно на расстояньи». Так что давайте займемся историей. Она лучше всего позволяет нам прочувствовать собственное величие. Крым же – он как магический кристалл, в котором преломилась судьба всех народов Европы и Азии.

Хотя на наш крупномасштабный российский взгляд, казалось бы, всего-то 26 тысяч квадратных километров, немного больше половины Московской области, где тут развернуться? Но вспомним: греческая Аттика, со славными своими беломраморными Афинами, средоточием мудрости и красоты, раз в восемь меньше. Меньше Крыма и греческий же полуостров Пелопоннес, на котором уместилось когда-то не меньше десятка городов-государств, включая Спарту и Коринф. И хватало там места и для Олимпийских игр, и для Пелопоннесской войны, которую историк Фукидид считал мировой. Но главное даже не в этом, а в том, что эллины и их культура растеклись по всему свету, не миновали и Крым. Его много кто не миновал из тех, кто прогремел на весь мир.

А он и сам по себе, как та Греция, в которой все есть, – мал, да удал. Многое в истории полуострова определил его рельеф. На 70 % это равнина, степь, всхолмленная на востоке, на Керченском полуострове, и на западе, там, где Евпатория. На юге длинной грядой, вернее, тремя грядами протянулись Крымские горы – не очень высокие, но величественные. Без острых пиков, зато со многими ровными высокогорными плато – яйлами, удобными для скотоводов. Местами горы крутыми склонами обрываются прямо в море, но хватало места и для того, чтобы Южное побережье, помимо пляжей, прославилось гаванями, удобными приютами для греческих, римских, готских, византийских, генуэзских, турецких кораблей, виноградниками и прочим садоводством.

На полуострове могли уживаться, не очень мешая друг другу, и степняки с табунами своих коней, и землепашцы, и виноградари, и мастеровые горожане, и царственные особы со своими дворцами и резиденциями, и те, кто ждет милости от стихии морской и коммерческой, – моряки и торговцы. Увы, хватило место и для великих сражений. Хватит его и для любителей истории – очень хочется, чтобы эта книга стала для них дополнительным стимулом съездить в Крым.

Глава 1. Крым первобытный

Обитали здесь люди с самых первобытных времен, с древнего каменного века – палеолита. Палеолит, длинная вереница каменных тысячелетий. Впрочем, зачем мы их так? Просто это было так давно, что из обработанного человеческой рукой, кроме камней, мало что сохранилось. А в ход, несомненно, шло все что ни попадя, происхождения и растительного (от дубины и палки-копалки до органических красителей), и животного (кости, шкуры, жилы), и минерального (красная охра, например – ею посыпали покойника, чтобы заменила кровь в загробном существовании). Голова у людей работала что надо – одна непревзойденная пещерная живопись чего стоит. Возводя жилища из костей мамонта и прочих стройматериалов, порою комбинировали эти конструктивные элементы с такой смекалкой, что, пожалуй, им бы и кубик Рубика нипочем. Те же каменные орудия поражают своим разнообразием. Множество форм и размеров, соответствующих разным нуждам и разным технологическим операциям, для которых они предназначались. А получить их, кроме как из грубого куска кремня, было не из чего.

Действовали по методу Микеланджело: узрев в глубине глыбы потребное, отсекали все лишнее. Неспроста у пращуров объем головного мозга, этого интерфейса между душой и природой, был не меньше (а то и больше) нашего. Только служил он тогда по большей части для мышления образного, а не словесного. Людям была свойственна интуиция, доступная разве что величайшим из наших современников. Они вживую чувствовали и душу камня, и душу дерева, и душу зверя. Это и было анимизмом: не верою, а уверенностью в одушевленности всего на свете.

Неандертальцам, по заверениям изучавших их черепа ученых, снились замечательно яркие сны. Наверное, так. В это легко поверить, если вспомнить, что в могиле юной неандерталки нашли не только ее останки, но и следы букетика цветов.

В Крыму, в пещере Чокурга (ныне – на территории Симферополя), обнаружено жилище людей палеолита, возраст которого определяется примерно в 45 тысяч лет. Здесь среди лесов (исчезнувших к нашему времени), на границе степи, обитали неандертальцы. Найдены кости пещерной гиены, дикой лошади, мамонта, пещерного медведя, гигантского оленя, первобытного быка, носорога. Обнаружены кремневые остроконечники и скребла, костяные орудия.

Самой ценной находкой стали редкостные наскальные рисунки, каждый полуметровой высоты: солнечный диск с лучами (возможно, объект поклонения), изображение мамонта и рыбы.

