Наконец доктор Груберт понял, что уходит, навсегда уходит, проваливается в белизну, полную блестящего звона, и это было хорошо, правильно, ничуть не пугало его и не удивляло…
* * *
Поезд резко остановился, и доктор Груберт проснулся. Кто-то, сидящий справа, но не рядом, а наискосок, внимательно разглядывал его.
Доктору Груберту стало не по себе.
– Если бы я был на вашем месте, – спокойно сказал сидящий справа, – я бы постарался обращать как можно меньше внимания на то, что мне говорят. Особенно женщины. Молодые особенно.
Доктор Груберт оторопел.
– Мы с вами только что виделись, – продолжал сосед, – вы, может быть, меня не запомнили.
Тут он узнал этот голос.
Высокий широкоплечий мужчина в белой рубашке, остановивший их по дороге на станцию. Тот, которого Николь аттестовала как своего любовника.
– А, вспомнили, – неторопливо сказал любовник, – Пол Роджерс. Разрешите мне пересесть к вам?
Доктор Груберт кивнул.
– Не затрудняйтесь, – сказал Пол Роджерс, садясь рядом с ним, – я все про вас знаю. Я знаю все, что касается моей невесты. Иначе нельзя.
Он сухо засмеялся.
– Я не держу частных детективов, не беспокойтесь. Она сама мне все рассказывает.
Доктор Груберт промолчал.
– Что вам снилось, – неожиданно спросил Пол Роджерс, – если не секрет?
– Снилось, что я попал в город Лиму.
– Лиму? Вы что, там бывали?
Доктор Груберт покачал головой.
Пол Роджерс дружески улыбнулся.
Он был немолод, лет сорока пяти, может быть, даже больше.
Очень широкие плечи, мощная грудная клетка. Спокойное лицо с крупными мягкими чертами, выпуклый лоб, небольшая залысина.
Вытянул вперед ноги и, скрестив, положил их на свободное сиденье напротив.
– Я полагаю, что она успела вам сказать, кто я такой.
– Это вы про Николь?
– Ей хочется, – усмехнулся Пол, – чтобы жизнь была полна драм, страстей, вообще, всякого рода театральных эффектов. У нее очень плохой вкус, хотя тут я ее не обвиняю: наследственность. Мать – истеричка. А у нас будет обычная свадьба во Флоренции, человек, скажем, на двести, с подарками, букетами, платьем, за которое я заплачу пять тысяч долларов, и так далее. Все это – как она хочет доказать мне – ей не нужно, получается, что я ее вроде бы покупаю. А она мне уступает, как героини в романах Достоевского. Вы, кстати, читали Достоевского? Русский гений. Хотя я лично никогда не понимал, что уж там такого гениального?
– Подождите, – доктор Груберт затряс головой, словно пытаясь вытрясти оттуда лишнюю информацию. – Вы меня извините. Мы с вами совершенно незнакомы, видим друг друга первый раз в жизни. При этом вы со мной пускаетесь в какие-то откровенности относительно своих жизненных планов… Во Флоренции… Свадьба, Достоевский. Чепуха какая-то… При чем здесь я? Как вы вообще попали на этот поезд?
– Я так же, как и вы, – сухо ответил Пол, – еду в Нью-Йорк. У меня там квартира и офис. В Филадельфии я бываю пару раз в неделю, но, к сожалению, вынужден снимать тут жилье для Николь, чтобы она могла находиться в одном городе с вашим сыном. Проще простого.
Доктор Груберт вздрогнул при упоминании Майкла.
– Вы снимаете ей квартиру? Чтобы она могла жить там, где…
– Именно так, – подтвердил Пол. – Звучит диковато, согласен. Вообще-то у меня есть и другие дела, кроме как кататься в Филадельфию. Дочка, например, ей четырнадцать лет. Я для нее и папа, и мама одновременно. Жена умерла.
– Откуда вы знаете Николь? Вы же ей тоже, простите меня, в отцы годитесь!
– При чем тут возраст? – усмехнулся Пол. – Биологический век мужчины вдвое длиннее, чем биологический век женщины. У Чарли Чаплина в девяносто лет родился ребенок. А если вас интересует, откуда взялась Николь, я вам отвечу: Джек Салливан был моим партнером, мы вместе открыли компанию. Через пару месяцев он покончил с собой. Из-за этой твари Линды, его жены.
– Вам что, известны подробности всей истории? – не удержался доктор Груберт.
– Да какой «истории»! – хмыкнул Пол. – Мыльная опера! Николь стояла вся в мыле, принимала душ, потом она попросила, чтобы Джек принес ей полотенце. Джек принес полотенце. Все. Линда уже тогда сидела на наркотиках. Она ворвалась в дом, застала Джека с полотенцем, открытую дверь ванной и голую Николь. Разразился скандал. Она заорала, что у него эрекция. Джек побежал в подвал и повесился. Все это заняло не больше пятнадцати минут.
Доктор Груберт похолодел. Да, совпадает.
То же самое, что говорит Николь. Хотя кто, кроме Николь, мог сообщить обо всем этом Роджерсу?
– Ничего другого, поверьте, – резко сказал Пол. – Я знал Джека лучше, чем себя самого. Но у Линды выхода не было. Она искала способ сжить его со света. Ну, а потом, когда он повесился, что ей оставалось? Не хочется ведь жить с комплексом такой вины, верно? Вот она и заморочила Николь голову! Ей же, согласитесь, нужна была сообщница! Девка совершенно искалечена!
– Откуда вы все это взяли?
– Да что тут «взяли»? – со своим коротким сухим смехом отозвался Пол. – Во-первых, я тесно общался тогда со всем семейством и, можно сказать, присутствовал при семейной драме. После самоубийства Джека Линда и мне пыталась навязать свою версию, но я ее быстро вывел на чистую воду. Некоторое время она меня ненавидела, потом успокоилась. Джека безобразно похоронили. Поспешно, как настоящего преступника. На похоронах были только я и его сестра с мужем.
Он опять внимательно посмотрел в окно.
– Обычная супружеская история, полная говна и крови, как большинство супружеских историй. Джек ее терпеть не мог, Линду, но боялся. У него были любовницы, и Линда об этом знала. Она его тоже почему-то ненавидела. Я так и не смог до этого докопаться. В конце концов Линда его уничтожила.
Он перевел глаза на доктора Груберта.
– Я вам, похоже, открыл велосипед. Тогда слушайте дальше. Я знал Николь ребенком, и ничего, кроме жалости, она у меня не вызывала. Потом она выросла, много воды утекло, и я ее опять увидел. Уже здесь, в Нью-Йорке, почти случайно. Тут-то меня переехало.
– Влюбились? – буркнул доктор Груберт.
– Да вот если бы так просто! Не влюбился я, а… У меня при виде ее наступает… Черт его знает, что это такое! Спазм какой-то, что ли… Мне ее все время не хватает. Как воздуха. Дикая жажда. Это похоже на болезнь, я знаю.
Доктор Груберт смутился.
– А она? – осторожно спросил он. – Вы думаете, она вас так же любит?
– Если бы! Она не только не любит меня, но с удовольствием сбежала бы сейчас, если бы только не зависела от меня целиком и полностью. Я же ее содержу. Линда не дает ей ни копейки, хотя изображает любящую родительницу.
– Она же может работать, Николь?