Потом была неолитическая (новокаменновековая) революция, когда человек, говоря словами Священного Писания, перестал «жать там, где не сеял». Перешел от хозяйства присваивающего (охоты, рыболовства, собирательства) к хозяйству производящему. Не бери только готовое, сумей сначала вырастить, дать жизнь – а уж потом можешь взять ее (глубже всех этим прониклись индоарии, в Ведах которых мир предстает всеобщим жертвоприношением).

Неолитическая революция привела к быстрому росту населения Земли. Правда, не сразу – за много тысячелетий привыкшие к привольному охотничьему существованию, люди, оказавшиеся в скученных оседлых поселках, должны еще были выработать правила санитарии и обрести иммунитет от болезней, сопутствующих новым условиям. А за это приходилось платить очень многими жизнями, особенно детской смертностью.

Как бы там ни было, если на начало перехода к производящему хозяйству на Земле обитало порядка 2,5 млн человек, то к концу VI тысячелетия до н. э. цифра составляла минимум 4 млн – при том, что «захваченных революцией» из них было не более 1,5 млн, а остальные 2,5 млн по-прежнему охотились и собирательствовали (прикидки академика В. П. Алексеева, разумеется, очень приблизительные). К середине же II тысячелетия до н. э. на планете проживало уже около 40 млн земледельцев и скотоводов.

Понятно, что люди вынуждены были расселяться из обжитых селений, причем в старых земледельческих центрах «Плодородного полумесяца» (в Нильской долине, на Кипре, на юго-востоке Малой Азии, на территориях будущих Финикии и Ассирии, в Месопотамии) свободных земель становилось все меньше. Миграции переселенцев охватывали все Средиземноморье, берега Атлантики вплоть до Скандинавии, Иранское нагорье, Закавказье и Северный Кавказ. Складывались новые расы, новые этносы, новые культуры (ставшие в наши дни археологическими).

Новые центры в скором времени сами порождали волны переселенцев, волны пересекались. Руслами рек (например, по Дунаю), другими удобными путями земледельцы двигались в глубь континентов и на берега новых морей. По ходу дела века перестали быть каменными, люди осваивали металлы: медь, бронзу (сплав меди с оловом), а там и железо.

Одной из возникших на берегах Черного и Азовского морей культур была Кеми-Обинская III тысячелетия до н. э. Она существовала на Кубани, на соседних приазовских землях, в Крыму – в северных предгорьях и на равнинной его части, в Нижнем Поднепровье. Культура названа по раскопанному в Крыму, близ Белогорска, кургану (неподалеку от знаменитой Белой Скалы). Исследователи считают, что люди, создавшие культуру, были выходцами с Северного Кавказа, а в Крым попали через Керченский пролив (Северный Кавказ в ту эпоху был развитой металлургической провинцией).

Культура эта энеолитическая – медно-каменная, т. е. ее носителям была уже знакома медь, но большинство орудий и прочих изделий изготавливались еще из традиционных материалов (поблизости как раз находились выходы высококачественного кремня). Использовали кавказского происхождения топоры, тесла, шилья, ножи. Изготавливали простейшую глиняную посуду (без гончарного круга).

Люди жили в поселениях из домов земляночного типа, двускатные крыши которых опирались на деревянные столбы. Занимались земледелием, но больше скотоводством: разводили овец, крупный рогатый скот, лошадей (вероятно, и как тягловых, и на мясо). Обеспечивали себе неплохой досуг: обнаружены примитивные костяные коньки и игральные кости.

Интересны погребения кеми-обинцев. Вырывалась прямоугольная яма, дно которой устилалось галькой, ракушками и известью. Стены обкладывали хорошо подогнанными друг к другу каменными плитами или деревянными чурбаками. На них наносился узор из прямых и волнистых линий, при этом использовалась красная, черная, реже – белая краска. Возможно, это была имитация ковра.

Покойника укладывали в «позе эмбриона»: на боку или на спине с подогнутыми к животу ногами. Снаряжали в дорогу: клали рядом посуду, всякий инвентарь из кости и металла. После этого камеру перекрывали, щели тщательно замазывали глиной и делали сверху земляную насыпь.

Если покойный был лицом значительным, на насыпи устанавливалась каменная стела (зарытый в землю одиночный камень-менгир) – с условной головой, с обособленными изображениями деталей лица и кистей рук, с высеченными внизу изображениями животных, людей, оружия, орудий труда.

Одного усопшего почтили стелой явно фаллической формы. Никакой насмешки в этом не было: пиктограммы большинства первобытных народов, изображающие мужчин, охотников и воинов, представляли их в состоянии эрекции – с магической целью и как дань уважения доблести и животворящей силе персонажа.

Магическое содержание нес и кромлех, круг из камней, выкладываемый иногда вокруг кеми-обинских захоронений. Камни и сами по себе обычно одушевлялись первобытными людьми, наделялись таинственной силой, положенные же в круг, они выполняли функцию оберега: или защищая покойного от злых сил, или живых сородичей от него самого – ведь душа покойника непредсказуема, она может повести себя совсем не так, как вел при жизни ее обладатель.

Мы не знаем, какие обряды совершались над могилой. Наверное, были и жертвоприношения, и мольбы о душе покойного и к ней, и погребальная тризна. Но и так налицо зачатки того, что в несколько иных формах и больших размерах сооружалось в последующие века и что можно видеть в степи и посейчас: «каменных баб», курганов с вожделенными для археологов (и черных копателей) погребальными камерами.

Глава 2. Индоевропейцы

В эпоху бронзового века (а может быть, начиная с более ранних времен) в Северном Причерноморье и близлежащих краях происходили важнейшие для всего человечества события: сложилась, а где-то с начала III тысячелетия до н. э. стала распадаться праиндоевропейская общность народов. Составлявшие ее племена, распространяясь по огромным пространствам Евразии, становились инициаторами этногенеза множества новых племен и народов, говоривших на языках, имеющих в основе своей праиндоевропейский язык. В наши дни на этих языках в Старом Свете говорят народы от Исландии до Индии, это языки романские, германские, греческий, славянские, албанский, персидский, таджикский, пушту, хинди и многие другие. Благодаря распространению английского, французского, испанского, португальского языки индоевропейской семьи преобладают повсюду и в Новом Свете.

Где начала складываться праиндоевропейская общность – вопрос дискуссионный. Но что здесь протекала значительная часть ее истории (или истории большинства входивших в нее народов) и отсюда после ее распада исходили передвижения составлявших ее племен (получивших собирательное название индоевропейцев) – считается почти доказанным. Да и возникла она скорее всего с большой долей вероятности все-таки именно здесь.

На границе лесостепи и степи сложились наиболее благоприятные условия для встречи и взаимопроникновения, т. е. для участия в совместном этногенезе племен «преимущественно земледельческих» и «преимущественно скотоводческих», да и присутствие рядом лесных жителей, «охотников по преимуществу», тоже не было лишним (в реконструируемом праиндоевропейском языке очевидны угрофинские влияния). Природное многообразие: леса, степь, большие реки, плодородные земли, близость кавказских металлургических центров (ведь на дворе уже был бронзовый век) – все это способствовало тому, чтобы племена с различным хозяйственным и общественным укладом при встрече ужились бы довольно мирно, без особых конфликтов – и породили бы новое этническое качество. Многие историки считают наиболее вероятным местом такой встречи область между Средним Днепром и Средней Волгой, а в качестве одного из археологических эквивалентов называют сложившуюся к 4500 г. до н. э. Средне-Стоговскую археологическую культуру.

Огромное значение для будущего имело то, что какие-то участники этногенеза «занесли» сюда ген толерантности к лактозе, который возник где-то в Северной или Центральной Европе около 5000 г. до н. э. Ген этот обеспечивает человеческому организму хорошее усвоение молочного сахара, а попросту говоря, возможность пить без нежелательных последствий коровье молоко. В будущих миграциях это давало индоевропейцам хороший шанс в борьбе за выживание – целая семья могла благополучно перезимовать благодаря одной корове. Если у большинства современных европейских народов процент не переносящих лактозу колеблется где-то между 10–15 % (у русских 16 %), то у южных индийцев (неиндоевропейцев – дравидов) он составляет 70 %, у китайцев 93 %.

Климатические неурядицы здесь имели место быть, но не катастрофического уровня, скорее, не позволяющие благодушествовать, побуждающие к действию и предусмотрительности. Возможно, именно здесь, среди праиндоевропейских (или ранних индоевропейских) племен, впервые в истории произошло одомашнивание лошади.

Поблизости находились старинные высокоразвитые земледельческие культуры Северо-Западного Причерноморья (Триполье, Кукутени) и Северного Кавказа (Майкопская, Кобанская), носители которых тоже отчасти участвовали в этногенезе праиндоевропейцев, а главное, у них можно было многое позаимствовать. Здесь было явственно и дыхание великих цивилизаций Древнего Востока (в поселении Трипольской культуры была найдена шумерская печать, не исключено также, что замысловатые черточки-рисунки на глыбах песчаника Каменной могилы, что в Запорожской области Украины, – это шумерские письмена).

Если же праиндоевропейские племена враждовали между собой (без этого никак было не можно), то это не были войны на уничтожение (или были таковыми крайне редко). Примем в соображение, что «скотоводы по преимуществу», люди обычно более воинственные и в процессах этногенеза стремящиеся занять главенствующее положение, сами не могли обойтись без занятия земледелием, у них после победы вряд ли могла появиться мысль очистить земли от местного населения под пастбища для своего скота. Вопреки знаменитой «курганной гипотезе» Марии Гимбутас, археологических свидетельств погрома, учиненного индоевропейскими племенами при их расселении по Старой Европе после распада общности, не обнаружено, а ведь это расселение происходило среди чужеродных народов.

В результате праиндоевропейцы и их потомки в большинстве своем были людьми переимчивыми, умелыми, практичными (их многочисленные божества – помощники во всем и повсюду, на пашне, на пастбище, по дому, во всей жизни семьи), боевитыми. С жизнестойкой общественной структурой, когда главенствовали – управляли и обеспечивали победу на поле боя (командовали) – профессионалы или по крайней мере полупрофессионалы. У них была высокоразвитая материальная культура, богатая культура духовная (то, что мы читаем в германских эддах, ирландских легендах и русских сказках – в значительной мере от тех времен). И – могуч и велик был их праиндоевропейский язык. Существовавший всегда, представляется в виде совокупности диалектов, иногда, возможно, с трудом взаимопонимаемых.

Где-то за три тысячи лет до новой эры произошел перегрев общности. Возможно, сказались внутренняя напряженность, проблемы с климатом, тяга к перемене мест, в немалой степени связанная с одомашниванием лошади. Постепенно отдаляясь, обособились постобщности индоевропейцев. Какое-то время в тесном контакте друг с другом жили племена, в будущем участвовавшие в этногенезе греков, фракийцев, фригийцев, даков, македонцев, армян, а также арийские племена (протоиранцы, от которых пошли многочисленные народы иранского корня, и протоиндоарии). Другую группу составили потомки славян, германцев, иллирийцев, балтов и других народов. Все постобщности перечислять не будем. Постепенно все они тоже распадались и расходились навстречу своим историческим судьбам. Тяжелее всех на подъем оказались славяне – или, лучше скажем, они больше всех привязались к родным местам.

Для нашей крымской тематики пока особенно важны арии. Они, двинувшись на восток, по пути завраждовали между собой и где-то около 2000 г. до н. э. разделились на две группы (предположительно в Средней Азии). Одни, не устрашась Гималаев, направились в Индию – и получили впоследствии у историков имя индоариев.

Другие, иранцы, сами себя любили называть просто ариями – «благородными». Скромно и содержательно. Часть из них со временем оказалась в Передней Азии на Иранском нагорье, обосновалась в Средней Азии. Некоторые из народов Средней и Центральной Азии и сейчас говорят на языках иранской группы – например, таджики, пуштуны и некоторые другие народы Афганистана. Другие со временем иранские языки утратили, подвергшись тюркской экспансии. При этом стали в большинстве своем хорошо нам знакомыми смугловатыми брюнетами, тогда как индоевропейскую их основу антропологически можно было отнести к среднеевропейскому и восточноевропейскому типу, с большой долей светловолосых и светлоглазых индивидов (каковыми были, например, киммерийцы, скифы, сарматы – народы, с которыми мы скоро встретимся).

Что же касается остальных иранских племен – они предпочли кочевой образ жизни. Уже в «Авесте», священной книге их оседлых собратьев, встречаем мы слова осуждения для этих грубых людей. В своих оргиастических ритуалах и пиршествах бессмысленно истребляющих массу скота – неумеренно принося его в жертву богам в пьяном неистовстве под воздействием священного напитка хаомы (из похвальбы или когда просто отказывали тормоза). В массе своей они избрали путь навстречу солнцу, добрались аж до Алтая, Памира, современного китайского Синьцзяна.

Вот они-то нам интереснее всего. Потому что, расселившись на бескрайних просторах евразийской Великой степи, не раз оглашали их стуком копыт, боевыми кликами и свистом стрел. Несколько веков – в тамошних дальних далях, а потом у азовских и черноморских берегов, в Крыму, на Кавказе, по всей Передней Азии, – когда вернулись поближе к местам своего появления на свет буйные кочевые племена. Киммерийцы, скифы, сарматы – это те, кому Крым особенно приглянулся. А еще через века им на смену, по проложенным ими степным путям, прискакали всадники иных рас, иных, тюркских и монгольских, корней.

Теперь – кое-что из «кочевой теории».

Глава 3. Кочевники

Кочевые скотоводы (номады) появились за тысячи лет до новой эры. При каких обстоятельствах – вопрос дискуссионный. Скорее всего, при разных. Земледельцы могли доверять свою живность соседним сообществам «на выпас» – тем, что из отсталых, живущих до той поры охотой и собирательством (вариант, что такие самостоятельно могли стать на этот путь, сомнителен – охотник слишком привык видеть в животном добычу и ничто иное). Номадами могли становиться группы, откалывающиеся от общего массива земледельцев на его периферию, как своего рода маргиналы. Возможен вариант вынужденного номадизма – целые племена оседлых или полуоседлых «скотоводов по преимуществу» или даже «земледельцев по преимуществу», столкнувшись со зловещим изменением климата, могли устремиться на поиски лучшей жизни, «земли обетованной» – а поиск мог и затянуться.

Исторический опыт показал, что одним скотоводством, без поддержки земледелия или земледельцев, прожить невозможно. Земледельцы всегда делали запасы «на черный день», вернее, на черные годы. Для кочевых племен, при их образе жизни, это более чем затруднительно. Вспомним, как в ветхозаветные времена, в голодную годину, семитские племена евреев прибились к Нильской долине, к фараоновскому Египту (а потом в знак благодарности назвали это «египетским пленом»).

Тысячелетиями раньше все несметное множество скотоводов-семитов, обосновавшихся в Сахаре, двинулось к Средиземному морю, на Аравийский полуостров, в Месопотамию – из-за иссыхания почв, превратившего сочные сахарские пастбища в пустыню. Ранняя история Ближнего Востока – это, по большому счету, накат все новых волн семитских племен на земли Плодородного полумесяца и на богатые пастбищами предгорья и нагорья. Случалось, одни приобщались к благам цивилизации, переходили на оседлый образ жизни, начинали заниматься земледелием, становились высококультурным народом – как смешавшиеся с шумерами аккадцы. Но тут нагрянут другие – какие-нибудь амореи, халдеи или кто там еще – и история в лучшем случае повторится.

В любом случае скотоводам-кочевникам необходим обмен с земледельцами – для получения от них плодов земли и ремесленных изделий. Как более мобильные, более боевитые они всегда по возможности стремились дополнить отношения эквивалентного обмена отношениями подчинения. И в случаях более-менее мирного этногенеза, когда знать скотоводческих племен претендовала на то, чтобы стать по крайней мере ядром элиты зарождающегося нового сообщества. И тем более в случаях завоевания, покорения. Нередок был вариант, когда скотоводы-кочевники превращались в хронических хищников и у них складывалось «набеговое хозяйство» – как то было в случае Крымского ханства.

Классическое сообщество кочевников – это то, которое ведет образ жизни, связанный с разведением домашних животных и постоянными, на сторонний взгляд порою бессистемными, перемещениями в поисках пастбищ для них. Вероятно, настоящий номадизм, а не полуоседлый, сложился на рубеже II–I тысячелетий до н. э. в степях Евразии. Для того чтобы это произошло, нужны были условия. Главное – выведение особых, неприхотливых и достаточно продуктивных пород скота, а также не просто одомашнивание лошади (впервые оно произошло, вероятно, в приволжских или причерноморских степях в IV тысячелетии до н. э.), а такое, чтобы человек мог чувствовать себя настоящим всадником, одним целым со своим конем (кентавром, если позволите привлечь мифологический образ, который, собственно, вследствие потрясения от такого зрелища и возник, и не в Греции, а в Передней Азии – как результат нападения кочевой орды). Это было совершенно необходимо как для перегонки огромных стад, так и для битвы.

А еще необходимо было высокое чувство солидарности – родовое, племенное, а затем и ордынское. Иначе оторванные друг от друга на большие расстояния общины не смогли бы противостоять любому сплоченному нашествию. Вот почему из необъятных степей, по которым сутки скачи и никого не встретишь, при необходимости являлись армии в сотни тысяч всадников. А еще кочевники всегда обладали высоким чувством собственного достоинства и чувством справедливости. И потому, что привыкли постоянно принимать ответственнейшие решения, и потому, что в своей организации большинство кочевых сообществ, даже межплеменных, не пошло дальше военной демократии. И не живи в душах представление о высшей справедливости, межобщинная рознь могла погубить всех. Отметим только, что справедливость понималась в духе условий и времени. Например, трусливый, малодушный, слабый не заслуживал жалости, а только презрения (а к таковым могли отнести и земледельцев вообще).